Картина А.Емельянова.
«Да... Этот ваш Гумилёв — нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу... Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из Особого отдела произвёл впечатление. Пустое молодечество, но всё-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж, свалял дурака. Не лез бы в контру, шёл бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны...»
Эти стихи Николай Гумилев якобы нацарапал на стене камеры, где он провел последнюю ночь перед расстрелом.
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Проплывает Петроград...
И горит на рдяном диске
Ангел твой на обелиске,
Словно солнца младший брат.
Я не трушу, я спокоен,
Я — поэт, моряк и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймит клеймом позорным -
Знаю, сгустком крови черным
За свободу я плачу.
Но за стих и за отвагу,
За сонеты и за шпагу -
Знаю — город гордый мой
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Отвезет меня домой.
Приведенные выше воспоминания и стихи цитируются по книге Ю.В. Зобнина (зав. кафедрой литературы и русского языка Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов, профессора, ответственного редактора Академического собрания сочинений Н.С. Гумилева, изданного Институтом русской литературы РАН) «Казнь Николая Гумилева».
Можно ли считать эти (и некоторые другие, подобные) свидетельства современников вполне достоверными? Ведь и сами мемуаристы не скрывают, что все сведения об августовском расстреле на Ржевке получены ими из анонимных «третьих рук» (от «ребят из особого отдела», «старого чекиста», «садовника, жившего поблизости» и т. п.).
Важно другое: даже если речь идет только о циркулировавших по городу слухах или о дезинформации, запускаемой службой ВЧК в конспиративных целях, — само содержание подобной апокрифической гумилевской мартирологии в высшей степени показательно.
Частный исторический факт гибели человека — факт трагический, ужасный, но все-таки являющийся сам по себе лишь скорбным эпизодом в бесчисленном ряду других таких же смертей в эпоху кровавой гражданской распри, — вдруг превратился в повод для создания великого мифа о смерти поэта.Частью этого мифа стало и «последнее стихотворение Гумилева». Из книги Ю.В. Зобнина «Николай Гумилев»:
«Известно, как много обычно связывается с последними словами, которые произносит человек, завершая свою земную жизнь. Тем более оправдан интерес к тем последним словам, которые были произнесены великими художниками, чья жизнь и творчество оказали влияние на формирование целых исторических пластов культуры той или иной нации.
В литературоведческих исследованиях, учебниках, биографиях многократно повторены и осмыслены те фразы, с которыми умирали Пушкин, Достоевский, Чехов, Толстой...
Комментарии 12
Я ребенком любил большие,
<Март 1916>Медом пахнущие луга,
Перелески, травы сухие
И меж трав бычачьи рога.
Каждый пыльный куст придорожный
Мне кричал: "Я шучу с тобой,
Обойди меня осторожно
И узнаешь, кто я такой!"
Только дикий ветер осенний,
Прошумев, прекращал игру,-
Сердце билось еще блаженней,
И я верил, что я умру
Не один,- с моими друзьями
С мать-и-мачехой, с лопухом,
И за дальними небесами
Догадаюсь вдруг обо всем.
Я за то и люблю затеи
Грозовых военных забав,
Что людская кровь не святее
Изумрудного сока трав.
Николай Гумилев.
О праздниках, о звоне струн, о нарде,
О неумолчной радости земли
Ты ничего не ведал, Леопарди!
И дни твои к концу тебя влекли,
Как бы под траурными парусами
Плывущие к Аиду корабли.
Ты женщину с холодными глазами,
Влюбленную лишь в самое себя,
И родину любил под небесами.
Мечтал о них, как в смертный час скорбя,
Их смешивал в мечтах...но не любили
Ни родина, ни женщина тебя.
Сосновая кровать.
Как сладко, что не надо
Мне больше ревновать.
Постель мне стелют эту
С рыданьем и мольбой;
Теперь гуляй по свету
Где хочешь. Бог с тобой!
Теперь твой слух не ранит
Неистовая речь,
Теперь никто не станет
Свечу до утра жечь.
Добились мы покою
И непорочных дней…
Ты плачешь – я не стою
Одной слезы твоей.
27 августа 1921, Царское Село
Написано 27 августа 1921 года. Гумилева уже два дня как нет в живых, но об этом никто еще не знает, а сердцу Ахматовой уже все ведомо.
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
Горькую обновушку
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля.
Анна Ахматова, 1921 год
Но за стих и за отвагу,
За сонеты и за шпагу -
Знаю — город гордый мой
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Отвезет меня домой.