Чего-то в этом роде Маша подспудно ждала, но всё равно застыла в ярости. Новую жену папки она ненавидела едва ли не больше всех учителей в школе, вместе взятых, и категорически отказывалась ездить туда в гости. С папкой они встречались по выходным, на нейтральной территории, но с рождением нового ребёнка регулярность «отцовского часа» сошла на нет. Маша винила его жену и подчёркнуто не интересовалась братом. И вот теперь придётся терпеть ещё и этого. — Ты меня поняла? Хорошенько обдумай, — мама привстала, — я тебя не тороплю. Час у тебя есть. Олег не заслужил такого отношения. Любить его ты не обязана, но хамить не позволю. Она убедилась, что Маша переварива
Отчима Маша возненавидела заранее, ещё до самой первой встречи. Ну и сразу со всем возможным неистовством, на какое способен обиженный подросток пятнадцати лет. Официальное знакомство с вручением безнадёжно тупой плюшевой акулы и пирожных в красивой коробке — впрочем, второе явно выбрала мама, Машины любимые шоколадные эклеры, лишь укрепило во мнении — мужик отстойный. Слишком лебезит, слишком старается. Тьфу. Смотреть противно. Плюс имя дурацкое — Олег. Чем именно дурацкое, она и себе вряд ли бы смогла пояснить, но вопроса не возникало. Да и мать хороша — краснеет от ноздрей и до ушей, когда какой-то хмырь касается её коленки. Ладно бы хоть красавчик, но будущий отчим и
— Ты о папе? — иронично протянул он. — Именно сегодня мы с твоим папой не встречались. — Серёжа, не смешно, — лицо её исказилось подлинной болью, и Таня на миг предстала совсем чужой, не его Таней, всегда умеющей держать марку. — Почему? По-моему, шутка удалась на славу, — он хотел разозлиться по-настоящему, но Танины глаза увлажнились слезами, а к этому он был не готов и осёкся. — Серёжа, за что ты так со мной? Что я сделала? Почему ты злишься? — Давай начистоту, хорошо? Ты притащила сюда чьего-то ребёнка, твердишь про работу, обижаешься невесть на что и ждешь, что намёк дойдёт? К чему эта дешёвая театральщина, Таня? Я тебя не узнаю. — Чьего-то ребён
И тут он понял, что ничегошеньки не знает о невесте. В конце аллеи Таня — его безупречная Таня! — вполоборота сидела на скамейке и с нежностью заглядывала в детскую коляску, правой рукой поправляя что-то внутри, под пологом. И ещё Сергей мог бы поспорить, что с губ её слетало то самое глуповатое воркование, которое невозможно представить у молодого и блестящего юриста, железной хваткой держащего за жабры большинство новых поставщиков. Однако, вот они вместе — Таня и неведомый ему ребёнок! Незнакомая доселе ревность грубо сдавила виски, болезненно стекла по горлу и умостилась где-то под рёбрами, мешая дышать. У Тани ребёнок! И кто же, позвольт
— Вы мне? — наконец нашлась незнакомка. Если бы не худоба, Сергей счёл бы её красивой, но вызывающе короткая юбка, дурацкие, как у школьницы, гольфы и плохо прокрашенные розовые пряди портили впечатление. Какая-то истеричка, но даже такой нужно попробовать помочь. Нельзя проходить мимо чужой беды. — Да… — комок в горле упал, — вам. У вас точно всё в порядке? — Не жалуюсь, — кисть с обёрнутым вокруг ремешком дёрнулась от рывка. Гончая с возрастающим интересом суетилась вокруг Сергея, но всё-таки позволяла хозяйке продолжить беседу. — Ваша собака? — ещё один бессмысленный вопрос, да он сегодня чемпион.
И хотя он почти женат, взгляд его невольно зацепился за неровную походку девушки. Гончая с головой смешной ушастой дворняги чуть не волоком тащила хрупкую фигуру с пепельно-розовой, несуразно большой шевелюрой, и тонкие птичьи ноги рывками отлеплялись от асфальта, словно что-то мешало их обладательнице делать каждый шаг. Сергей машинально замедлился и встал задолго до зебры, давая себе возможность в полный рост рассмотреть странную парочку. Гончая уверенно тянула хозяйку, но та шла будто наощупь, с закрытыми глазами. В профиль выражение лица определить затруднительно, но ощущение тревоги лишь усилилось, когда та едва не споткнулась о бордюр, еле-еле поспевая за силь
На третий день девочка пошла. Длинные ножки плохо держали кукольное, но крепкое тельце, зато через полчаса она уже шныряла по скамьям с ловкостью канатоходца. На четвёртый день постучалась Сергеевна, вдова-молочница, но Ваня говорил сам и чуть ли не прогнал излишне надоедливую соседку, непременно желавшую проверить, как тут у них дела. — Что ты ей сказал? — Аня расчёсывала тёмные кудри девочки. — Заболел, — неохотно пояснил Ваня и вручил бидон сильно пахнущего козьего молока. Замешкался, но достал из буфета кружку, налил и протянул русалочке.
Ваня без споров принял найдёныша — как родную дочь, которой у них не случилось, несмотря на все старания. В ту же ночь помог соорудить высокую колыбель возле кровати — укачивать, не вставая. Во сне девочка прилипала к мягкому женскому телу, а наутро Аня находила рассеянные вдоль бока царапины, короткие и неглубокие. Ранки очень быстро заживали, и Аня поскорее меняла и прятала ночную рубашку с некрасивыми розовыми пятнами вдоль шва. Странно, но Ваня и не думал интересоваться, чем питается малышка. Принял как данность природы, что у молодой жены прибыло молоко от близости с новорожденной, пускай и чужой. Аня пыталась выдавить хоть каплю, но зря себя мучила, а вот девочка крепла,
Завернутое в мужскую куртку тело зашевелилось на свету. Слабая лампочка едва разгоняла тень в предбаннике, да и ночная прохлада никуда не делась, но Аня не спешила и рассматривала внимательно. Голова аккуратная, кожа светится изнутри, как жемчужина — но не речная, с белёсыми крапинками, а отборная, морская. Пальчики хрупкие и почти кукольные, но вот ноги… Ноги выдают — длинноваты. В полумраке или далеко от воды ребёнка ещё можно принять за человеческое дитя, но при ярком свете… риск слишком велик. Мелкие зубки утоплены в десну, но при первой возможности проявят себя грядой острейших лезвий. Русалочье отродье ни с кем не спутаешь, бесполезно и пытаться. Аня с досадой свернула кулёк обра
Ведьма засеменила за Машей с ребёнком. Длинная лестница поглотила шаги всей троицы, и только тогда Гоша обрёл способность вновь двигаться. Валя робко потянулась навстречу, но он бросился вон. Дом опустел, двор тоже. Гоша метался по комнатам, пока не обнаружил, что с портрета в спальне исчезла тень. Одинокий старик уныло таращился на праправнука, и Гоша опустился на полог, сжал виски. — Что с тобой, дорогой? — Валя заглянула в спальню. — Твой папа совсем плох, зачем-то спустился в подвал. Поговоришь с ним? — О чём ты? — Гоша с неприязнью слушал женщину, что села рядом и спокойно положила руку на чужое колено, как делают лишь супруги. — Как о чём, милый? Он тво