Анна Манюкевич

Когда народный артист России Сергей Маковецкий возвращается домой после оглушительных оваций, его встречает не привычный уют семейного очага, а пронзительная, звенящая тишина, в которой живет самый большой страх его жизни - страх увидеть в глазах единственной любимой женщины холодное безразличие. В театральном закулисье Москвы их союз всегда был предметом жарких споров. Сорок лет назад этот брак называли мезальянсом, блажью, ошибкой молодости. Ещё бы: он - начинающий актер с ветром в карманах, она - взрослая, состоявшаяся дама из «высшего общества». Разница в возрасте - целая пропасть в восемнадцать лет. Злые языки шептались: «Бросит он её, как только состарится». Но жизнь, этот великий драматург, написала для них совсем иной сценарий. Сергей Васильевич не бросил. Даже сейчас, когда его Елена, его ангел-хранитель, смотрит на него сквозь пелену забвения и вежливо интересуется: «Простите, а мы знакомы?». Одесский экспромт: Как шутка за 12 копеек изменила две судьбы История их любви

Поминки закончились, и в квартире повисла звенящая, оглушающая тишина. Последней ушла соседка, тетя Люба, суетливая женщина с вечно красным лицом, которая, уходя, прихватила со стола пару пирожков «для внука» и сочувственно похлопала Веру по плечу: — Держись, Верочка. Одна ты теперь осталась, сиротинушка. Мать-то какая женщина была! Кремень! Всё для тебя, всё в дом. Святая женщина. Вера закрыла за ней дверь и прислонилась лбом к холодному металлу. «Святая женщина». Эти слова царапнули слух, как гвоздь по стеклу. Вера не чувствовала себя сиротой в том смысле, который вкладывала в это слово соседка. Она чувствовала себя узницей, чей надзиратель внезапно исчез, оставив камеру открытой, но забыв объяснить, как жить на воле. Ей было сорок два года. У неё не было мужа, не было детей, не было даже кота, потому что у Нины Петровны была аллергия на шерсть (или она просто так говорила, чтобы не добавлять лишней грязи). Вся жизнь Веры была подчинена ритму жизни матери: её давлению, её болезням, е