Наши встречи происходили в небольшом кафе, неподалеку от станции метро «Рыбацкое» в Санкт-Петербурге, когда он согласился ответить на мои вопросы о подробностях того трагического события, это было дважды – в одну встречу разговор не вместился. Это был очень трудный разговор: 32 года минуло с тех страшных дней, а Журахужа Эргашевич не может не волноваться, когда вспоминает, как всё это было… Да и кто смог бы оставаться в такой ситуации спокойным?... В армию Журахужу призвали весной 1982 года, в ТуркВО, учебка в Теджене, где он получил военную специальность механика-водителя БМП. После учебки службу продолжил в Термезе. Слухи о том, что намечается отправка в Афганистан, упорно циркулировали с января 1984 года. Разговоры разговорами, а как-то не верилось – до дембеля оставалось всего несколько месяцев. В середине марта пришли новенькие БМП-2, которые заменили ставшие родными БМП-1. После этого батальон подняли по тревоге, переодели в новое обмундирование, выдали новые автоматы, и, оставив позади мост Дружбы, колонна двинулась через Саланг. Перед выездом командира роты Рустема Назарова заменили свежеприбывшим лейтенантом, - у Назарова за плечами уже был Афган, взятие Дворца Амина. Перед отправкой капитан пришел попрощаться и проводить роту: построились, он пожелал бойцам удачи, просил не забывать всё, чему учил, каждому пожал руку. Расставание было волнительным: бойцы уважали и любили своего ротного.

7 ноября 1983 года после военного парада на площади в г.Термезе, Узбекистан. Руководство батальонной "коробки" слева направо; гв.капитан Королёв Александр - командир 1-го гв.мсб; гв.капитан Назаров Рустем, кавалер ордена "Красное Знамя" за взятие Дворца Амина в 1979 году - командир 1-й гв.мср; гв.капитан Рыжаков Георгий - начальник штаба 1-го гв.мсб; гв.лейтенант Ружин Александр - замполит 2-й гв.мср. До Баграма преодолели более 700 км, относительно спокойно, обстрелов не было. Три-четыре дня стояли в Баграме, роту посылали на зачистку окрестных кишлаков, оставленных местными жителями, используемых боевиками Ахмад Шах Масуда для засад. Потом выдвинулись в сторону Панджшера, прибыли в Руху, в двадцати километрах от Баграма. По дороге трое бойцов подорвались на минах. В Рухе обосновались уже вроде бы надолго, обустраивали быт, склады, была даже пекарня. Правда, всё это больше походило на землянки, но это уже был военный городок. За продуктами и боеприпасами 1-я рота колонной выезжала в Баграм. На мой осторожный вопрос о том, как проходила служба, взаимоотношения, дедовщина? – Журахужа Эргашевич эмоционально взмахнул руками: - В нашем батальоне не было дедовщины! Мы все были, как братья, - и солдаты, и офицеры. Были разные национальности, с разных концов Советского Союза, почти не помню фамилий… Был Витя с Донбасса, крепкий такой парень, - потом нашел его в списках погибших в том бою…. У меня на машине наводчик-оператор Давлятов, имя забыл, - таджик с Памира, он по-русски ни слова не понимал, мы с ним и поговорить не могли…. Я по-узбекски и по-русски могу, а он только свой язык, - и как-то понимали друг друга по службе… Меня сразу окрестили Малышом, - самый малый по росту был, да и имя моё не выговорить, не запомнить…. Когда ехали на БМП, - у всех головы возвышались, а у меня только глаза, если повыше поднимался, - до педалей не доставал…. Юру Шевченко помню… А потом я ещё земляка во второй роте нашел, с соседнего района в Узбекистане, Юнус Юсупов, он в пехоте был, мы подружились, он меня братом называл…. Голос Журахужи задрожал и прервался, он с трудом справился с волнением. - 29 апреля под вечер мы, механики-водители, собрались кружком вокруг моей машины, кто стоит, кто на броне сидит, курим. Ко мне Юнус пришел, с нами сел. Говорит: «Мы завтра в горы идем, там холодно ночами, а у меня штаны порвались. У тебя нет лишних, брат?» Я отвечаю: «Есть только галифе». Он рукой махнул: «Да и ладно, пусть галифе… в горах – какая разница…» Я принес ему галифе, он взял. А потом говорит мне: «Ребята слышали, что вроде какие-то хранилища с оружием у духов на Хазаре, пойдем искать. Если со мной что… обещай, что к моим домой съездишь». Я ему: «Не говори так! Вместе съездим!» - Утром проснулись рано, часов в пять, ребята говорят: «Наши в горы уходят!» Вышли попрощаться, впереди комбат Королёв шёл, они обернулись, руками помахали, и пошли. Юнус тоже мне махнул рукой…. - Две группы пошли по горам, а две – по ущелью, внизу. Часов в 11-12 суета какая-то началась: то дежурный пробежал, то офицеры туда-сюда… Ребята подошли: «Там наши в окружение попали, включи рацию!» Я рацию на броню выставил, включил громкую связь, и стали слушать…. За время нашего разговора Журахужа несколько раз, извинившись, выходил покурить…. Из рации слышались позывные командира полка подполковника Сумана: - Чайка, Чайка, я – Прима 27, приём… За голосом явно раздавался шум взрывов и стрельбы. - Прима 27, я – Чайка, приём… - Нас с обоих склонов обстреливают ДШК, это мясорубка, мы не можем ничего сделать, отправьте помощь… - Я понял, Прима, сейчас отправляю…. Через какое-то время из рации донеслось: - Чайка, я – Прима 27, где твоя помощь? Быстрее, у меня потери большие…. В это время над головами слушающих рацию бойцов пролетели вертушки, штук двадцать, а то и больше… - Чайка, я – Прима 27, убери вертушки, они ничего не смогут, расстояние не позволяет, обстрел с обеих сторон, присылай бронетехнику… - Мы увидели, что в ущелье поехали «Шилка» (Зенитная самоходная установка) и несколько БМП, - продолжает рассказ Журахужа. - Прима 27, я – Чайка, бронетехнику отправил, проехать невозможно, - нет дороги. Уже подорвались… - Что-нибудь делай, Чайка, у меня много потерь…. Томительно текли минуты и часы. - Прима 27, ответьте Чайке! Прима 27, я – Чайка! – надрывался голос на этом конце. Рация зашипела, угасающий голос произнес: «Нет больше Примы 27…» - и в эфире повисла тишина…. Бойцы стояли с потемневшими лицами, не все могли сдержать слёзы. Группой пошли к командиру полка, просить разрешения выехать на помощь. Подполковника они застали сидящим за столом, обхватившим голову руками. Выслушав сбивчивые просьбы, он дал разрешение на выезд. Тут нужно пояснить: приказ идти по ущелью без прикрытия был отдан командиром дивизии Виктором Логвиновым, - и подполковник Петр Суман, и комбат Александр Королёв были категорически не согласны с этим приказом. В радиопереговорах Логвинов объявил, что отстраняет Сумана от командования полком, грозит Королёву трибуналом, и заставляет выполнять приказ. Этот факт подтвердил начальник связи 682-го полка Юрий Васюков, который записывал все переговоры боя 30 апреля 1984года. Около 7-8 часов вечера колонна из двенадцати БМП выехала в сторону ущелья. Во главе колонны шел танк. 513-я БМП Журахужи шла четвертой. Двигались по габаритам, включая свет только при пересечении рек, направляя ориентир для переплывающей машины. Горы с двух сторон и полное бездорожье, огромные валуны, по размерам не уступающие БМП…. По пути встретили подорвавшуюся «Шилку» и две сгоревших, ещё дымящихся, БМП. Река Хазара, петляющая многие километры, с многочисленными разветвлениями и притоками, - пока ехали, пересекли водные преграды семнадцать раз. В одно из таких пересечений, подъезжая, Журахужа увидел, что идущая впереди БМП застряла посередине реки. Потом узнал, что БМПэшка зацепилась днищем за ствол утонувшего танка. Майор, возглавлявший колонну (фамилию он не запомнил), - скомандовал подтолкнуть другой машиной. Журахужа взял правее, и благополучно перебрался. Выползая на противоположный, практически вертикальный склон, БМП-2 задрожала, как лихорадочная, ещё пару градусов, - и она опрокинется. Каким богам он тогда молился, сейчас уже и не вспомнить, - когда нос машины начал опускаться вниз, понял, что достиг вершины, и смахнул обильно текущий пот…. К месту боя подъехали часа в четыре-пять, начинало светать. Глазам предстала страшная картина: на небольшой площадке, с обеих сторон от реки, каждый камень был полит кровью. В нос ударил трупный запах, - афганское пекло быстро делало своё дело….. Майор приказал собирать убитых и грузить на БМП – по четыре сверху, и по два с двух сторон в десантное отделение. Искали раненых, которые были в ужасном состоянии: в большинстве случаев были оторваны руки или ноги. Усугубило ситуацию то, что в рюкзаке у каждого был запасной боекомплект для автоматов и мины, - прямые попадания разрывали на части…. По камням ступали осторожно: ходить по пролитой крови казалось кощунством. Журахужа пошел вдоль лежащих тел, - после афганской жары они были неузнаваемы. Друга Юнуса он узнал по галифе. Не желая верить, нашел в потайном кармашке гильзу, с запиской о личных данных, - так делали почти все, - там значились имя, фамилия, звание и адрес Юнуса Юсупова. Перехватило горло, подступили слезы. Не отвечая на вопросы подошедшего офицера, молча подал ему записку, и пошел к реке – захотелось умыться холодной водой. После этого стал помогать грузить убитых на свою машину. Голова кружилась, ноги заплетались, как у пьяного. Поднесли очередного убитого, и вдруг, в напряженной тишине тонко зазвучала музыка, напоминающая траурный марш. Журахуджа поднял глаза на ребят: решил, что это галлюцинация. Но парни тоже недоуменно смотрели по сторонам. Источник музыки обнаружили на руке убитого – электронные часы со множеством кнопок издавали свою мелодию. По этим часам они опознали комбата Александра Королёва…. Едва отъехали в обратный путь, - прилетели вертушки. Сесть им было негде, зависнув над БМП так низко, что почти касались машины, - перегрузили убитых и раненых в вертолёты. На снимках: 1. на переднем плане погибший командир 2-й гв.мср гв.лейтенант Сергей Курдюк, 2. экипаж гв.ст.сержанта Куницына С.В. Слева направо; Брянский, Самбриж, Куницын. 3. Приданные батальону сапёры из ОИСБ 108-й мсд накануне Панджшерской операции. Все они погибли в том бою 30 апреля 1984 года.

Майор, командовавший колонной, сказал, что надо вернуться туда, где был бой. Развернулись и поехали обратно, проехав дальше того места, где собирали убитых и раненых. Дальше ущелье сужалось ещё больше: площадка, где батальон попал под перекрестный огонь, была длиною метров 150 и шириной не больше 50-ти метров, посередине бежал водный поток. Прятаться на голом месте было негде, только отдельно стоящие камни, вся местность просматривалась сверху, как на ладони. Обнаруженная в рельефе небольшая пещерка была единственным укрытием, но она могла вместить не более трех-четырех человек…. Чуть дальше лежал огромный камень, как бы поделенный большой трещиной, проехали мимо. А позже Журахуджа узнал, что в этой трещине прилетевшие после них на место событий генералы обнаружили раненого, которого сразу же прямым рейсом отправили в Москву. За уступом ущелье отклонялось в сторону, глазам открылись четыре стоящих дерева, опаленных, искалеченных взрывами и покрытых почерневшей кровью. У корней одного зияла воронка, а на дереве висел чей-то ботинок…. Нужно понимать, что все бойцы подразделения прослужили в Афганистане всего около месяца, и такая картина для молодых, практически необстрелянных ребят врезалась в память потрясением на всю оставшуюся жизнь…. - Дальше мы подъехали к какому-то озеру, за которым практически заканчивалось Панджшерское ущелье, сказали, что дальше была пакистанская граница. Перебрались через озеро, БМП поставили по кругу, было приказано наблюдать за внешними подходами. Появились машины, ГАЗ-66, с длинными антеннами, они встали в центре, нам было приказано их охранять. Как я понимаю, в Москву передавали: Панджшер – наш. Полтора суток мы охраняли, - ночью спали по два часа, сменяя друг друга. Поздно вечером я подошел к майору, узнать, что дальше, - все уже голодные, еды нет. Он показал мне рукой на вход в ущелье – там мелькнул луч света, к нам ехали две машины «Урал», которые сопровождали два танка. Сказали, что машины привезли боеприпасы и сухой паек, но разгружать будут утром. Когда я проснулся, коробки и ящики уже были выгружены, майор приказал нам заряжать боекомплект в шахматном порядке: пока одни заряжают, другие наблюдают за окрестностями. Выдали сухпаек, мы поели, пробыли ещё сутки, и поехали в обратный путь, в Руху. Там служба пошла своим чередом. Потрясение от пережитого батальоном ощущалось повсюду: курящим не хватало выданных сигарет, подавленное настроение, разговоры, обрастающие подробностями боя – уцелевшие бойцы рассказывали о гибели товарищей. Рассказали, как уже раненый комбат вытаскивал из-под огня раненного радиста, укрывая его за большим камнем, сам продолжая командовать боем. В одну из перебежек к рации его настигла пуля снайпера, он упал…. Тогда и прозвучала в эфире фраза умирающего радиста: «Нет больше Примы 27…» 8 мая группа бойцов отправилась на разведку. Вечером командир решил остаться в засаде в пустующем кишлаке, - какое-то внутреннее чутьё сработало. Рано утром к кишлаку подошел отряд духов, не ожидавших засады, численностью 200 человек. Завязался бой, - все 200 остались лежать под стенами кишлака. Позже командир получил взыскание: почему не взяли в плен, почему положили всех? А бойцы немного воспрянули духом: 9 мая мы отомстили за своих ребят! В июле прилетел какой-то генерал, к нему обратились переслуживающие дембеля: «Когда нас будут отправлять домой?» Генерал дал слово, что с начала августа начнутся нулевые отправки по четыре человека, но с одним условием: ЕСЛИ замена благополучно долетит из Баграма, и ЕСЛИ они сами нормально долетят в Баграм, - обстановка на Панджшере продолжала оставаться очень напряженной. Весь август дембеля с волнением следили за каждым пролетающим вертолетом. Замену Журахужа дождался 25 августа, передал машину, вчетвером на вертолете МИ-8 вылетели в Баграм. Эти минуты и ощущения он помнит до мельчайших подробностей. - Взлетели быстро, летим на высоте 4 км – сказали летчики. Вдруг видим – снизу вспышки, нас начали обстреливать. Ракета пролетает мимо и взрывается над нами. Каждый из нас своему Богу молился. Бортстрелок в открытую дверь стал стрелять вниз из ДШК. Мы ему говорим: «Может, не надо, друг?.. Не зли их, не порти им нервы, а то точно нас собьют…. А так – может, проскочим… Долететь очень хочется…» Эмоции – не описать. Радость – домой летим, и так обидно, если не долетим…. Когда приземлились в Баграме, вертолет как-то резко коснулся земли и долго катился по полосе, как самолёт…. Мы вертолетчикам говорим: «Потише как-то… перевернуться, и взорваться здесь ещё не хватало…» То ли от пережитых волнений, то ли ещё от чего, у Журахужи поднялась температура выше сорока градусов. Их разместили в палатках, парадной формы не оказалось, - прилетели в потрепанной полевой, панамах, так и домой поехали. В палатке местный умелец делал дембелям наколки на память о службе в Афгане. Журахужа попросил наколоть на предплечье БМП, афганские горы и надпись – ОКСВА. Пока парень колол, - от высокой температуры Журахужа дважды терял сознание, вызвали медбрата, тот сделал укол…. В конце концов «специалист» прервал процесс: «Я же не зверь, ты лежишь, а я колоть должен….» Так и осталась на предплечье надпись ОКСВА – без картинки. Сдали оружие, в комендатуре выдали документы, дали требование – «охранную грамоту» - там было написано, что военнослужащий освобождается от всех видов взысканий (за неуставной вид одежды и прочие нарушения, кроме уголовно наказуемых). Из Баграма вылетали на ИЛ-76, из которого только что выгрузили привезенные продукты и груз. Перед вылетом 27 дембелей построили на аэродроме, особист приказал предъявить вещи: разрешались к вывозу только те, которые куплены в военторге, - у Журахужи все подарки родным были куплены в дукане, - и весь его дипломат полетел в сторону. На просьбу оставить хоть что-нибудь, особист повел стволом автомата и грозно спросил: «Ты улететь хочешь, или здесь остаться?» - Диалога не получилось, очень домой хотелось… В Ташкенте, на аэродроме, он упал на колени и целовал землю…. А дома уже не знали, что и думать, - все сроки дембеля давно прошли. Сначала Журахужа пытался скрыть, что он в Афганистане, потом отец догадался по адресу полевой почты на конверте письма: на письмах в Союзе стояло в/ч… Письма шли долго, сын уже должен вернуться, - отец от волнения слег в больницу. У калитки Журахужу встретил сосед: «Ты подожди, не заходи сразу, я подготовлю…» Слезы, радость матери и родных. А ночью вернулся отец, сбежал из больницы, - подсказало что-то отцовское сердце. Увидев сына живым, потерял сознание…. Потом Журахужа ездил к родным Юнуса.... Они не могли поверить в гибель сына, пока не услышали его рассказ.... - Я не могу рассказывать об этом бое без слез, вообще не люблю из-за этого рассказывать, но об этих ребятах надо знать и помнить. Пусть Аллах хранит их покой. Я никогда не забуду эту трагедию. Надо, чтобы об этом знали и помнили люди. Беседу записала Г. Таразанова #ФрагментыАфганскойВойны