Not with a bang but a whimper.*
T.S.Eliot
Март на исходе, и сад мой пуст.
Старая птица, сядь на куст,
у которого в этот день
только и есть, что тень.
Будто и не было тех шести
лет, когда он любил цвести;
то есть грядущее тем, что наг,
делает ясный знак.
Или, былому в противовес,
гол до земли, но и чужд небес,
он, чьи ветви на этот раз —
лишь достиженье глаз.
Знаю и сам я не хуже всех:
грех осуждать нищету. Но грех
так обнажать — поперек и вдоль —
язвы, чтоб вызвать боль.
Я бы и сам его проклял, но
где-то птице пора давно
сесть, чтоб не смешить ворон;
пусть это будет он.
Старая птица и голый куст,
соприкасаясь, рождают хруст.
И, если это принять всерьез,
это — апофеоз.
То, что цвело и любило петь,
стало тем, что нельзя терпеть
без состраданья — не к их судьбе,
но к самому себе.
Грустно смотреть, как, сыграв отбой,
то, что было самой судьбой
призвано скрасить последний час,
меняется раньше нас.
То есть предметы и свойства их
одушевленнее нас самих.
Всюду сквозит одержимость тел
манией личных дел.
В силу того, что конец страшит,
каждая вещь на земле спешит
больше вкусить от своих ковриг,
чем позволяет миг.
Свет — ослепляет. И слово — лжет.
Страсть утомляет. А горе — жжет,
ибо страданье — примат огня
над единицей дня.
Лучше не верить своим глазам
да и устам. Оттого что Сам
Бог, предваряя Свой Страшный Суд,
жаждет казнить нас тут.
Так и рождается тот устав,
что позволяет, предметам дав
распоряжаться своей судьбой,
их заменять собой.
Старая птица, покинь свой куст.
Стану отныне посредством уст
петь за тебя, и за куст цвести
буду за счет горсти.
Так изменились твои черты,
что будто на воду села ты,
лапки твои на вид мертвей
цепких нагих ветвей.
Можешь спокойно лететь во тьму.
Встану и место твое займу.
Этот поступок осудит тот,
кто не встречал пустот.
Ибо, чужда четырем стенам,
жизнь, отступая, бросает нам
полые формы, и нас язвит
их нестерпимый вид.
Знаю, что голос мой во сто раз
хуже, чем твой — пусть и низкий глас.
Но даже режущий ухо звук
лучше безмолвных мук.
Мир если гибнет, то гибнет без
грома и лязга; но также не с
робкой, прощающей грех слепой
веры в него, мольбой.
В пляске огня, под напором льда
подлинный мира конец — когда
песня, которая всем горчит,
выше нотой звучит.
Комментарии 6
Финал элиотовской поэмы - строки о крушении цивилизации, предсказание конца мира.
люби, люби, а все одно, -
знакомств, любви и поражений
нам переставить не дано.
И вот весна. Ступать обратно
сквозь черно-белые дворы,
где на железные ограды
ложатся легкие стволы
и жизнь проходит в переулках,
как обедневшая семья.
Летит на цинковые урны
и липнет снег небытия.
Войди в подъезд неосвещенный
и вытри слезы и опять
смотри, смотри, как возмущенный
Борей все гонит воды вспять.
Куда ж идти? Вот ряд оконный,
фонарь, парадное, уют,
любовь и смерть, слова знакомых,
и где-то здесь тебе приют.
ИОСИФ БРОДСКИЙ.
Мы набивные люди
Труха в башке,
Как в мешке. Увы!
Наши засушенные голоса,
Если шепчемся,
Безотносительно голосят,
Как ветер в сухой конопле,
Как шаги крысят
По стеклянному бою в погребе где ни капли
Бесформенный контур, бесцветный контур,
Парализация силы и неподвижность жеста;
Кто переправился не отводя глаз
В сопредельное Царство смерти,
Да помянет нас - если он вспомянет нас -
Не как буянов
Но как болванов -
Как набивных болванов.
Томас Стернз Элиот. Полые люди (1925)
Мы полые люди,
Мы чучела, а не люди
Склоняемся вместе —
Труха в голове,
Бормочем вместе
Тихо и сухо,
Без чувства и сути,
Как ветер в сухой траве
Или крысы в груде
Стекла и жести.
(Пер. А. Сергеева)
Весь строй поэмы подчеркивает монотонность существования полых людей, чьи души иссушены также, как сухая трава на бесплодной неорошаемой дождями земле. Но за внешней неподвижностью — нервная напряженность, передаваемая короткими строками, в каждой из которых лишь изредка более двух-трех слов. Между фиксируемыми деталями как бы и нет связей, все лишь пунктирно намечено, лишь обозначено, но в своей совокупности все это и создает картину всеобщего хаоса и распада. Однако ради чего проходят души через загробный мир Ада? Не ради ли очищения, как это и представлено в «Божественной комедии» столь высоко чтимого Элиотом великого итальянца? И если первая тема поэмы — тема смерти при жизни, то вторая — «Дантовская тема странствий по преисподней, очищения и духовного возрождения»
«Пол
...ЕщёМы полые люди,
Мы чучела, а не люди
Склоняемся вместе —
Труха в голове,
Бормочем вместе
Тихо и сухо,
Без чувства и сути,
Как ветер в сухой траве
Или крысы в груде
Стекла и жести.
(Пер. А. Сергеева)
Весь строй поэмы подчеркивает монотонность существования полых людей, чьи души иссушены также, как сухая трава на бесплодной неорошаемой дождями земле. Но за внешней неподвижностью — нервная напряженность, передаваемая короткими строками, в каждой из которых лишь изредка более двух-трех слов. Между фиксируемыми деталями как бы и нет связей, все лишь пунктирно намечено, лишь обозначено, но в своей совокупности все это и создает картину всеобщего хаоса и распада. Однако ради чего проходят души через загробный мир Ада? Не ради ли очищения, как это и представлено в «Божественной комедии» столь высоко чтимого Элиотом великого итальянца? И если первая тема поэмы — тема смерти при жизни, то вторая — «Дантовская тема странствий по преисподней, очищения и духовного возрождения»
«Полые люди» обречены, хотя и звучат в этой поэме слова: «мы не заблудшие бурные души — но только полые люди». Они обречены, ибо не причастны к «немеркнующей звезде тысячелепестковой розы» — этого символа невидимой церкви, с которой связывает всех верующих земная церковь. Образ «розы света», розы «высших небес», куда Беатриче ведет Данте, образ розы, созданной из искр, появляется в третьей части «Божественной комедии» («Рай»). Возникает этот образ (и тоже как символ католической церкви) и в поэме Элиота. Однако здесь роза появляется в «сумраке царства смерти». Поэма Элиота за- вершается словами о конце мира.
Вот как кончится мир
Вот как кончится мир
Вот как кончится мир
Не взрыв но всхлип
Это троекратное повторение слов о гибели мира, отказ от знаков препинания в их написании, снижение значительности происходящего («не взрыв но всхлип»), смещение в одной фразе слов из детской песенки и молитвы («Отче наш»), нарочито измененных — усиливает ощущение неизбежности происходящего.