Смотрим новый трейлер фильма Фёдора Бондарчука "Вторжение"! Не пропустите в кино с 1 января 2020! Также в IMAX! #Вторжение

Я не скажу тебе ни слова... Я молча буду ждать тебя... Ты далеко сейчас...но все же, Душой я чувствую тебя. Конечно я скучаю очень. В душе моей любовь твоя... Я знаю...ты скучаешь тоже... Пусть Бог...Хранит Тебя всегда!​

Виктор Драгунский Новогодний подарок Это был последний день занятий в школе. Пахло зимними каникулами, елкой и мандаринными корками. Я пришел из школы, поел и влез на подоконник. Мне давно уже хотелось посидеть у окна, поглядеть на прохожих и самому ничего не делать. А сейчас для этого был подходящий момент. И я сел на подоконник и принялся ничего не делать. В эту же минуту в комнату влетел папа. Он сказал: — Скучаешь? Я ответил: — Да нет... Так... Отдыхаю. А когда же наконец мама приедет? Нету уже целых десять дней! Папа сказал: — Держись за окно! Покрепче держись, а то сейчас полетишь вверх тормашками! Я на всякий случай уцепился за оконную ручку и сказал: — А в чем дело? Он отступил на шаг, вынул из кармана какую-то бумажку, помахал ею издалека и объявил: — Через час мама приезжает! Вот телеграмма! Я прямо с работы прибежал, что­бы тебе сказать! Обедать не будем, по­обедаем потом все вместе. Я побегу ее встречать, а ты прибери комнату и дожи­дайся нас, договорились? Я мигом соскочил с окна: — Конечно, договорились! Ур-ра! Беги, не теряй времени, вези поскорее маму! Папа метнулся к дверям. А у меня начал­ся аврал, как на океанском корабле. Ав­рал — это большая приборка. — Раз, два! Ширк-шарк! Стулья, по ме­стам! Смирно стоять! Веник, совок! Подме­тать! Живо! Товарищ пол, что это за вид? Блестеть! Сейчас же! Вот. Какой я моло­дец! Какой помощник! Гордиться нужно таким ребенком! Я, когда вырасту, знаете, кем буду? Я буду — ого! Я буду даже ого-го! Ого-гу-га-го! Вот кем я буду! И я долго орал и выхвалялся напро­палую, чтобы не скучно было ждать маму с папой. В конце концов дверь распахну­лась, и в нее снова влетел папа! Он был весь взбудораженный, шапка на затылке! Он один изображал целый духовой ор­кестр и дирижера этого оркестра заодно. Папа размахивал руками. — Дзум-дзум! — выкрикивал он, и я по­нял, что это бьют огромные турецкие ба­рабаны в честь маминого приезда. — Пхыйнь-пхыйнь! — поддавали жару медные тарелки. Дальше закричал сводный хор в составе ста человек. Папа пел за всю эту сотню, но так как дверь за собой папа не закрыл, я выбежал в коридор, чтобы встретить маму. Она стояла возле вешалки с каким-то свертком на руках. Мама мне ласково улыбнулась и тихо сказала: — Здравствуй, мой мальчик! Как ты по­живал без меня? Я сказал: — Я скучал без тебя. Мама сказала: — А я тебе новогодний сюрприз при­везла! Я сказал: — Самолет? Мама сказала: — Посмотри-ка! Мы говорили с ней почему-то очень тихо. Мама протянула мне сверток, и я взял его. — Что это, мама — спросил я. — Это твоя сестренка Ксения, — все так же тихо сказала мама. Я молчал. Тогда мама отвернула кружевную про­стынку, и я увидел лицо своей сестры. Оно было маленькое, и на нем ничего не было видно. Я держал сверток на руках изо всех сил. — Дзум-бум-трум! — Это появился из комнаты папа. — Внимание,— сказал он дикторским го­лосом,— мальчику Дениске в честь ново­годнего праздника вручается живая, све­жая сестренка Ксения. Длина от пяток до головы пятьдесят сантиметров, от головы до пяток — пятьдесят тоже! Чистый вес — три кило двести пятьдесят граммов, не счи­тая тары. Он сел передо мной на корточки и под­ставил руки под мои, наверно, боялся, что я уроню Ксению. Он спросил у мамы уже своим, нормальным голосом: — А на кого она похожа? — На тебя,— сказала мама. — А вот и нет! — воскликнул папа.— Она в своей косыночке очень смахивает на симпатичную народную артистку республи­ки Корчагину-Александровскую, которую я очень любил в молодости. Вообще я заме­тил, что маленькие дети в первые дни своей жизни все бывают очень похожи на про­славленную Корчагину-Александровскую. Особенно похож носик. Носик прямо бросается в глаза. Я все стоял со своей сестрой Ксенией на руках, как дурень, и улыбался. Мама сказала с тревогой: — Осторожнее, умоляю, Денис, не урони. Я сказал: — Ты что, мама? Не беспокойся! Я целый детский велосипед выжимаю одной левой, неужели же уроню такую чепуху? А папа сказал: — Вечером купать будем! Готовься! Он взял у меня сверток, в котором была Ксенька, и пошел. Я пошел за ним, а за мной мама. Мы положили Ксеньку в вы­двинутый ящик от комода, и она там спо­койно лежала. Папа сказал: — Это пока, на одну ночь. А завтра я куплю ей кроватку, и она будет спать в кроватке. А ты, Денис, следи за ключами, как бы кто не запер сестренку в ко­моде. Будем потом искать, куда подева­лась... И мы сели обедать. Я каждую минуту вскакивал и смотрел на Ксеньку. Она все время спала. Я удивлялся и трогал паль­цем её щеку. Щека была мягкая, как сметана. Теперь, когда я рассмотрел ее внимательно, я увидел, что у нее длинные темные ресницы... Вечером мы стали ее купать. Мы поставили на папин стол ванночку с пробкой и наносили целую толпу кастрюлек, наполненных холодной и горячей водой, а Ксе­ния лежала в своем комоде и ожидала купания. Она, видно, волновалась, потому что скрипела, как дверь, а папа, наоборот, все время поддерживал ее настроение, чтобы она не очень боялась. Папа ходил туда-сюда с водой и простынками, он снял с себя пиджак, засучил рукава и льстиво покрикивал на всю квартиру: — А кто у нас лучше всех плавает? Кто лучше всех окунается и ныряет? Кто лучше всех пузыри пускает? А у Ксеньки такое было лицо, что это она лучше всех окунается и ныряет,— действовала папина лесть. Но когда стали купать, у нее такой сделался испуганный вид, что вот, люди добрые, смотрите: родные отец и мать сейчас утопят дочку. И я тут как раз вовремя подсунулся под мамин локоть и дал Ксеньке свой палец. И, видно, угадал, сделал, что надо было: она за мой палец так схватилась (ого-го!) и совсем успокоилась. Так крепко и отчаянно ухватилась девчонка за мой палец, ну просто как утопающий за соломинку. И мне стало ее жалко оттого, что она именно за меня держится. Держится изо всех сил своими воробьиными пальчиками, и сквозь эти пальцы чувствуется ясно, что она мне одному доверяет и что, честно говоря, купание для нее — мука и ужас, риск и угроза. И надо спасаться: держаться за палец старшего, сильного и смелого брата. Когда я обо всем этом догадался, когда я понял наконец, как ей трудно, бедняге, и страшно, я сразу стал её любить. А потом... потом уже поздно вечером в кровати я все думал про то, как завтра сам наряжу для Ксеньки ёлку, и про то, что никто из ребят не получил сегодня такого удивительного новогоднего подарка.