Валентина Церковнюк

Поликлиника в понедельник утром — место особого рода страданий. Люди сидят мрачные, больные, каждый думает о своих проблемах. Я листала журнал трёхлетней давности и косилась на часы. Запись на девять, а уже половина одиннадцатого. Рядом устроилась пожилая женщина с тёмными глазами и седыми волосами, аккуратно убранными в пучок. Руки рабочие — в пятнах от земли, ногти коротко подстрижены. Говорила по телефону на армянском, голос мелодичный, но усталый. Закончив разговор, она вздохнула и обратилась ко мне: — Долго ждёте? — Уже час. А вы? — Полтора. Но ничего, привыкла. В Ереване и того дольше ждали. Разговорились. Рипсиме Ашотовна оказалась из тех людей, с которыми легко общаться. Рассказала, что в России тридцать лет, работала на заводе, теперь на пенсии. Живёт одна, дети разъехались. — Хорошо хоть дача есть, — сказала она. — Без земли не могу. В Армении у нас сад был, виноград... В её голосе прозвучала такая тоска, что стало неловко. Попробовала перевести разговор: — А здесь что выращи