Месяцеслов в иконах из собрания Музея имени Андрея Рублева

СПАС НЕРУКОТВОРНЫЙ
Конец XVII века. Великий Устюг
Дерево, темпера; 144 × 121
КП 251
Из кладбищенской церкви Успения в Лальске Лузского района Кировской области
Иконография Нерукотворного Спаса с двумя полуфигурами ангелов в верхних углах композиции, поддерживающих плат за углы, была широко распространена в западноевропейском искусстве XIV- XV веков и стала известна в русской иконописи на рубеже XV-XVI столетий, вероятно, благодаря образу Спаса Нерукотворного, привезенному в Москву из Рима в 1472 году греческой принцессой Софией Палеолог, невестой великого князя Ивана III. Предание идентифицирует этот образ с иконой, хранившейся в конце XVII века в дворцовом Верхоспасском соборе, а затем в церкви Спаса на Бору в Московском Кремле. Эта схема с конца XVI века была популярной в Москве и в XVII столетии встречается повсеместно.
Типаж лика Христа на иконе довольно необычен: широкий, с близко сведенными в центре чертами. Икона восходит к древнему чудотворному образу Спаса Нерукотворного, находившемуся на городских воротах Великого Устюга с 1447 года. Лальский
погост, основанный, по преданию, новогородцами во второй половине XVI века, административно и культурно тяготел к Великому Устюгу. Чудотворный устюжский образ, имевший самую простую иконографическую схему - Лик Христа без изображения плата, неоднократно повторялся в списках, в которых могли появляться не имевшиеся на оригинале черты, ставшие актуальными в более позднее время – плат и ангелы.
По-видимому, такую схему имел прославившийся в XVII столетии в Устюжских землях образ Спаса Нерукотворного на Красном Бору, не исключено, что икона из Лальска повторяет именно этот образ.
Необычная черта публикуемой иконы – зеленый цвет убруса. Скорее всего, эта особенность не связана с каким-то конкретным образцом, а продиктована эстетическими соображениями.
В живописи иконы присутствует народная упрощенная интерпретация
профессиональных иконописных приемов и тяга к декоративности. В то же время памятник отличается большей строгостью художественного решения.Очевидно, мастер был знаком с произведениями новаторской живоподобной манеры и в меру возможностей пытался ее имитировать, что проявилось в некоторой одутловатости лика. Это позволяет датировать памятник последними годами XVII века, когда отголоски столичного живоподобного стиля стали достигать отдаленной провинции.