Раиса Пестова

“Приезжай, пожалуйста, я в больнице.” Маша даже не стала тратить время на то, чтобы переодеться. Она торопливо натянула куртку прямо поверх мягкого домашнего свитера, едва заметив, как тот слегка задрался при движении. Мысль о зеркале не пришла ей в голову – всё внимание поглотило короткое сообщение от Альбины, пришедшее полчаса назад. Девушка была всерьез испугана, прочитав эти слова. Она на секунду замерла, пытаясь сообразить, что могло случиться, но потом резко тряхнула головой – сейчас важнее быть рядом, а не гадать. Схватив с тумбочки ключи и телефон, она почти бегом направилась к двери, на ходу натягивая ботинки. Дорога до больницы растянулась в её восприятии на целую вечность. Обычно привычный маршрут теперь казался бесконечным: светофоры будто специально загорались красным, автобусы двигались черепашьим шагом, а пешеходы словно не замечали её спешки. Маша то и дело поглядывала на экран телефона, будто ожидая нового сообщения, но тот оставался безмолвным. В голове крутились воп

Больничный коридор пах хлоркой и несбывшимися надеждами. Я стояла у окна, прижимаясь лбом к холодному стеклу, пока за спиной медсестра с грохотом катила тележку с медикаментами. В моих руках был сверток — теплый, тяжелый и абсолютно, катастрофически ненужный никому, кроме меня. Или даже мне? Я пока не знала. Его звали не Артем, как планировала Марина. В документах, которые мне сунули на подпись полчаса назад, в графе "имя" стоял прочерк. — Вы уверены, что хотите забрать ребенка? — спросила заведующая отделением, глядя на меня поверх очков. В её взгляде читалась смесь жалости и брезгливости, словно я была не жертвой обстоятельств, а соучастницей какого-то грязного преступления. — Родители... биологические родители отказались от прав. Юридически это сложный процесс, но фактически они просто бросили его здесь. Я посмотрела на сверток. Из-под фланелевой пеленки выбивался вихор. Огненный. Медный. Рыжий, как осенняя листва, как ржавчина на старом заборе, как волосы нашего деда Степана. — Я з

Утро в деревне началось, как всегда, с петуха у соседей и глухого гула трактора за огородами, но для Валентины Петровны этот день был особенным. Она не спала почти всю ночь, прислушиваясь, как тикают старые настенные часы, и мысленно перебирая, всё ли приготовила к приезду дочери. Елена в деревне не была уже третий год. Всё работа, дела, командировки, «конкуренты дышат в спину», как она любила говорить по телефону. А тут — сама позвонила, ещё и голос такой… мягче обычного, почти девчачий: — Мам, я к тебе приеду. Не одна. Жениха привезу, — и засмеялась непривычно звонко. С тех пор у Валентины Петровны в груди жило какое-то светлое, тёплое беспокойство. Радость — оттого что дочка всё-таки помнит дорогу домой. И тревога — чтобы понравиться этому самому жениху. Не просто парню, как изначально подумала, а, по словам Лены, «серьёзному человеку из высшего общества». Она встала ещё до рассвета. Накрыла стол в большой комнате — той самой, где когда-то справляли Ленины дни рождения, ставили ёлку

Тимур поставил на кухонный стол чашку с горячим чаем и внимательно посмотрел на жену. Юля только что вернулась с работы, было видно, что день выдался непростым: она выглядела уставшей, под глазами залегли тёмные круги. Сейчас ей явно было не до серьезных разговоров, но откладывать больше было нельзя. Решение было принято давно, осталось поставить жену в известность о том, что скоро их жизнь изменится. – Юль, я тут подумал… – начал Тимур, осторожно подбирая каждое слово. – Родители совсем сдали за последнее время. Вчера мама упала в ванной – еле поднялась сама. А отец… он уже не может один в магазин ходить, ему очень тяжело по лестнице подниматься. – И что ты предлагаешь? – спросила Юля ровным голосом, без особого интереса. Что ни говори, а родителей супруга она недолюбливала. Они были очень сложными людьми, и женщина искренне радовалась, что они почти не видятся. Тимур глубоко вдохнул, будто перед прыжком в холодную воду, и выпалил: – Давай их к нам перевезём! – он выдохнул с облегчен

Я стояла в дверях кухни и смотрела на эту картину. Огромная столовая, дорогая посуда, свечи в серебряных подсвечниках. И он - один за столом, рассчитанным на восемь человек. Сорокалетний мужчина с ранней сединой на висках. Меня наняли сюда поваром три часа назад. - Завтрак в семь тридцать, - сказал Кирилл Андреевич Громов при знакомстве. - Обед в час. Ужин в семь. Меню согласовывайте с экономкой. Вопросы? Вопросов у меня было много. Почему в этом огромном доме такая тишина? Почему на кухне пахнет нежилым, хотя здесь есть всё для ресторана? И почему у хозяина такие глаза - серые, пустые, смотрящие сквозь меня, будто я не человек, а предмет мебели? Но я промолчала. Мне нужна была эта работа. Семь лет в ресторане меня вымотали. Смены по четырнадцать часов, вечные скандалы с шеф-поваром, никакой личной жизни. Руки в мелких шрамах от ожогов - профессиональных, за семь лет накопилось. Когда я увидела объявление - «Личный повар в семью, проживание, достойная оплата» - я ухватилась за него об