О налаживании связи партизан Ветринского района с партизанскими группами, действовавшими в районе нынешнего Новополоцка летом 1942 года:
В середине 1942 года было принято решение объединить все партизанские группы Ветринского и Южной части Полоцкого районов и перейти к решительным действиям против фашистских захватчиков.
Теперь намечались конкретные мероприятия против врага на ближайшие дни.
Надо было послать представителей райкома партии за железную дорогу, в район деревни Островщина (см карту - деревня в 15 км к западу от нынешнего Новополоцка и всего в 8 км от его промзоны, прим В.К.), где действует несколько сильных партизанских групп...
(Для установления связи с партизанами в районе д. Островщина и нынешнего Новополоцка, был послан Павел Афанасьевич Бураков, бывший до войны председателем райплана. Он хорошо знал местных людей и люди его знали. прим В.К.).
...Бураков увидел карателей, когда подходил к мосту через Туржец. Случись это пятью минутами раньше, он бы, пожалуй, сумел свернуть в кустарник, подступавший к дороге с двух сторон. А здесь — чистое поле.
Хромая больше обычного, он шагал по дороге, словно никого и ничего не замечал. Шел, как и шел, и смотрел как бы в сторону. Но видел он все: и броневики возле моста на пригорке, и сероватые мундиры солдат, что залегли цепью у пулеметов, и толстомордого офицера, стоявшего возле машины на мосту.
— Куда? —по-русски, но немного гортанно спросил офицер и что-то добавил по-немецки.
От машины отделился длинный худой солдат, подскочил к Буракову, приставил штык к груди, что-то залопотал.
— Не понимаю по-немецки,— сказал Бураков и с сожалением развел руками.
Офицер по-прежнему стоял на том же месте. Он уже не смотрел на Буракова. Но солдат загораживал ему дорогу и стерег каждое движение.
— Куда идешь? — резко крикнул офицер, и Бураков понял, что не ответить уже нельзя. Но как? Как тут удобнее выкрутиться? Быть может, попробовать бежать? Броситься в речку?.. Да тут и двух метров проплыть не сумеешь — подстрелят, как утку.
— В село иду. Вот в это, на горе...
— Зачем тебе в это село?
— Хлеба, может быть, расстараюсь. Дома дети и жена. А я — инвалид. Голодный инвалид.
— Сейчас мы посмотрим, какой ты инвалид. Юда?
— Чего?
— Раздевайся.
— Зачем же, пан офицер. Я инвалид, за хлебом иду. Есть детям надо.
— Раздевайся! — взревел офицер.— К партизанам идешь? Что в мешке? Выкладывай.
— Да ничего тут. Пустой. На зерно мешочек. Вот... Ищите, ничего у меня нет...
И это было действительно так. В карманах Буракова не было ничего, кроме двадцати немецких марок. Пуст был и мешок, висевший у него за плечами. И хромал он без притворства.
— Чего хромаешь?
— В тюрьме били. Большевики били, ногу сломали. А теперь вот инвалид, ищу хлеба. Живу возле Ветрино. Вот у меня «аусвайс».
Солдат взял желтый бланк пропуска, подал его офицеру.
— А партизан ты здесь видел? — спросил офицер, рассматривая пропуск.
— Нет. Не видел. Далее и не слышал. Их-то и нет, видимо. Говорят только. А никто и не видел.
— Все равно. Мы их всех выловим, до одного,— заверил офицер.— одевайся. И иди, хлеб свой ищи. Он ждет тебя, не дождется,— офицер что-то сказал солдату и захохотал.
Солдат замахнулся прикладом:.
— Ма-арш!
Бураков вошел в деревню и только там, на сельской улице, по которой сновали солдаты, догадался, почему так весело хохотал офицер на мосту. Солдаты грабили деревню, ловили кур, тащили на повозки мешки с зерном. А жителей совсем не было видно, только возле одной хаты он увидел женщин. Их, по-видимому, согнали сюда со всей деревни. Они стояли молча, прижимая к себе напуганных детей.
Каждый раз, видя бесчинства оккупантов, Бураков с трудом сдерживал бушевавшую в сердце ненависть. Если б он имел право взять сейчас в руки автомат!.. Но такого права у него нет пока, и надо сдерживать себя, надо делать вид, что тебе безразлично все это: и пьяный хохот солдат, и взгляды женщин, полные ненависти и тоски, и дрожь собственного сердца. Он обязан скрывать свои чувства. Он должен идти от села к селу, найти нужных людей, передать им постановление бюро подпольного райкома партии...
В полдень Бураков добрался до центра бывшего колхоза «Искра» Гомельского сельсовета. (Напомню, что шел он по месту большого боя, который произошел 15 июля 1941 года у местечка Гомель между малочисленными гарнизонами ДОТов батальонного района обороны "Т" Полоцкого укрепрайна и 6-ой пехотной дивизией Вермахта).
Здесь перескажу для краткости, так как в ВК есть ограничение по количеству символов в посту: В д. Гомель Бураков встретился с Дмитрием Сергеевичем Пугачевым, бывшим до войны председателем и передал ему, что в эту субботу райком партии созывает собрание коммунистов района. Пугачев покраснел, не сразу поверил в то, что услышал. Ему сперва подумалось не провокация ли это. Собрание ровно в семь. На опушке леса, по дороге на Рыбаки. Там встретит связной. Пароль запомни... Пугачев делится: я слышу, знаю, что партизаны есть. А где они — никак не найду. И связи с бывшими товарищами утеряны. Дома бываю мало, потому что полицейские рыщут почти каждый день. Я в лесу прячусь, прихожу только за продуктами да переодеться...
— Ничего, скоро ударим так, что покатятся фашисты до самого Ветрино. А ты, между прочим, доверчив. На слово мне поверил. А может быть, не Бураков к тебе пришел, а бобик залетел?
Пугачев захохотал.
— Ну, нет уж! Ни один полицейский бобиком себя не назовет, даже в шутку. О-ох, не любят же они эту кличку. В Туровле одна старуха, когда они у нее кабана брали, сказала им это. Так они, знаешь, в нее из карабина в упор...
— Зверье! Поэтому и нужна осторожность...
...Встреча с Пугачевым взволновала Буракова. Распрощавшись с ним и минуя село, он шел по дороге в радостном и приятном настроении.
...Поле сменил лесок, потом он кончился, и возле самой дороги начался мелкий березник; у небольшого мостика на канавке он стал гуще, березы выросли выше и стройнее, а потом снова началось поле, сплошь усеянное крупными валунами, и березы росли на нем маленькими островками. А потом они совсем пропали, и у дороги густой стеной встали заросли ольхи и лозы.
От ольхи на дорогу легла длинная тень. Идти тут после зноя было приятно. Но пройти Буракову довелось немного. Он не сделал и десятка шагов, как из-за лозового куста выскочил с винтовкой наперевес полицейский — толстый, с откормленным круглым лицом. За ним второй — маленький и худой, с немецким автоматом
— Стой! Кто такой? — приказал толстый.
И все это было так неожиданно, так внезапно оборвало прекрасные мысли о прошлом и будущем, что Бураков совсем растерялся. Откуда тут полицейские, в таком глухом месте? Что-то не совсем похоже на обычное поведение бобиков: как правило, они не рискуют забираться в такую глушь. Но тем не менее они здесь. И надо что-то быстро придумать, нужна какая-то убедительная отговорка. Надо как-то выпутаться! Но как?..
— Чего молчишь? Хочешь получить по...— гаркнул худой, с болезненной желтизной на впалых щеках. Он умолк, внимательно всматривался в лицо Буракова. На впалых щеках появились красноватые пятна.
— Ты что на него любуешься? — спросил толстый.
— Ого-ого-го! — захохотал худой.— Ты только глянь, какая птица нам попалась! Я же тебе, Попков, говорил: они, эти пташки, такие вот ольховички любят...
— Ты ясно мне говори,— потребовал толстый.— Кто он?
Злобная улыбка скривила худое лицо; полицейский, все еще всматриваясь в глаза Буракова, рванул мешок с его плеча.
— Так ведь это самый ярый активист ветринский. Я ж, Попков, тебе говорил: сядем здесь. Вот теперь и любуйся на эту лесную пташку.
— Партизан? — встрепенулся толстый и щелкнул затвором. Он отступил на шаг, приставил винтовку к груди Буракова.
— Да не простой партизан. Начальником райплана был до войны,— торопливо говорил худой.— Начальник райплана! — крикнул он и тоже поднял автомат.
— Бывший,— спокойно ответил Бураков.
— Чего, чего? — переспросил толстый.
— Бывший, говорю, начальник. А теперь у меня есть другое задание.
Он говорил правду о задании: оно действительно у него было. Правдой было и то, что он до войны работал председателем райплана. Но он сказал это, а что дальше? Бежать?..
Он не хотел смотреть на заросли ольхи у дороги, чтобы не выдать себя. Если бы можно одним махом перескочить канаву. А там и заросли ольхи. А за ними начинается лес. В нем спасение. Но он слишком устал. Слишком болят натруженные ноги. Вот если бы босиком... Босиком, пожалуй, можно в два прыжка одолеть канаву и скрыться в зеленых зарослях.
— Какое задание? — спросил худой.
— Задание жандармерии. Из Полоцка.
— А вот мы тебе сейчас дадим задание. Сам шеф тут с нами. Ты ему объяснишь свое задание. Крути ему руки, Попков! И обыскать его надо!
— Ищите,— охотно согласился Бураков и расставил руки.
— Ага!.. Пропуск.,.— разочарованно сказал полицейский. — А больше ничего нет.
— Дай я проверю. Не может быть, чтобы ничего не было. Эти документы умеют прятать,— злобно буркнул тонкий, ощупывая карманы.
Бураков улыбнулся. Теперь он твердо знал, что сделает то, на что уже решился. Каков будет исход, он не думал, но знал, что иного пути у него сейчас нет. Ни пути, ни выбора, ни надежды.
— Ты чего зубы скалишь? — крикнул худой.— Давай документы.
— Надо снять сапоги.
— Мы тебе сейчас знаешь что снимем? Голову!
— Ма-алчать! — рявкнул Бураков, и полицейские опешили.
— Как разговариваешь с офицером гестапо? Ты, морда! Сними сапоги!..
Полицейские переглянулись. Черт его знает, кто он... А если правда? Будут неприятности. Шеф в таких делах строг. Связываться с гестапо не особенно приятно. Лучше от них подальше.
— Давай удостоверение,— сказал худой, но более тихо, чем раньше, сдержаннее.
— Не давай, а давайте. Так положено говорить. Или в поле вы быстро забываете, чему вас учили? Да не этот сапог, не этот. Левый надо.
Он оттолкнул худого и снял сапог с правой ноги. Налетел ветер, завихрил пыль на дороге. И Бураков, видя, как оседает желтая пыль на придорожную траву, впервые подумал, что задуманное ему удастся.
Скинув сапог, он пригнулся, словно доставал что-то припрятанное в носке. Счет времени шел на какие-то доли секунды: он пригнулся и в то же мгновение схватил полные горсти сухого песка и, поднимаясь, сыпанул изо всей силы полицейским в глаза.
Сыпанул и мгновенно прыгнул с дороги. Так прыгнуть человек может, по-видимому, только один раз в своей жизни.
Но Бураков прыгнул, одним прыжком одолев канаву, и скрылся в ольшанике. Полицейские, опомнившись, бросились за ним. Трещали сучья, ветки били по лицу. Бураков мчался, забыв обо всем. В него не стреляли — хотели снова схватить живым. Он слышал голоса своих преследователей совсем рядом, за спиной.
— Стой! Сто-ой! Стрелять будем!
Ольшаник поредел, стало видно поле, горбатое от валунов. Как близок и как далек спасительный лес!
Бураков бежал к нему, чувствуя, что не добежит, что пуля догонит. И все же бежал. Бежал напрямик к лесу.
Первый выстрел прозвучал у него за спиной, когда он пробежал по полю уже шагов двадцать. Пуля ударила в камень перед ним, высекла яркий огонь. Бураков грохнулся наземь, вскочил, бросился в сторону. Пуля просвистела слева. Тогда он метнулся вправо, снова упал и снова вскочил. Грохнул выстрел немного в стороне, впереди лесной опушки. А может быть, разорвалась разрывная пуля? Не было времени размышлять. Надо было бежать. И он бежал, петляя, как заяц, падал, снова вскакивал и снова бежал.
Лес был совсем близко.
Стреляли теперь и слева, и справа, и сзади, а он бежал и бежал и только в лесу, пробежав еще метров сто, зацепился ногой за сухое корневище и растянулся на земле. Бежать дальше он уже не мог. Полицейские могли теперь его взять просто, потому что он лежал неподвижно, как мертвый, не имея даже сил встать.
Бураков лежал и прислушивался. Выстрелы сыпали часто, как горох. Трещали пулеметы, и со звоном разрывались мины. Бураков слышал их протяжный пронзительный свист и терялся в догадках. Бой у дороги? С кем? Не может быть, чтобы стреляли только в него, одиноко бежавшего по полю.
В грохоте выстрелов, взрывов мин и треске разрывных пуль Бураков различил совсем другие звуки — быстрые и осторожные шаги. Он приподнял голову. Пот залил глаза, но он все же увидел, что на лесную поляну выбежал человек с карабином в руках. Кто это? Враг?
Бураков почувствовал, что силы снова возвращаются к нему. Приподнялся на руках тихо, чтобы не шелестел сухой вереск, пополз. Предательски громко хрустнула сухая ветка под ногой. Человек вскинул карабин, пригнулся за сосной.
— Кто?
— Свои,— ответил Бураков. Окликнувший голос показался ему знакомым.
— Кто? Стреляю...
Теперь Бураков знал уже точно, что слышит знакомый голос, что за сосной притаился Иван Лобоха, связной партизанского отряда. Он жил до войны в селе Бикульничи, и Бураков часто встречался с ним, партизаном гражданской войны, хорошим и чутким человеком, отличным тружеником. Теперь, узнав его по голосу, он уже не пытался думать над тем, как очутился Лобоха здесь, в этом лесу, не пытался бежать к нему навстречу, а только удивленно спросил:
— Иван Антонович?
— Ого! Вот так встреча! — Иван Лобоха подбежал к Буракову.
Где-то совсем близко затрещала пулеметная очередь.
Лобоха, повернувшись в сторону, выругался.
— Лупят, гады. Ну и лупите теперь в белый свет, как в копейку. Я вам свою пулечку подкинул, а вы там разбирайтесь...
— А ты что, был там?
— Да, по лесу ходил. Карабин у меня тут с осени был припрятан, так вот и взял его. А тут, слышу, стреляют. Я как раз на опушке был. Вижу, человек бежит, а за ним два полицая несутся. Ну, я тут не удержался, прицелился. Раз — готов один. Второй прыти поубавил, да — наутек. Ну, думаю, будешь помнить партизана гражданской войны. Хотел слева наперерез ему заскочить. А тут как сыпанут... У них, оказывается, засада была. А те двое, что за тобой гнались, пост у дороги держали.
Стрельба, немного притихнув, начала разгораться с новой силой. Кажется, она приближается.
— Надо уходить,— говорит Лобоха.— У них там силы много, слышишь, как палят. Могут и сюда сунуться.— Он смотрит на ноги Буракова удивленно: — А я-то думаю: кто пятками сверкает на поле. Гнали тебя, как зайца, по полю.
— Если б не ты со своим карабином, лежал бы уже этот заяц на поле. Узнал один меня, в олешнике на дороге схватили. Да вот, видишь, выкрутился. Повезло, одним словом...
— Да нет, в таких случаях на «везет» не очень полагайся. Голову надо иметь. Да, голову...
— Так вот видишь, голову сберег, а сам босиком...
— Главнее, голова целая, а сапоги будут.
Они добрались до села, где жил Лобоха. В селе было спокойно, но войти в него днем не решались — ждали наступления темноты.
Ночью, надев новые сапоги Лобохи, Бураков пошел дальше в свой трудный и опасный путь...
Позже Лобоха на собрании сделал партизанскому отряду подарок Подарок этот — винтовки, гранаты, патроны. В сорок первом году недалеко от деревни, где жил Лобоха, шел бой (судя по контексту речь видимо идет о полосе укрепрайона в районе озер Усомля, Канаши от д. Уомля до Заозерья, у д. Гурнополье, прим В.К.). Лобоха собрал много оружия и припрятал его в лесу. Еще тогда этот человек верил в победу нашей страны, надеялся, что оружие понадобится. Он не ошибся: оружие, собранное им, действительно нам было очень нужно...
(Источник: Д. Тябут "Сквозь огонь")
На фото:
https://vk.com/id788455761?w=wall788455761_53%2Fall
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев