Марина Герелис

Зима в тот год пришла резко — как неожиданный стук в закрытую дверь среди ночной тишины. Снег был настолько сильный, что залеплял фары такси, в котором он ехал, дорога звенела от холода, и у Кирилла было ощущение, что жизнь расправляет плечи: двадцать два, сессия сдана, планы на лето, на новую гитару, на поход в горы. Он не помнил самого удара — только хруст, как будто кто‑то резко перелистнул его судьбу. Очнулся в палате: белый потолок, запах хлорки, тихое гудение аппаратов. Врач, глядя прямо, честно, сказал: «Мы сделаем всё, что можем. Но ходить вы, вероятно, не сможете». Слово «вероятно» долго отдавалось в ушах, как капля в раковине. Сначала Кирилл смеялся — нервно, зло, — уверяя всех, что через неделю встанет. Потом перестал говорить. Коляска стала его новым телом — холодным, острым в углах, неповоротливым. Он учился умываться сидя, готовить сидя, жить сидя. Друзья поначалу звонили каждый день. Приезжали с пиццей, включали старые записи концертов, придумали шуточное «такси» — носил