Юрий Ковтун

Осень 1951 года на черноморском побережье выдалась бархатной, мягкой, располагающей к размышлениям. В Боржоми и Цхалтубо, среди субтропической зелени и целебных источников, отдыхал человек, от одного движения брови которого зависели судьбы сотен миллионов. Иосиф Виссарионович Сталин старел. Здоровье, подорванное ссылками, революционной борьбой и колоссальным напряжением военных лет, давало сбои. Микроинсульт 1945 года не прошел бесследно, и окружение с тревожным вниманием следило за каждым шагом стареющего лидера. В воздухе висело напряжение, плотное, как туман в горах. Вождь прекрасно понимал: вокруг его трона, пока еще незримо для постороннего глаза, начинается "гонка преемников". В этой сложной византийской игре, где ставки всегда были выше жизни, одной из самых мощных фигур на доске оставался Лаврентий Павлович Берия. И именно против него была разыграна комбинация, вошедшая в историю как «Мингрельское дело». Это не была банальная чистка или очередная кампания по борьбе с коррупцией

Две церкви поссорились из-за рецепта хлеба. Звучит абсурдно, правда? Но именно этот спор в 1054 году окончательно развел по разным углам ринга католиков и православных. Хотя, если честно, к тому моменту они уже семь веков копили взаимные претензии. Начну издалека. В 313 году император Константин легализовал христианство. Вчерашние изгои получили право молиться открыто. А через какие-то 67 лет христианство уже стало главной религией империи. Победители быстро превратились в преследователей – теперь язычникам приходилось прятаться. Но сама Римская империя трещала по швам. В 395 году она развалилась на две части: Западную со столицей в Риме и Восточную с центром в Константинополе. Два императора, два центра силы, две версии будущего. И вот тут начинается самое интересное. Обе церкви – и римская, и константинопольская – считали себя главнее. Рим апеллировал к апостолу Петру: мол, сам Христос назначил его основателем церкви, а папы – прямые наследники Петра. Железная логика. Константинополь