— Нам инструкции в жизни не выдали, только имя, фамилия, отчество… — тихо пела Надежда, а ребята сидели вокруг и смотрели, как она легко перебирает струны гитары, раскачивается в такт мелодии, и от этого дрожит локон на её лбу.

— Ты не бойся, не нужно, я рядом и прогоню я твоё одиночество…
И ведь прогонит! Приходит всегда веселая, всем кивнет, кого–то обнимет или просто прикоснется к плечу, шепнет что–то, спросит именно то, что нужно сейчас, в этот самый момент. И ребята, до этого хмурые, начинают улыбаться, а в небольшой комнате, отведенной для воспитателей приюта, становится сразу как–то светлее, радостнее. Нет, конечно, у каждого свои заботы, проблемы, их улыбкой не решишь, но всё равно как–то легче.
Надя пришла в Егровский детский дом полгода назад, сбежала из родного Камнегорска, из своей квартиры, потому что там все сочувствовали ей, качали головами, смотрели с жалостью. А она не хочет, чтобы её жалели. Это лишний раз напоминает ей, что она не такая, как многие другие, а попросту бездетная и без шансов изменить что–то. В Егоровске об этом знает только директор детского дома, Жанна Аркадьевна, и Верочка, её заместитель.
Устроившись на работу, Надя потихоньку подружилась со всеми, а особенно с Дашей, Дарьей Николаевной. Та была лет на много лет старше новенькой работницы, и за её плечами был уже тяжелый развод и сын, который в последнее время совсем не понимал мать, а она его…
Даша, как однажды она призналась наде, и сама теперь не знает, что было лучше — жить со ревнивцем, терпеть, всё прощать, и тогда бы сын считал, что у них все в порядке, что они — настоящая, крепкая семья, или вот так, разрубить всё, вырвать из высохшей земли корень их увядшей любви, прогнать воспоминания и жить с Сережкой, но выходило не очень, что–то они упустили с сыном, а что — поди разбери…
Сергей часто стал в порыве злости корить её, что разрушила семью, лишила его отца.
— Да как же лишила?! — разводила руками Даша. — Пожалуйста, встречайтесь! А хочешь, переезжай к нему! Позвони, договорись. Ты взрослый мальчик, сам реши, где тебе лучше!
— Да куда я поеду, мама? Издеваешься, да? Ну конечно, думаешь, меня можно, как кутенка, туда–сюда тыкать, да? Отца ты выставила, а вот со мной так не получится. Здесь моя комната, дом. Папа сдался, а я не стану! Ты эту квартиру себе забрала, а папка по съемным комнатам ютится. Хорошо тебе. Но имей в виду, мама, я вырасту и всё сделаю, как хочу, как хочет отец!
Сергей всегда говорил с матерью резко, как дуто на изломе, доходило иногда до крика, и тогда она просто уходила в ванную и плакала.
Даша знает, откуда эти разговоры. В субботу Сережа опять ездил к Андрею, своему отцу… Сын всегда возвращается после этих поездок рассерженный, уставший, как будто из него там выпили соки, выжали парня, как губку, ничего не оставили. Андрюша, Дашин «бывший», всегда старается в любом разговоре, даже самом безобидном, найти повод обвинить в чем–то Сережкину мать.
— Да… Видишь, как всё вышло… Сидим с тобой на кухоньке чужой, едим из чужих тарелок, телевизор чужой смотрим, тебе скоро уезжать… — Андрей безнадежно вздыхает, машет рукой. — Да что там говорить, Сережка! Мать всё испортила! Всё! Придумала себе что–то, и давай на старости лет жизни нам с тобой ломать! Бедный мой мальчик! Бедный!
Тут обычно мужчина обнимал сына, прижимал к себе его коротко стриженную голову, опять вздыхал. Это же всё она, Дашка, испортила! Выгнала, на развод подала, эти унижения в суде устроила.
«Так всё же, почему вы не можете больше жить вместе?» — спрашивает судья, такая же баба, как и его жена. Сидит вся такая важная, законами трясет, в книжечках написанных, и хочет оправдания Андрея послушать. А он не кукла какая–то, чтобы по указке все рассказывать! Дашка сама во всем виновата! Гуляла с чужими мужчинами? Гуляла! Получай! Звонили они ей домой, а Андрей в другой комнате подслушивал? Звонили! Да, Андрюша слушал, потому что Дашка ему дорога! Очень дорога! Была… И не надо тут кричать про патологическую ревность! Сами бы в такой ситуации побыли! А Даша, чуть что ей в вину поставишь, глаза закатывает: «Андрей! Я устала от твоих обвинений! Это коллеги по работе, мы налаживаем сотрудничество с комбинатами, у нас дети, понимаешь? Им надо познавать мир, мы договариваемся об экскурсиях, занятиях. А ты себе напридумывал…» Дети у неё! Ага! «Дашка, я так рад снова тебя слышать…» — шепчет один в трубку, а Андрюша всё слушает. «Дарья Ивановна, ну вы просто ангел! Конечно! Конечно, приезжайте!» — басит другой. И его Андрей тоже слышит. Нет, все же хорошо, когда в доме несколько телефонов! Очень удобно. А Дашка, змея, всему оправдание придумывает: друг, мол, школьный объявился, а у него своё дело, готов взять детей на практику, или вот этот, с басом, оказывается, директор компьютерного клуба, обещает ребятам показать что–то там… Да знаем мы, каким ребятам и что он покажет! Жена просто гуляет, вот и всё!
Андрей так сыну всё и рассказал, как есть, ничего не утаил! А пусть знает мальчишка, с кем живет! И каждый раз, как Сережа к нему приезжает, они садятся и сожалеют, что не сходят вместе на пробежку с утра, не починят вместе Андреев автомобиль, не сядут по–мужски на кухне, чтобы обсудить последние новости. Нет, не сядут! Потому что кухню Дашка у мужа отобрала, и квартиру тоже, и сына! Даром что жилплощадь на неё записана, но мебель–то! Мебель в неё кто покупал? Вон тот столик на балконе, на котором он летом колбасу с водочкой употреблял, стол этот откуда в доме появился? Так это Андрюша его с помойки принес. Да, старался, тащил, а теперь, получается, что и не для себя вроде как! Дашка на него цветы летом выставляет, на столик этот… А шкаф! Его Андрей у знакомых забрал, когда те переезжали, привез, заплатил грузчикам, чтобы они его на пятый этаж дотащили, в растраты влез, зато все инструменты впоместились, ну и что, что на кухне! Потерпите! А теперь шкаф у Дашки, она в нем банки с огурцами хранит. Вот лиса! А Андрюша по съемным кглам мыкается, голову негде приклонить…
— Вот так, Сереженька, твоя мать всё перечеркнула! А как бы мы сейчас хорошо жили! Я с работы приду, мы сели, поговорили. На выходных — рыбалка, лыжи, бокс… Да что хочешь, было бы! И ни с кем–нибудь, а с отцом же! С папкой…
Андрей даже всхлипывал иногда, когда выпивал третью рюмку, вытирал совершенно сухие глаза. А Сережа, насупившись, крепко сжимал кулаки и опять начинал ненавидеть мать. Она их всего лишила!..
То, что отец не зовет к себе, не уговаривает бросить мать–змею, Сережу не удивляло. Ну куда он приедет–то?! Папа снимает маленькую комнату, ему самому там места нет…
Так и жила Даша от субботы до субботы. По воскресеньям ругалась с сыном, в будние дни как- будто объявлялось перемирие, а потом всё по–новой.
… — Даш, привет! Не виделись с тобой ещё сегодня, а уже полдня прошло. Ну как у вас? — Надя подсела к Даше за стол, поправила стопку тетрадей. Но женщина как будто и не слышала, всё чиркала что–то на листочке. — Даша! Дашуль! — Надя положила свою руку на Дашину ладонь, но подруга вздрогнула, помотала головой.
— Не отвлекай, пожалуйста, Надь! Уже который раз список продуктов пишу, не могу сосредоточиться, не могу… Так…
Дарья опять принялась выписывать карандашом буквы, но всё зачеркнула.
— А мы в зооуголке были. Петя Чижов, представляешь, как встал у Хомкиной клетки, так и всё! И никуда больше не захотел идти. Смешной мальчонка, умненький… — протянула Надежда, погладила стоящего на Дашином столе гнома в вязаной шапочке, подарок какой–то выпускницы. Гном держал в руках плетеную корзинку, а в ней Даша хранила ластики, скрепки, малюсенькие конфетки–леденцы — привычка с детства. Когда Дашка была маленькой и приезжала в гости к бабушке с дедом, те давали ей горсть леденцов. «Положи в кармашек, детка! — говорила бабушка. От неё всегда пахло корицей и духами. Даша по ней так соскучилась! Сил нет! И бабушки тоже уже нет. «Для сладкой жизни!» — добавлял дед и от себя лично угощал внучку шоколадным зайцем. Откуда он их доставал, где брал, Даша не знала, но шоколад был вкуснейшим, такого она больше никогда не ела. Говорили, что бельгийский, а там, кто ж его знает… Деда тоже нет, он ушел через год после своей жены. Не хватает их… Господи, как же тяжело…
Дарья вздохнула, бросила карандаш, закрыла лицо руками.
— А пойдем кофейку попьем? Пойдем, пойдем! — Надя встала, обняла подругу за плечи, наклонилась, прижалась своей щекой к её, горячей, почему–то мокрой. — Вставай, не надо здесь, Даш, слышишь? Ребята придут, а ты…
Женщина послушно поднялась, сняла с крючка пальто.
— Вера Александровна! — заглянула напоследок Дарья Николаевна в кабинет замдиректора. — Мы с Надей на десять минут в кафе, хорошо? Вам что–нибудь взять?
— Мне–то? — усмехнулась Вера, сняла очки, протерла их носовым платочком. — Ну, если там выдают бюджеты, то возьмите мне пожирней да потолще. В нашей, отечественной валюте, уж так и быть, ну и булку с маком.
— Хорошо, Вера Александровна, — Даша улыбнулась. Хорошая у неё начальница, с юмором, легкая, хоть и требовательная. Вера очень справедливая, если поругает, то потом, в конце, всегда скажет что–то хорошее, обязательно! И плохие люди рядом с ней не задерживаются, сами бегут, даже просить два раза не нужно.
Как–то к ним в детский дом пришел преподаватель физики. Дети тогда учились прямо там же, где жили. Егоровский детский дом был тогда ещё не богат на воспитанников, поэтому хватало места и для классов, и для жилых комнат. Это теперь он разросся, расползся по двору двумя рукавами — двухэтажными зданиями, наполнился таким количеством детей, что иногда Вера, просмотрев списки и придя домой, начинала плакать.
— Ну почему?! Почему у нас так много сирот?! Это же дети! Они должны учиться радоваться, мечтать, они должны быть любимыми! Ваня, почему?! — горько вздыхала она, прижимаясь к мужу, а тот гладил свою Верочку по голове, целовал в макушку, большой, сильный, очень добрый медведь Ваня, и отвечал:
— Ничего, Верунь. Ну вот так. Так получилось. Но ведь хорошо, что не на вокзале живут, не в канаве утонули, а к тебе попали. Всё будет хорошо, девочка моя, наладится, справимся, да?
Жена кивала. Она в свои пятьдесят семь была все еще его маленькой девочкой, ранимой и нежной, той самой, какой он увидел её на выпускном. Иван, тогда тоже совсем еще юноша, шел мимо забора педагогического колледжа, а там, на футбольном поле, запускали в небо воздушные шарики выпускники. И Вера в светло–розовом платье, воздушная, похожая на зефирку, кружилась и смеялась так радостно, что Ванька сразу в неё влюбился. Потом было знакомство, Вера, красная, как рак, застенчивая, разрешила проводить себя до дома. А потом они расстались надолго. Ваня уехал обратно на службу, его увольнительная на один день закончилась. И были письма, слезы, Вера ездила к жениху в часть, стояла у забора и высматривала жениха. Ванькины сослуживцы посмеивались над ней, пигалицей, лезли с какими–то глупыми вопросами, но Ваня их всех разогнал. Никто не обидит его принцессу, его Верочку, единственную женщину, которую он любит…
С тех пор прошло много лет, у Ивана и Веры выросли двое прекрасных сыновей, они пошли по стопам отца, теперь служат в армии, оба офицеры, ещё те задиристые петухи, но Вера всё равно в них души не чает. Хорошо всё, очень даже хорошо! Но… Но вот другие дети… Всех не усыновишь, не пригреешь, как ни старайся, и это больно.
— Эээй! Боевая моя подруга! Не реви, слышишь? А я вашим пробил автобус, на экскурсию поедите, по усадьбам нашим. Хорошо? — Иван погладил Верочку по плечу. Она встрепенулась. Экскурсий им, и правда, не хватало. Дети должны видеть сотни, тысячи мест, вещей, краёв! Верина мечта — свозить ребят в Москву, но пока не получается…
… Вера Александровна посмотрела вслед уходящий Даше, вздохнула. Сколько же ещё сын будет из Дашки соков пить, а? Хоть прям самой встревай! Но нельзя, чужая беда! Да и сама Даша не разрешит, гордая…
Надя подождала коллегу на крыльце, взяла за руку, они вместе побежали к небольшому кафе. С дороги прыснули во все стороны голуби, пристроившиеся, было, клевать рассыпанное кем–то пшено. В воздух полетели перья и пух, Надя зажмурилась и припустилась быстрее. «Нет! Надо всё же открыть у нас в детдоме секцию по атлетике! А то засидимся совсем, здоровье потеряем!» — подумала она.
Усевшись за столик со стаканами горячего кофе, женщины переглянулись.
— Ну, чего там, Даш? И не смей плакать, поняла? — приказала Надежда, и Даша тут же заплакала, стала вытирать слезы, а они все капали и капали на стол. Рядом со стаканом росла горочка скомканных салфеток, а Даша все никак не могла остановиться.
— …Понимаешь, Андрей ему про меня гадости говорит, ну, что я квартиру себе забрала, что такая–сякая, по мужчинам ходила, изменяла, ну, словом, не мать, а просто исчадие ада. А он, Андрюша, по комнатам мыкается, страдает, нормально жить не может. И Сережу ему очень жалко, потому что я лишила его общения с отцом. Сережка к нему как на выходных уедет, вернется, так потом из меня жилы тянет, упрекает, упрекает, упрекает…
— Да вранье же это всё! Это Андрей твой… Ну не твой, — поправилась Надя, — тебя совсем своей ревностью уничтожить хотел! И правильно, что развелась, чего терпеть–то?! Я вообще не понимаю, что ты в нем нашла!
Даша нахмурилась.
— Он раньше таким не было, Надя. А как уволили, так как с катушек слетел, ну или наоборот было... Его же потом нигде не брали, статья–то в трудовой нехорошая, «несоответствие занимаемой должности»… Ну, пить много стал, злиться на всех. Деньги стал у меня воровать из сумки, мол, общее. Но я тоже не миллионы зарабатываю, Сережку одевать надо, все–таки парень, самый возраст покрасоваться перед девчонками, я же все понимаю… А тут, раз нет денег, второй, третий… И вдруг у Андрея новый костюм.
— Откуда? — спрашиваю.
— Купил. Надо же мне в чем–то по собеседованиям ходить! — отвечает.
А то, что это Сергею на лагерь деньги были отложены, ему было плевать. —Ты же у нас, — говорит, — начальник, — так ещё принесешь. Тебе, поди, в лапу–то дают!
Я тогда так разозлилась, сил нет! Дала ему пощечину. Я всё понимаю, растоптали человека, вернее, сам себя растоптал, прогуливал, нарушения всякие за ним водились, но меня–то зачем обижать?! Ответочку я тогда получила по полной. Вера наша мне синяк своим тональным кремом замазывала, потом позвала какую–то гримершу, у нас же как раз телевидение приезжало, репортаж снимать надумали. Ну и понеслось… Ревновать стал жутко, ко всем, даже к старикам во дворе. И платья–то у меня короткие, и смотрю на всех зазывающе, и домой мне мужики звонят, не стесняются. А это же по работе! — Даша стала быстро пить кофе, обожглась, опять заплакала.
— Ой, ну вот во дворе у вас есть Михалыч. Очень даже ничего мужчина! — закивала Надя, улыбаясь. — Моряк бывший, выправка какая, голос! Ты бы, и правда, присмотрелась, Даш! Море, моооре! Мир бездонный! — запела она.
— Он старый, Надька! — одёрнула её Даша. — И вообще! Никто мне не нужен! Сережа никого не примет.
— А что Сережа? — вдруг равнодушно стала складывать салфетку гармошкой Надя. — Он взрослый человек. Чего он там хочет? Папу? Ну пусть собирает свои вещи и идет к нему.
— Ты что?! Как я могу его отпустить туда? Андрей его совсем сломает! Он его на свою сторону перетянет и… — протестующе замотала головой Даша.
— Вот! Вот, Дашулька моя, в чем корень, суть проблемы! — ударила по столу рукой Надя.
— В чем?
— Да в том, что ты Сережку к себе привязала канатами, всё тянешь на себя, а он, как бычок, упирается. Андрей понимает, чувствует, что это твое слабое место, и этим пользуется. Что тебе причиняет боль? То, что сына против тебя настраивают. Это твоя ахиллесова пята. Так давай броню туда наденем, а? Отпусти. Отпусти, и всё. Пусть Сережа, если ему всё не нравится, и ты плохая, и квартира, которую ты, ты, Даша, заработала, а Андрей пришел на все готовое, эта квартира занята тобой незаконно, и Сережка без отца прямо чахнет, так пусть уходит к нему. Раскладушку ему выдай и проводи до порога. Сами там пусть живут! А ты вздохни свободно.
Надя замолчала, потому что Даша смотрела на неё с такой ненавистью и злобой, что стало страшно.
— Надежда, ты ничего, ровным счётом ничего не понимаешь. Ты предлагаешь мне самой, своими руками, отправить сына к алкоголику–отцу? Самой выгнать его, выставить, сидеть в пустой квартире и радоваться? Своего собственного ребенка, за которого я боролась, отдать? Знаешь, Надь, ты ничего не смыслишь в жизни, в материнстве. Сережа мой сын, мой родной сын, и я не допущу, чтобы он ушел к этому… Этому… Ладно, Надь, спасибо за кофе. Хорошо поговорили, продуктивно. Только ты больше никому таких советов не давай, слышишь? — Даша уже хотела уйти, но тут наклонилась и прошептала Наде в самое ухо:
— Ты когда своих родишь, поймешь, как это больно, когда твоих котят у тебя забирают. А так–то и в детдом можно отдать, чего ж? Пока ты сама не мать, молчи!
Даша быстро ушла, даже забыла, что обещала Вере Александровне булку с маком.
А Надя всё сидела за столом, грея руки о совершенно холодный, пустой стаканчик из–под кофе.
И она холодная, Надя. Изнутри холодная, и никогда больше не будет там тепло, не поселится внутри неё ребеночек.
Надя узнала об этом, когда её, полуживую, привезли в больницу. Упала на улице, потому что закружилась голова. Ну, беременная, бывает. Только упала неудачно, потеряла много крови.
— Надежда Викторовна, я вам должен сказать… Детей у вас больше не будет. Ну, то есть шанс есть, но минимальный. Мы ничего не смогли сделать. Спасали вас… Ну не плачьте! Я прошу вас, не надо! Я не выношу женских слез! Я не могу! — седой, перенервничавший из–за Нади врач выбежал из палаты. Лежащие на соседних койках женщины притихли. Рядом с ними поселилась беда и эта маленькая, юная девочка, такая бледная и серая. Ей надо лежать и набираться сил…
Первое время Надю навещал какой–то парень, наверное, муж, а потом пропал куда–то. Приходила ещё её мама, улыбалась, раздаривала всем в палате мандарины, а сама Надя их не ела. Она вообще ничего не ела.
— Ну вы что?! Вы что творите? — кричал на неё всё тот же доктор, то вешая на нос очки, то опять их сдергивая. — Надя! Вы жить должны, а вы что мне тут устроили? Да, мы не боги, чуда не произошло, но так нельзя! Так решительно нельзя, поняли?! А ну–ка суп ешь! Нет! Нет, я тебя накормлю! Галка! Неси тарелку! Я сам, лично, буду кормить тебя до тех пор, пока к тебе не вернется разум, Надя!
И кормил. Надя испуганно открывала рот, а он совал туда ложку, аккуратно вытирал губы пациентки полотенцем, приговаривал что–то. Надя на какое–то время стала его ребенком, глупой девочкой, дочкой или внучкой, за ней надо ухаживать. А ему не привыкать! Дома ждет мать, тоже лежачая, со своими капризами и страданиями. И на всех он один, простой врач областной больницы…
Как только Надежда вышла из больницы, муж, Анатолий, с ней развелся. Она даже не стала возражать. Он и женился–то на ней из–за ребенка, это знали оба, но делали вид, что счастливы. А тут нет малыша — нет повода быть вместе. Толя скоро женился опять, а Надя уехала в Егоровск, устроилась в детский дом.
Директриса, Жанна Аркадьевна, долго думала, брать её или нет. Всё же сильная психологическая травма, потеря возможности рожать, от этого тяга к детям, чужим, ничьим… А вдруг начнет сюсюкать, к себе приучать? А дальше что? С ними так нельзя, их надо уважать, любить надо, но приручать только на время, а потом всё равно не взять к себе — это унижение, это сродни игрушкам, которые за ненадобностью потом отнесут на помойку…
— Бери! — решила за всех Вера. — Бери и не думай даже. Надежда хороший специалист, я наводила справки. Она нам нужна. Она с молодежью язык общий найдет. Да и потом… Жанночка, ну пригреть же надо, сама ведь все понимаешь! Надо! У Надюши профессия такая, все равно с детьми работать. А вдруг найдет себе кого–то, выйдет замуж и возьмут ребеночка? Из наших, а? Хорошо же! Еще один будет в семье… Бери, говорю!
Так Надя оказалась в Егоровском детском доме. Вера в ней не ошиблась. Да Верочка никогда не ошибалась в людях. Если сомневалась, тащила непонятного человека к своему Ивану, под любым предлогом.
Надя познакомилась с Вериным мужем на новогоднем празднике. Иван по традиции играл деда Мороза, Снегурочку — белокурая воспитательница Зоя. Было весело, все надевали карнавальные костюмы, смеялись и водили хороводы. Дед мороз — Иван как будто случайно пригласил Надю на танец, стал расспрашивать, что и как, нравится ли ей здесь работать.
— Нравится, — кивнула девушка.
— Поди, всех жалеете? Сердце рвется? — поддакнул Иван.
— Жалею. Но они все люди, умные, красивые, только надо им это показать. Жалеть просто так — это унизительно для того, кого мы жалеем, это портит. Я стараюсь, наоборот, гордиться ими. Ой, вы же не слышали, как поют мои ученики! Мы сейчас! Сейчас! Ребята! Женька, собирай наших! Петь будем!
Надюша взяла гитару, рядом с ней пристроились ещё два паренька, тоже гитаристы. Инструменты для них Надя купила сама, не самые дорогие, очень жалко, что страдает звук, но обещала, что, если они выиграют грант на конкурсе в этом году, то будет шанс обзавестись «настоящими» гитарами, самыми–самыми.
«Папа, нарисуй белый океан,
Посади медведя на большую льдину.
Я стала замечать, что мне немного жаль,
Что я не родилась мужчиной…» — запела она хорошо поставленным голосом. Зал притих, малыши поснимали маски. Песня была красивая, но грустная. Было там про папу, про дом, и то, что у каждого дома есть его хозяин, и про то, что надо бороться за свое счастье, верить в него. И оно обязательно придет…
Надя пела про себя. Она бы хотела родиться мужчиной, и тогда бы не было так больно, тогда бы она… Но нет, она родилась девочкой, слабой, нежной, с веснушками на носу и чуть кривоватыми ногами. И придется ей со всем этим жить. И она должна справиться…
Потом пели что–то из Цоя, Визбора, замахнулись на Высоцкого. Надя раскраснелась, улыбалась ребятам.
— Вер, а девчонка–то молодец! — тихо сказал Ваня жене. — Она мне сказала, что главное, знаешь, что?
— Что?
— Главное — это гордиться своими учениками. Вот так. У неё всё получится. Не зря вы ее взяли.
Вера довольно улыбнулась. Не ошиблась, значит! Хорошо…
Даша, красная, с дрожащими руками, разволнованная после ссоры с Надей, влетела в кабинет, схватила какие–то тетради.
— Дашуль, а что булка и бюджет? Купили? — крикнула ей Вера. — Или Надя принесет?
Не нужны были Вере никакие булки, а вот Дашино лицо, которое она хорошо рассмотрела через приоткрытую дверь, её резкие движения, заплаканные глаза — всё это было очень плохо…
— Знаете, что, Вера Александровна! Попрошу вас оградить меня от этой вашей Нади. Мягко стелет она, да жестко спать!
— А что такое? Даш, зайди, ну что, так и будем кричать через дверь?! Зайди, зайди! — попросила Верочка. — Ну чего у вас там стряслось?
— А то, что не рожала, своих не растит, а уже советы раздает, как мне с Сережей себя вести. Нахалка какая, а? Мол, я сына к себе привязала! Да она не знает, что такое быть на моем месте, не знает ничего, вертихвостка! Только на гитаре играть может. А у самой ветер в голове! Вот! — выпалила Даша, закрыла глаза.
— Аааа, вот ты о чем… — погрызла дужку очков Верочка. — Ты только не обижайся, но… Но, признаться, мы все думаем, что Сергея твоего надо отпустить. Он бесится от того, что чувствует твою опеку. А когда поймет, что может делать, как считает нужным, вся спесь слетит. Надя права.
— Чего? Вера Александровна, и вы туда же?! Но уж вы–то… Надька глупая, молодая, даже не замужем, сколько ей? Тридцать? Ерунда! А вы–то!..
Даша уже хотела уйти, но Вера ей не разрешила.
— Стоять! Закрой дверь и слушай меня очень внимательно! Я не в праве это рассказывать, но ты, как женщина, не должна быть к Наде такой жестокой! У неё не может быть детей. Ну не может быть, понятно тебе? Что вообще за стереотипы — «не рожала — не давай советы», «сама родишь — узнаешь», «яйца курицу не учат» и всё в этом духе. Надежда специалист, она хороший специалист, психолог. Она светлая, радостная девочка. И не смей делать ей больно только потому, что ты сама в своем доме не хозяйка, потому что сын и муж до сих пор тобой крутят. Да зауважай уже ты себя, Даша! Сколько можно?! Сергей о тебя ноги вытирает, а ты ему и курточку кожаную, и плеер этот заграничный, и… Ой, да ты сама все понимаешь, не глупая же… А Надю не трогай, она к нам такую любовь принесла! Ребята от неё без ума, слушают. А поют как? Нет, Надя хорошая, и никакая она не вертихвостка. Всё, Даша, иди, у тебя занятия.
Вера распахнула дверь, показала глазами, чтобы Даша ушла.
Та на негнущихся ногах побрела к лестнице. Да, у неё занятие, «Веселые считалки»… Но какие уж тут считалки, если всё в жизни кувырком, и Надюшку она обидела…
… Сегодня суббота, значит, Сережа опять поедет к отцу.
«Как на работу ходит туда! И зачем? Что там такого? Денег Андрей ему не даёт. Неужели нечем больше заняться?!» — думала Даша, сидя за столом на кухне той самой квартиры, из которой, оказывается, выгнала мужа совершенно не заслуженно. На стене бубнило радио, диктор рассуждала о роли творога в нашем организме.
«Глупо как сформулировано! — нахмурилась Даша. — Роль творога!.. Польза — да! А тут роль… Ну да ладно»
— Сергей, иди, завтрак готов! — крикнула она, налила в стакан кефир. Сережа всегда ел блинчики с кефиром по выходным. Дарья печь не любила, да и поспать хотелось, но ради Сережки вставала рано, быстро замешивала тесто. Можно миксером, но он шумит, а сын спит… Дашка брала венчик и размешивала муку, пробовала, достаточно ли сахара, потом ловко пекла тонкие, кружевные блинчики. К ним на столе уже варенье, Сережкино любимое, малиновое, сметана для себя, диетическая, а то Даша как будто стала полнеть, колбаса, если Сережа захочет позавтракать посытней… Ну, вроде всё. — Сережа! Стынет же!
Он появился на кухне уже не в настроении, взлохмаченный, в майке и шортах. На майке следы от вчерашнего кетчупа, шорты мятые, как бросил их вчера на пол, так оттуда и взял.
— Доброе утро, сынок! — Дарья потянулась, чтобы поцеловать сына, но тот отвернулся.
«Большой, стесняется!» — У Даши на все всегда есть объяснение.
— Ма, дай денег, мы отцом сегодня в тир собрались, — сгреб с тарелки Сережа сразу половину блинов, стал жевать. — У тебя же есть деньги? Папа, конечно, сказал, что ты откажешь, что жалко тебе будет, но…
Повисла пауза, а потом грянуло, в Даше как–будто спусковой крючок нажали, предварительно зарядив патронами её душу. А ведь ничто не предвещало! Блинчики, варенье, утро и птички за окном…
— Папа так сказал? — Женщина, уже почти севшая за стол, вскочила, ударила кулаком по столешнице. Сергей вздрогнул. — Папа сказал? Да, Сереженька, не дам! Папа тебя пригласил, папа пусть и платит. Да как ты вообще выглядишь?! В каком виде ты явился к завтраку? Не поздоровался, схватил всё, что я напекла. Сергей, а ты ничего не перепутал? И мне надоело, что ты постоянно попрекаешь меня своим отцом! Да, я развелась с ним, это было мое решение, и я рада, что так сделала. Если хочешь, уезжай к нему, пусть переводит тебя в другую школу, кормит, поит. У вас, я смотрю, полное взаимопонимание. А я, так уж и быть, буду платить ему алименты на тебя. Мне не трудно. А вот твой отец на тебя ни копейки не дал. Всё, Сережа, поезжай. Хватит меня мучать. Хватит.
Она отвернулась к окну. Сережа не должен видеть, что она плачет.
Парень изумленно уставился на мать, потом быстро допил кефир (у отца вряд ли есть еда), запихнул в себя еще пару блинов, подавился, запил Дашиным чаем и ушел собираться.
Повозившись в комнате, Сережа снова явился на кухню.
— Где мне взять чемодан? Я должен собрать вещи! Не в руках же мне все это нести, раз ты меня выгоняешь! — хрипло спросил он.
— Я? Я не выгоняю. Ты сам прими решение. Сам, как взрослый. Чемоданы в кладовке, бери любой, — как будто равнодушно ответила Дарья, открыла воду, стала мыть посуду.
— Да? Да?! — дал «петуха» Сергей, закашлялся, махнул рукой, ушел искать чемодан.
Нет, всё же мать его выгнала! Так он и скажет всем! Кому «всем»? Не важно. Скажет!
Через полчаса Даша услышала, как хлопнула входная дверь. Всё. Это всё…
Все оставшиеся выходные Даша просто лежала на диване и плакала. Себя было очень жалко, и горько от того, что сын её променял на этого… Этого… Ну, словом, променял…
Может, надо было как–то помягче, нежнее? Сесть, поговорить? Но она уже пробовала! И про квартиру Сережа всё знает, чья она, как её дали Даше, чтобы она не уехала, не увольнялась.
Это тогда Верочка постаралась, выбила жилплощадь, конечно, при помощи Жанны Аркадьевны. Вера тогда позвала Дашу в кабинет директора. Жанна выдала ей ордер, ключи, подарила сервиз… Господи, как давно это было…
И ведь жили как будто хорошо, а потом этот Андрюшин прогул, второй, скандал на работе, его запой… Сережа тогда отдыхал в лагере, ничего не знал…
Даша уснула там же, на диване. Даже одеялом не стала накрываться, зачем?..
…Вера Александровна распахнула дверь, прошла мимо столов, поздоровалась с коллегами. Даша старательно прятала глаза, Нади вообще не было в комнате.
— Где Захарова? Не приходила Надя ещё? — поинтересовалась Верочка.
Все пожали плечами. Надежду никто не видел.
— Дарья Николаевна, зайдите ко мне! — Вера сегодня была как будто не в духе. Дашка послушно поплелась в её кабинет. — Сядь. Даша, во–первых, ты и Надя записаны с ребятами на экскурсию в эту среду. Списки, документы получишь у секретаря. Жанна Аркадьевна приболела, я за всех теперь. Фух, дальше… Поедешь сейчас к Надежде. Ни к добру всё это. Что с лицом? Плакала? — деловито поинтересовалась Верочка.
— Сережа уехал к отцу. Вещи собрал и уехал. Я ему сказала, что со мной так себя вести нельзя, я накричала на него, он ушел, — всхлипнув, объяснила Дарья.
— Ну хоть одна хорошая новость за этот день. Значит ты у нас абсолютно свободна. Поедешь к Наде, привези её сюда, поговорите там… Словом, разберёшься. Сегодня на дежурство тебя ещё оставлю. А то расслабились вы, дорогуша. «Веселые считалки» сегодня у тебя, помнишь?
Дарья кивнула.
— Всё, золото моё, тогда поезжай.
— Я не поеду.
— Почему? — вскинула тоненькие бровки Вера.
— К Наде не поеду. Это она мне сказала сына отдать Андрею. Я потом плакала без перерыва. Плакала… — Даша смутилась под пристальным взглядом Верочки.
— Плакала. А женить ты его будешь, тоже обрыдаешься? Дашка, он большой мальчик, из–за юбки–то выведи его! Ты прям как ребенок, которого в садик привели. Без своих–то плачет, родимый… А Сережа твой умный парень, послушает, выбор правильный сделает, дай время. Всё, Даша! Я сказала, иди к Наде. Значит, иди. Ой, у меня же совещание! Совещание, Дашка! Господи, где мои очки?!
Вера стала стучать руками по столу, посыпались на пол бумаги, а Даша потихоньку ушла…
… — Надя! Надежда, открой, я знаю, что ты дома! Я слышала, как ты стонешь! — Дарья выстукивала по двери кулачками барабанную дробь. — Открывай, меня Вера Александровна прислала. Да хватит там тоскливо постанывать, Надя!
— Я не стону! Я пою. Уходите, — раздалось из–за двери.
— Ну хватит тогда петь. Надь, а от меня сын ушел… — Даша всхлипнула, села на пол, опершись спиной о Надину дверь. — Я ему предложила, он и ушел. Денег ещё просил, я не дала. Надь, мне так плохо…
Стоны и гитарное дребезжание прекратилось, Надя резко открыла дверь, и Дашка ухнулась назад, растопырив руки и дрыгая ногами.
— Ты чего! Предупреждать надо! — забарахталась она на Надином полу, села, вздохнула. — Надь, прости меня… Ну, за то, что я сказала тебе… Это было жестоко и совершенно не по–дружески. Ты мне помочь хотела, я знаю…
Надя стояла и смотрела на неё, потом протянула руку, помогла Даше подняться.
— У меня есть две ватрушки и одна котлета. Ты что будешь? — спросила хозяйка и зашлепала смешными, с помпонами, тапками на кухню.
— Я… Я не знаю… Я вообще–то мириться пришла… — пожала плечами Даша. — Ну и поплакать…
— Значит, котлету. С ней сил больше будет плакать. Ну иди уже, мамаша! — крикнула Надежда.
Дарья пришла на зов, села, стала наблюдать, как подруга разогревает на плите сковороду, ставит чайник.
С Надей было уютно и просто, так, как будто Даша жила тут всю жизнь. Как будто они с Надей сестры…
— Надь, я сгоряча тогда… Это совершенно меня не касается, я не должна была ничего тебе говорить. Я просто разозлилась и…
— Ничего, Даш. В чем–то ты права, и так, как ты, думают больше половины матерей… Я вела себя слишком самоуверенно. Ну, давай съедим эту примирительную котлету, что ли? — Надя поставила на стол две тарелки.
Даша кивнула…
Котлета исчезла весьма быстро, пропали и ватрушки. Душевные терзания вызывают бешеный аппетит…
Допив по второй чашке чая и вдоволь наревевшись о своих горестях, женщины посмотрели на часы.
— Веселые считалки… — прошептала Даша.
— Гитаристы мои… — испуганно ответила Надя…
Соседка Нади, тетя Ира, наблюдала с балкона, как к автобусной остановке бегут две женщины, как мелькают их ноги, взметает ветер юбки. А что они сами–то? Смеются? Да. Ну, значит, хорошо всё, ладно… Тетя Ира задёрнула шторку и ушла в комнату, вышивать…
… Сергей вернулся домой через четыре дня.
— Забыл что–то? — сняв с глаз кругляши огурцов, поинтересовалась Даша. — За зимним? Лыжи не забудь, в кладовке стоят.
Сережка вздохнул, прислонился к дверному косяку, поморщился.
— Ма, поесть что–нибудь есть? Всё равно, что… — протянул он. — Мам, прости меня. Я тебя обидел. Извини.
Даша вздохнула, медленно встала, подошла к пареньку. Тот смущенно потупил глаза.
— Чего там стряслось у вас? — начала она вынимать из холодильника еду.
— Он своровал мои деньги. Залез в рюкзак и взял, пока я спал. Он не работает, занимается не пойми чем. Он рассмеялся, когда я напомнил ему про тир. Он всё врал. И про тебя врал, мам. Нет, ты только не подумай, что я из–за денег или еды вернулся, — быстро уточнил Сергей.
Даша улыбнулась.
— Я работать пойду. Я узнавал, могу листовки раздавать, рекламу по ящикам кидать. Мам, я…
Даша чуть заметно улыбнулась. Права была Надя, и Вера тоже права. Всё встало на свои места!
— Ну ладно, хорошо, — медленно закивала она. — Только впредь я ничего не хочу слышать о твоем отце. Хочешь — навещай. Но это уже ваши дела. И да, устройся куда–нибудь. Полезно. Я завтра дома, могу научить печь блины. Сережка! Серёёёжа… — она не удержалась, обняла сына. — Я скучала по тебе, родной. А ты такой взрослый, я и не заметила…
Парень удивленно смотрел на мать. Он уж такой года два как… Ну эти женщины! Что у них в голове?
А у них много всего, особенно переживаний. И надо с кем–то ими поделиться, и радостью тоже поделиться, иначе их, женщин, просто разорвет на мелкие кусочки! Только делиться собой надо с самыми–самыми, с надежными и верными друзьями. У Даши такой друг есть.
— Надя! Надюша, милая, он пришел! — зашептала в трубку Дашка, пока Серега был в ванной.
— Кто? Муж? — удивленно переспросила Надежда.
— Да какой муж?! Сережка пришел! Спасибо тебе!
— За что? Я ему ничего не говорила!
— За то, что помогла пережить всё это. Надь, ты приходи к нам, я торт куплю, посидим!
— Ну не знаю… У вас семейный ужин, поди… Ладно, — всё же согласилась Надя. Она любила торт и очень гордилась своей подругой Дашкой. — Иди уже, пестуй своего Сережку!
Даша кивнула, повесила трубку, а Надя ещё постояла в прихожей, любуясь своим отражением. Потом сняла с гвоздика гитару, уселась на диванчик и тихо запела:
«Нам инструкции в жизнь не выдали,
Только имя, фамилию, отчество…
Ты не бойся, не нужно, я рядом и
Прогоню твое одиночество…»
И она, Надюшка, не одна. У неё есть Даша, Верочка, ребята, есть их любовь. А остальное придет в своё время. Не стоит загадывать!..
… Надя вышла замуж через три года. А ещё через полтора года у них родилась дочка.
— А говорили: «Не может, не может!» Всё она может! Надюшка наша, солнышко! — шептала Вера Александровна и махала рукой молодой мамочке. А та стояла у окошка в роддоме и улыбалась. Да, у них всё получилось, какое счастье!
---
Зюзинские истории https://dzen.ru/a/Z5iFbHvTlDp4ajZD #проза