Нина Попова

У Георгия Буркова было лицо, которое знала вся страна. Но любили не его самого — любили отражение. Человека, с которым можно было выпить, пожаловаться на жизнь, посидеть на кухне под желтую лампу. Такого, как в «Иронии судьбы» или «Они сражались за Родину» — добродушного, усталого, неуклюжего. На экране он казался одним из нас — и это обмануло всех. Эльдар Рязанов, наблюдавший его на площадке, однажды сказал: «У Буркова лицо спившегося интеллигента». Фраза была меткой, но и жестокой: Георгий Иванович не пил. Он просто умел носить на лице то, что многие прячут за шутками — тоску. Ту самую, русскую, вязкую, бессловесную тоску по правде, которая всегда где-то рядом, но никогда не в руках. В дневниках он писал: стыдно жить. Не за поступки — за сам факт существования. И это не поза, не литературный ход. Он действительно жил с этим чувством, как с вечным синяком под кожей. Стыд — как форма совести, совесть — как форма любви. Такого больше не играют: теперь предпочитают злость, сарказм, прот