– Я живу с Богом в душе. Я Русский и живу в России. Я хожу в храм. У меня есть семья и хорошие друзья. Я поэтому счастливый человек. Мне больше ничего не надо.
Фёдор Емельяненко
ЕСТЬ МИФЫ О ВЕРУЮЩИХ, дескать, они какие-то сумасшедшие: рожают много детей, против своего желания делают добрые дела, морят себя голодом в пост, бессмысленно ходят в храм и истязают себя духовными подвигами и так далее.
А ведь главное для православных – это любовь и радость, а слово «смирение» происходит от слова «мир». Если попытаться понять, для чего православные постятся, молятся, ходят в храм, то видно: мы не страдаем. Правильная постановка вопроса здесь не «за что нам это?», а «для чего нам это?».
Для самосовершенствования, для того, чтобы мы учились преодолевать трудности и, несмотря ни на что, оставаться светлыми, радостными людьми.
Согласны? Поделитесь мнением
Борис Корчевников: У этой войны через время будет ещё один, неожиданный итог: она даст неслыханный урожай на ниве Господней: наши Церкви - что в России, что в Малороссии - заполнятся новыми прихожанами: с молодыми, но очень взрослыми лицами.
Монастыри, пустующие иногда пока из-за скудости монашества, заполнятся новыми послушниками, иноками, монахами, а, может, даже, через время не очень пожилыми, схимниками.
Так было после Второй Мировой - весь цвет Псково-Печерского старчества и великого поколения монахов Троице-Сергиевой Лавры, которую в войну вернули частично Церкви - это все в значительной своей части были ветераны - молодые мужики, узнавшие Бога на войне: кто-то дал обеты монашест
Ад не всегда такой, как на фресках Страшного суда. Ад часто может выглядеть очень ярко: это могут быть пёстрые шоу, фестивали извращенцев. Ад приходит в дорогой шмотке, в стендапе, где ухохатываются над тем, что свято и дорого для многих.
Костер ада может начинаться с костра «Дома-2», с телеколдуньи, со сплетен о суррогатных детях бесполых знаменитостей, с пожаренного ради лайков шашлыка на вечном огне, с испражнения на могилу в стриме, с блогера, врущего о Церкви и её священниках.
Мы это слушали, мы в этом жили, мы это смотрели, мы это кликали, мы этому аплодировали. А того, кто мог выйти и прямо сказать нам, вроде отца Дмитрия Смирнова: «Ты в аду, сынок», — мы высмеивали, забалтыв