Мария Соловей(Зверкова)

В тот вечер воздух в квартире был густым и вязким, словно перед грозой, но за окном стояла сухая, безветренная осень. Нина сидела в кресле, сжимая в руках чашку с уже остывшим чаем. Фарфор холодил пальцы, но она не чувствовала этого холода. Весь мир сузился до одной точки — до лица человека, с которым она прожила двадцать семь лет, и который теперь смотрел на нее так, словно видел впервые. И это был не взгляд узнавания, а взгляд брезгливого отстранения, будто она была пятном на его идеально выглаженной рубашке. — Ты старая и больная, Нина. Мне нужна здоровая женщина, — слова Валерия падали тяжело, как камни в стоячую воду, поднимая со дна муть обиды и непонимания. — Я не собираюсь тащить на себе больную старуху. Это не та жизнь, которую я планировал на старости лет. Нина моргнула, пытаясь отогнать наваждение. В ушах все еще звенел приговор врача, озвученный всего неделю назад. Диагноз был серьезным, требующим немедленной операции и долгого восстановления, но не смертельным. Она надеяла

Олег нервно натягивал куртку, не попадая в рукава, полез в карманы, выругался вполголоса и стал шарить глазами по полу в поисках перчаток. Лицо у него было сведено, как от зубной боли: взгляд упорно вниз, брови сдвинуты, губы поджаты. Он двигался «на автомате». За спиной скрипнула дверь, и Олег на мгновение замер, как будто этот скрип был сигналом тревоги. В проёме показалась Елена Петровна — осторожно, держась за косяк, будто ей нужно разрешение быть здесь. Она выглядела печально: бледная, глаза потускневшие, халат потёртый, выцветший, будто не ткань, а сама жизнь вытерлась со временем. — Олеженька… — позвала она мягко, словно хотела погладить этим словом. — Купи… чего-нибудь сладкого… хоть пряничек… Просьба была почти детская, и в ней было столько простого человеческого тепла, что от неё даже воздух становился мягче. Она не требовала — она как бы просила разрешить ей порадоваться. Олег вздрогнул, будто её голос укусил. Он резко вдохнул и бросил, не глядя: — На столе пирожки. Маша

— Твоя мать поступила ужасно! Хотя, чего от неё ожидать? Деревенщина. — Чтооо?! — возмутилась Кристина. — Что слышала! — заявил муж Кристины Эдик. — Да моя мама в сто пятьдесят раз лучше твоих интеллигентных родственничков! Наглых и беспринципных. — Вот и иди к ней! — крикнул Эдик и хлопнул дверью. — И пойду! Ещё как пойду! *** — Короче, твоя мама разрушила вашу, ещё совсем молодую, ячейку общества, — вздохнув, проговорила Инга, подруга Кристины. — Не прошло и года. — Ничего она не разрушила, всё к этому шло, — грустно произнесла Кристина и принялась меланхолично размешивать сахар в чашке чая. Они сидели в кафе. — Да где шло-то? Ты только недавно рассказывала о ваших планах родить ребёнка, — не согласилась Инга. — Бог отвёл. — В лице мамы? — не успокаивалась Инга. — Ну что ты, ей Богу! — рассердилась Кристина. — Мама тут ни при чём. Папина машина — это была последняя капля. Три года назад, как раз за год перед тем, как Кристина вышла замуж, у неё не стало папы. Мама Кристины Ольга Афа

В зале расположилась родня, дочь умершей, Клавдия, тяжёлая женщина, нервно крутила на пальце кольцо. Рядом, уткнувшись в телефон, сидел Стас - тот самый “любимый внук”. Ему было двадцать шесть, и он даже не поднял голову, когда нотариус ушел. - Значит так, - Клавдия говорила, не глядя на Татьяну. - Это всё филькина грамота, мать была не в себе. Деменция, возраст. Мы через суд докажем, что она не соображала, что подписывает. - У Анны Петровны была справка от психиатра, - тихо, но твердо сказала Татьяна. - Свежая, она специально её взяла в день подписания завещания. Сказала: “Чтобы Клава меня сумасшедшей не выставила”. - Ты смотри, какая умная! - она вскочила с кресла. - Обработала старуху! Супчики носила? Жаловалась на жизнь? Конечно, квартирка в центре Москвы кому помешает! Мы - родная кровь, а Стасик её единственный внук! Она в нём души не чаяла! Стас наконец оторвался от экрана. Посмотрел на Татьяну как на пустое место. - Мам, хорош орать, юристы разберутся. Оспорим, бабка просто ч

– Ты когда‑нибудь задумывалась о том, чтобы отыскать свою мать? Вопрос прозвучал так неожиданно, что Вика невольно вздрогнула. Она как раз раскладывала на кухонном столе документы, которые привезла с работы, – стопка бумаг грозилась вот‑вот рассыпаться, и Вика осторожно придерживала её ладонью. Теперь же она замерла, медленно опустила руки и подняла взгляд на Алексея. В её глазах читалось неподдельное изумление: откуда у него вообще взялась такая мысль? Зачем ей разыскивать ту, что когда‑то, словно небрежным движением, исковеркала почти всю её судьбу? – Разумеется, нет, – ответила Вика, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Что за нелепая идея? С какой стати мне этим заниматься? Алексей слегка смутился. Он провёл рукой по волосам, словно пытаясь собраться с мыслями, и улыбнулся – чуть натянуто, будто сам уже пожалел о своём вопросе. – Да ведь… – начал он, подбирая слова. – Я часто слышу, что ребята из детдомов и приёмных семей мечтают отыскать своих биологических родителей. Вот и поду