Рыбкина Антонина

В новой коллекции Dries Van Noten Джулиан Клауснер обращается к теме драпировки и движения ткани вокруг тела — невесомой, чувственной, почти прозрачной. По словам дизайнера, ему хотелось передать ощущение радости, легкости и оптимизма. Показ развивался, как прилив — от белого и дымчато-серого начала, иногда дополненного монохромными бусинами, к яркому финалу, пульсирующему цветом: лаймовым, коралловым, томатным и фуксией. Силуэты строятся вокруг тела — плотные, ритмичные, с почти спортивной графикой. Поверх полосатых трикотажных платьев и шортов появляются удлинённые жакеты, легкие пальто, мягкие свитеры. В этой геометрии чувствуется и спорт, и телесность, и то фирменное чувство цвета, ради которого мы любим Дриса Ван Нотена. Ярко-желтые пальто с синим акцентом, жакеты с флористическим принтом в неоновом тоне, жаккард с металлическим сиянием — всё это выглядит как гимн энергии. Клауснер сочетает несочетаемое: спорт и вечер, блеск и грубую подошву кед, превращая привычные формы в почти

Есть в Париже одна забавная деталь, которую замечают почти все путешественники: за соседним столиком может сидеть элегантная женщина лет шестидесяти, неторопливо откусывающая кусочек шоколадного эклера – и при этом у неё ни грамма лишнего веса. И каждый раз будто возникает тот самый немой вопрос: как им это удаётся? Ведь любовь к выпечке у француженок – не миф, а почти культурное наследие. Французские диетологи давно пытались понять, почему этот народ умудряется сочетать плотные обеды, сладкое, сыр, вино – и всё равно оставаться стройными. В итоге получился негласный свод правил – очень жизненный, очень практичный, без фанатизма и жёстких ограничений. Именно поэтому он так легко приживается и у тех, кто пробовал десятки диет и давно устал от строгих «нельзя». Ниже – эти правила, но с небольшими уточнениями, наблюдениями и мелкими человеческими деталями, которые обычно передаются «из уст в уста». Говорят, француженки редко сидят на диетах, но тщательно следят за ощущениями тела. Как одн

Представьте: вам 20 лет, у вас есть работа, машина, семья где-то там, на заднем плане. А вы просто берёте и уходите в лес навсегда. Без ружья, без денег, без прощаний. Просто исчезаете. Большинство из нас в таком возрасте только начинает понимать, чего хочет от жизни. А Кристофер Найт уже тогда понял, что хочет одного — чтобы его оставили в покое. Навсегда. Я до сих пор помню, как впервые прочитал про него в 2013 году в американском GQ. Статья называлась «The Last True Hermit» — «Последний настоящий отшельник». Тогда мне было за сорок, и я поймал себя на мысли: «А ведь мог бы и я так, если бы хватило смелости… или безумия». Кристофер Найт прожил в лесах штата Мэн 27 лет. С 1986 по 2013 год. Ни одного разговора с человеком за всё это время. Один-единственный раз он ответил случайному грибнику, который крикнул ему: «Эй, ты в порядке?» — Найт хрипло выдавил: «Да». И всё. Это был единственный раз за 27 лет, когда он нарушил обет молчания. Он родился в 1965-м в обычной американской семье

Ольга стояла у окна и смотрела, как редкие машины скользят по заснеженной улице. Стекло было в мелких царапинах, и свет фонаря расплывался мутным кругом. Внизу женщина в длинном пуховике тащила за руку мальчика, тот упирался, тянулся к сугробу. Ольга отвела взгляд. В телефоне, на тумбочке, экран был чёрным. На кухне тикали часы, у батареи сушились её джинсы. Она вернулась к столу, где лежала тонкая папка с документами: свидетельство о рождении сына, копия свидетельства о разводе, несколько справок. На верхнем листе, в заявлении в отдел полиции, её собственный почерк казался чужим и неровным. Две недели назад она сама посадила Серёжу в поезд. Бывший муж, Андрей, стоял на перроне, махал рукой, рядом его мать суетилась с термосом и пакетом пирожков. Тогда всё казалось понятным. Неделя каникул у отца, новая школа в их городе успеет соскучиться по шумному мальчишке, а она наконец отоспится и разберёт шкаф. Она помнила, как Серёжа прижимался к стеклу вагона, показывал два пальца: «Две недели