Как повторяли почти все пишущие о Чехове советские литературоведы, Чехов — это мир тяжелых, скучных людей, проза его адекватно описывается собственным его железным, припечатывающим определением «скучная история», драмы Чехова невозможно уже смотреть, потому что их бесконечно много, и, в общем, даже и читать-то его бывает скучно.

Парадокс же заключается в том, что в минуту депрессии, в минуту сильной душевной тоски мы потянемся к Чехову, и он нас утешит. И в какой-то момент мы испытаем горячую, кровную благодарность ему, потому что каким-то непостижимым путем он нас из этого состояния вытащил — со своими героями, скучными перечнями отвратительных вещей, четко подобранными, всегда уничтожающими деталями, безвыходностью с надеждой, обещанной в конце, с замечательной фразой из «Дамы с собачкой»: «И обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается». Как ни странно, это нам поможет, мы встанем и пойдем жить дальше.
Из лекции Дмитрия Быкова* о Чехове