Елена Гончарова

Он выходил на сцену, как будто из ниоткуда — из какой-то другой, более плотной материи, где жест весит больше слова. Казалось, его движения идут не от тела, а от внутреннего жара, который прожигает кожу. Когда он поднимал глаза, зал замирал. Не из-за славы, не из-за звёздности — а потому что в этот момент реальность сжималась до точки, где оставались только он и правда. Геннадий Бортников не играл — он существовал. В советском театре, где всё было регламентировано — от жеста до взгляда, — он позволял себе быть живым. Это раздражало и завораживало. На его спектакли в театре им. Моссовета билеты доставали «по звонку», за кулисами дежурили поклонницы, а в фойе говорили, что таких, как он, больше не будет. В кино его заметили быстро: психологический детектив «Взорванный ад» превратил артиста в лицо эпохи. Тот самый случай, когда человек внезапно становится символом, не успев к этому приготовиться. Но в жизни он всё время как будто шёл против течения. Не от гордости, не от позы — просто не