-3276-3278-

И полдень был, и сумерки сгущались,

И ночь, и утро, словом, как у всех...

Потом, как все опять же, мы прощались

С горькой слезой, наложенной на смех...

Я торопился, ты меня держала,

Шептала тихо: «Ты ж  не космонавт...»

Ревность, смеясь, показывала жала

И правда пряталась под мягкий пух неправд.

Мы обнимались в суматошной спешке

В клубках постели, в ворохе одежд,

Смешав вагон на маленькой тележке

Наших измятых, крошечных надежд!

А выпадало утру быть дождливым,

То я был вразумительно болтливым...

И что же нам теперь  от той неправды

В качестве правды остаётся ждать?

Спрошу себя и отвечаю: «Прав ты!

Детей внебрачных нéзачем рожать!»

Две пустоты: моя от гула гуще,

А что ушло, тебе дав пустоту,

В  межпрóстынье  озноб  на сон  грядущий

И фразы ласковые псу или коту!?..

И сонмы призраков стоят у изголовья

Всех нерождённых, их немой упрёк,

С их нежностью, с твоей родною кровью,

Что, согласясь с тобою, я отрёк!?

Мы говорили... слов-то! Слов – беремя!

Есть время жить и умирать есть время...

​

И пуст твой взор средь трещин старых фото,

А мне казалось, что в нём целый мир!

На карамельку был клубок намотан,

И грёзы испарились, как эфир...

И вот теперь, разматываю нить ту –

Пуста обёртка, время съело всё!

Взрыв памяти подобен динамиту:

«Не прав ты был, не прав, тупой осёл!»

Есть время жить, и эту жизнь продлить

Как можно, не родив себе подобных,

В бокал налитое, плеснув в огонь, пролить

В комфорте, в рамках, временно удобных?

Дом полон призраков, они стоят, лежат,

От страха нерождённые дрожат!..

Ирина Кемакова

Оля

Оле – двенадцать. Девчонка, глупышка совсем.

Платье бы ей понарядней и в доме уют.

Выцветший свитер, резиночка в жидкой косе –

Мама и папа давно и запоями пьют.

Воздух в квартире прокуренной стыл и тяжёл,

В кухне с нетопленой печью шаром покати.

Папа с утра на болото за клюквой ушёл:

Вечером ягоды сдаст – и продолжат кутить.

Оля, на грязном диване свернувшись кольцом,

Под одеялком, как цуцик, замёрзла и ждёт:

Мама в линялом халате, с опухшим лицом,

Кашляя хрипло и шаркая, в кухню пройдёт,

Сдвинет бутылки и стопки, потом на плите

Тощих оладий из серой муки напечёт.

Олины руки с каёмочкой чёрной ногтей

Быстро мелькают – да только оладьи «на счёт».

«Можно ещё?» – «Ты дебилка? Папаше оставь.

Жрёшь, как корова. Поди-ка из дома, гуляй!»

Девочка горькие ягоды щиплет с куста

Старой калины под пса отощавшего лай.

После бесцельно раскисшей дорогой бредёт,

Чавкает громко густая осенняя кешь.

Олю соседка, увидев в окно, позовёт:

«Девка, я плюшки пекла. Ты зайди-ко, поешь».

И, улыбаясь смущённо, светлея лицом,

Оля зашепчет: «Спасибо, тёть Катя, за всё.

Можно с собой?» – и в пакетике маме с отцом

Плюшки румяные – сладкий гостинец – несёт.

Страничка автора -

Художник - Дмитрий Шорин

Исповедь нерожденного

Мне не может никто и не должен помочь,
Неугоден и чужд я на свете,
Я зародыш простой: то ли сын, то ли дочь,
И никто за меня не ответит.

Я мечтаю взглянуть милой маме в глаза
И легонько подергать за косы,
Не родился еще, но уже – егоза,
И уже жизнь моя под вопросом.

Я хотел бы играть вместе с папой в футбол,
Изучать насекомых под лупой,
Только все решено. Но в души протокол
Внесено навсегда: "это глупо"!

Будет завтра финал малой жизни моей,
Все равно буду счастлив безмерно,
Что пойдем с мамой вместе – вдвоем мы смелей,
И она будет рада, наверно.

Мне не может никто и не должен помочь,
Если в тягость я маме и папе,
Неродившийся сын, нерожденная дочь, –
Только вешка у них на этапе.

Я ведь зла не держу, но обидно до слёз:
Не нашлось для меня лучшей доли,
Как теперь им сказать, что любил их всерьёз,
И, что жить мне хотелось до боли...

(И. Гендлер ■)

Аборт

Ах, милая, утри слезу,
Я помогу тебе советом,
Не первый год я дока в этом
И вот что я тебе скажу:

Я понимаю, как никто:
Беременность тебе «не в тему»,
Ты не сейчас её хотела,
И может быть… не от того!

Ведь на кону: Карьера, Спорт,
А может быть: Спектакли, Съемки…
Куда здесь думать о ребёнке?!
Спасти здесь может лишь аборт!

Ах, слышу правильный вопрос:
«Молчать иль рассказать всё мужу?»
Отвечу: «Говорить не нужно,
Пусть не суёт сюда свой нос!»

Иной начнёт скулить, любя:
«Давай рожай! Мы всё сумеем!»
И будет дальше жить, балдея,
Взвалив заботы на тебя.

Да и потом: вокруг нужда,
Плюс нестабильность на работе…
Коль не подумать об аборте,
Кому с ребёнком ты нужна?!

Чтоб жил он, словно «3-й сорт»?
Чтоб все вокруг его шпыняли
И за обноски укоряли?
Нет, нет, решайся на аборт!

Таких, как ты, – полно в стране,
Кому я вымостил дорогу…
Но уговор: ни слова – Богу!
Ты мне доверься – Сатане!

(Ю. Сергеев ■)

           -«»-

На  всём скаку  коня  остановила!          

Вошла  в избу  горящую! На  борт

Космического  лайнера  ступила!

Ей  без  наркоза  делают  аборт!?.

И  дали  право  убивать ребёнка!

На  службе  у  убийцы «щит  и  меч»,

Снимают  обнажёнными  на  плёнку,

Чтоб  из  соблазнов  выгоду   извлечь.

Недоедала: «Ты  моя  живи, Русь!»

С  худым, всегда  заплаканным  лицом,

Всё  отдала  Отчизне... А  ей –вирус

Заносят  многоразовым  шприцом!

Пухнет  от  теста, для  неё  ль  диеты!?

И  дряхлая, больная  в  пятьдесят.

Не  для  неё ль  художники, поэты,

Певцы  поют, рисуют, голосят!?.

Твоя  сестра, Мать, дочь  или  подруга,

Твоя  Россия  не  защищена,

Бесправна, в  центре  алчущего  круга

Краснеет, как  Кремлёвская  стена...

                      -«»-

1995.Буэнос Айрес.