Яблоко от яблони - 27...

Ирина Ас

Резкий запах нашатыря привел Маргариту в чувство. Она дернула головой, открыла глаза и первые несколько секунд не могла понять, как оказалась на диване в гостиной и почему дядя Боря склонился над ней с ваткой в руке.

— Оклемалась? — разогнулся мужчина. — Помнишь, как в обморок хлопнулась? Я сначала подумал, чего это ты такая чувствительная стала? А потом вспомнил, что на сносях. Это из-за твоего положения тебя колбасит. Думал, ты ему глаза выцарапаешь, а ты упала. И ведь не случилось ничего неожиданного, ясно было, что новый хозяин появится. Только уж больно быстро. Резвый парнишка, на Лёху похож. Дал тебе две недели, чтобы ты отсюда съехала. Сказал, можешь забрать, что хочешь.

Рита села, схватилась за голову от головокружения.

— Похож? Разве похож? — шептала она. — А я и не замечала. Как я могла не замечать?

Борис собирался положить ватку, смоченную нашатырем на журнальный столик, вспомнил, что порядок соблюдать теперь необязательно, швырнул на пол. Он почти не прислушивался к тому, что бормочет племянница, но, услышав последние слова, насторожился.

— Что значит не замечать? Ты что, с ним уже встречалась? Ну, я имею в виду во взрослом возрасте.

— Встречалась. Дядь Борь, ты что, так ничего и не понял? Это же Рома, мой Рома, отец будущего ребенка. Зачем он так поступил? Неужели совсем ничего не чувствует ко мне?

— Что? Что ты сказала? — заревел Борис.

Плюхнулся рядом с племянницей на диван так, что скрипнули ножки.

— Во дела! Не чувствует к тебе? Ты сейчас серьезно это спрашиваешь? Видать, конкретно у тебя гормоны шалят. Он чувствует к тебе только ненависть. Видела, как зенками прожигает? Аж меня пробрало. Вот даёт фраерок! А он покруче своего отца будет. Лёха не смог бы такое провернуть. Это же надо. Подкатил к тебе, сделал фотографии. Умудрился подставить только тебе и не подставился сам. Заграбастал всё!

— Не заграбастал, а вернул.

Маргарита плакала, слезы текли сами собой. Те самые, настоящие, которые появлялись у женщины только от реальной боли.

— Вернул! Леша как-то напился и проболтался, что, по сути, он свою бывшую кинул. У него не было ничего. Комбинат основал на деньги жены, а потом обманом заставил от него отказаться. Она подписала бумаги, потому что Леша наврал ей с три короба.

— Ну что ж, респект парнишке. Я его даже зауважал. Такое провернуть не любому под силу. Ты до сих пор хочешь, чтобы я его убрал?

— Не надо, не смей. Может быть, когда он узнает, что у нас будет ребенок...

— Ребенок, точно ребенок, — Борис вскочил с дивана, забегал вокруг него кругами. — Ритка, нет, ты все-таки уникальный человек! Когда кажется, что все пропало, ты умудряешься найти лазейку. Не думаю, что парень на тебе женится, слишком уж гневно смотрел.... И что это за прикол такой, с тапками, я не понял. А, ладно, неважно! Даже если не женится, ты установишь отцовство и потребуешь алименты. А алименты у такого богатенького Буратино можно вытрепывать приличные. Когда ты собираешься ему сказать?

— Когда придёт меня выгонять, — всхлипывала Рита. — Я не съеду отсюда через две недели. Ему придётся выгнать меня самому. И вот тогда я и расскажу.

— Да, правильно, правильно мыслишь, — потирал руки Борис. — Мы пока тут останемся. Знаешь, Ритка, у меня чутье на людей. Сынуля этот на Лёху похож, и в то же время другой. От него за версту правильностью унесёт. Никогда таких не любил, но сейчас это нам на руку. Давай выждем, пока он остынет, а потом вытащишь свой козырь.

Борис поднял ватку с пола.

— Раз нам тут еще жить не будем свинячить. Все, приходи в себя, племяшка. Надо в доме убраться, домработница нам сейчас не по карману.

— Убраться? Я? — подняла заплаканное лицо Марго. — Ну уж нет! Отстань от меня дядь Борь. Мне плохо, я лягу.

Она поднялась на второй этаж, зашла в спальню. Растянулась на кровати, погладила рукой плоский еще живот. Скорей бы он округлился, чтобы Рома увидел.
Его лицо, его глаза.... Рита представляла Рому, прикусив губу, чтобы вновь не расплакаться. Она до одури желает человека, ненавидевшего её, растоптавшего её жизнь. Даже узнав, что их отношения были лишь фикцией и притворством с его стороны, не может перестать любить. Ненавидит и одновременно любит. Разве такое возможно?
От перенесённого стресса навалилась жуткая усталость, глаза слипались. Маргарита погружалась в сон, с мыслью, что будет ждать. Ждать пока он придет.

Прошла неделя.
Подходила к концу вторая. Марго бродила по дому, как бледная тень. Дядя Боря продолжал жить в доме. Поняв, что с племянницы толку мало, он привез в дом сестру, мать Маргариты. Женщина поворчала, но, как всегда, под нажимом более характерных родственников отдраила весь дом и была отвезена обратно.

Прошел месяц.
Рома так и не появился. Маргарита ходила на заседание суда. Она была в зале, когда огласили приговор ее мужу — Алексею Коврову.
Пять лет лишения свободы!
Лёша сидел за решёткой и уже не выглядел прежним — самоуверенным, пузатым директором. Он похудел, и, как оказалось, ему это здорово не шло. Щеки обвисли, морщины стали глубже. Мужчина выглядел старше своего возраста. Эдакий, побитый жизнью, далеко не молодой человек сидел за решёткой с потухшим взглядом. Он не смотрел на жену, на Бориса, сидевших в первом ряду, даже когда Марго поднялась и многозначительно погладила себя по чуть-чуть наметившему животику. Она чётко дала понять мужу, который в самое ближайшее время станет бывшим, что ни от какого ребёнка не избавлялась, что наврала. На заседание суда пришла, нацепив на себя как можно больше украшений, как на праздник. Очень хотелось Маргарите дать Лёше понять, что она «в шоколаде», что всё у неё прекрасно. И не осознавала женщина то, что со стороны это выглядит как бахвальство на пустом месте, и что растерянное лицо выдаёт человека, не знающего, как будет дальше жить.

Она притворялась перед Лёшей, а он не смотрел. Во время рассмотрения дела сидел, сгорбившись, свесив голову. Только когда огласили приговор, проявил эмоции — вскинул голову, побледнел. Обвисшие щеки мелко затряслись.
Видно было — не ожидал. Хотя Рите и присутствующим в зале казалось, что срок слишком мал за хищение подобного масштаба.

А Лёша и правда не ожидал! Когда сидел в камере предварительного заключения конвойный несколько раз приносил ему телефон и разрешал разговаривать. А всё потому, что с Алексеем желал беседовать слишком высокопоставленный человек.
Сергей Ильич старался быть на связи, обещал сделать все возможное, чтобы Леше дали как можно меньше, чтобы не было конфискации. И предупреждал, каждый раз предупреждал, чтобы Алексей держал язык за зубами и фамилия Сергея Ильича не упоминалась даже мельком.
Леша условие выполнил, поэтому и был так шокирован сроком. Он думал, дадут года два, а не больше. А тут целых пять лет. Плевать было Алексею в тот момент на расфуфырившуюся жену, на злобно глядящего Бориса Сорокина. Ему нужен был телефон, об этом он сказал конвойному, тому самому, что приносил гаджет до этого. Шепнул, когда мужчина в форме застегивал на нем наручники:

— Хочу позвонить. Не принесёшь, подниму скандал, расскажу о нарушениях режима.

— Какой телефон? — шипел человек в форме. — Тебя сейчас на зону отправят. Не могу я.

— Найди возможность.

Конвойный нашёл. Перед отправкой на зону Алексея подержали ещё в камере, и представилась возможность позвонить Сергею Ильичу. Он больше не старался быть вежливым и не боялся. Пять лет! Чего же ещё бояться!

— Вы же обещали, обещали, что срок будет минимальный! — возмущался Леша в трубку.

— А по-твоему, это большой срок? — раздраженно отвечал Сергей Ильич. — Ты на что рассчитывал?

— Я думал, года два. К тому же, вы говорили, что конфискации не будет. А все счета комбината конфискованы в пользу государства. Все счета, все оборудование. Люди распущены, комбинат закрыт.

— Это все, что я мог для тебя сделать. Счета конфискованы, чтобы покрыть нанесенные убытки. Зато сам комбинат ты сохранил. Это очень умное решение переписать его на сына. Жена может не дождаться, а сын, как ни крути, родная кровь. Я очень старался, чтобы имущество родственников не тронули. Ты должен спасибо мне сказать. Мог бы вообще без ничего остаться. Если твой парень с головой, он восстановит производство. Да, потихонечку, да, уменьшив обороты. Либо, отсидишь и сам займёшься. Два года он захотел! Странный ты человек, Алексей. Я столько сил приложил, все свои связи подключил. Ты радоваться должен пяти годам. Если всё нормально будет, через годика два с половиной выйдешь по удо. И не вздумай открывать рот, а то ведь у меня связи не только наверху. А на зоне, знаешь ли, всякое случается.

Разговор закончился откровенной угрозой. Прервался, как всегда, резко, когда Сергей Ильич решил, что он всё сказал.

— Ковров, на выход! — загремела железная дверь одиночной камеры, и понял Алексей, что пришел момент его этапирования на зону.

Ромы на суде не было. Не хотел идти и не пошел. В это самое время он делал ремонт в квартире, которую считал своим домом. В двушке в южной части города он прожил дольше, целых тринадцать лет, но, как невзлюбил квартиру, едва переступив порог, так и не смог принять до конца. Только тут, где прошло счастливое детство, Роме было хорошо.

Ему вообще стало хорошо. Отпустила жгучая боль утраты, отпустило терзающее чувство несправедливости и желание эту самую справедливость восстановить. Он сделал всё, и даже больше. Временами казалось, что сильно больше.
Явно перегнул. Отец в тюрьме, Марго «у разбитого корыта».
Но, что сделано, то сделано! А теперь нужно жить. Назад оглядываться не имело смысла. Видеть Маргариту не хотелось, от слова — совсем!

Рома знал, что жена отца не съехала из особняка. Да и пусть себе живёт, лишь бы только не видеть её, не окунаться вновь в ту грязь, в которую ступил по собственной воле. Пусть живёт, пока не решит сама покинуть чужой теперь дом.

Рома сделал «контрольный выстрел», видел обморок Маргариты. Значит, «выстрел» попал в цель. Всё, точка!

Роман делал ремонт в квартире вместе с другом и Леной. Лена вошла в его жизнь со скандалом. Вошла настолько плотно, что выбросить из головы уже не получалось. Ни из головы, ни из сердца. Она девушка с характером, и первые их встречи, когда Лена приходила оказывать медицинскую помощь отцу, всегда заканчивались перепалками. Они жгли друг друга глазами, старались уколоть больнее, а сами искали предлоги, чтобы увидеться вновь.
Елене был неприятен Алексей Владимирович Ковров, и, в то же время, она не одобряла поведение сына по отношению к нему. Какой бы не был противный, но все-таки отец. А Рома тряс, не оправившегося от инсульта человека, как боксерскую грушу, хотел выгнать отца из квартиры. Елена это не одобряла, пока не поговорила с Витей.

Витя на многое девушке открыл глаза. Рассказал про детство Романа, про его несчастную, не совсем нормальную маму. Ненормальную, но очень добрую и любящую. Витя всё рассказал, рассудив, что отношения друга не должны начинаться с вранья. Даже то, что Алексей Владимирович сядет в тюрьму не без помощи сына. Единственное, о чём Виктор умолчал, это о Марго. Счёл, что о подобном лучше всё-таки умолчать. Не важно, какие средства Рома использовал, чтобы достичь цели. А Марго была всего лишь средством.

Лена выслушала Витю очень внимательно, кивнула головой и ушла. Три дня после этого она не отвечала на звонки Ромы и парень готов был прибить друга за откровенность.
Рома метался, понимая, что в жизни не испытывал подобных чувств к девушке. Наверное, это она, та самая, которую встречаешь только раз в жизни.

Через три дня девушка позвонила сама. Сказала:

— Ты очень проблемный, Рома, я не хочу сейчас взваливать на себя груз твоих проблем, у меня сложная практика, сессия. Я не могу взваливать проблемы, но и без тебя тоже не могу....

— Проблем больше не будет, они все позади, — пообещал Рома, чувствуя, как радостная улыбка против воли растягивает губы.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТУТ...

НАЧАЛО ТУТ...