Приехал в Болдино.

Встретился с Пушкиным.
Пушкин посмотрел на меня – холодно, через подзорную трубу, спросил: «Ты кто?»
Но я думал о другом.
Как же он добирался досюда? Всё же так долго было. Даже мне долго. Четыре часа на поезде, потом машина от музея, а мы ехали, ехали, ехали.
Говорят, вот нет белых пятен в пушкинистике, всё изучено-переизученно. Но как ни вбивал: «сколько ехал Пушкин в Болдино», «маршрут Пушкина в Болдино», «Пушкин Болдино как» – нигде нет такой простой и очевидной внятной справки: «Пушкин добирался до Болдино столько-то».
Что жил в первый приезд в барском доме, а во второй раз во флигеле – есть. Что написал (ну это мы и так, без всяких справок, знаем) тоже. А вот как ехал – где ночевал, где скучал, где пил чай, ел станционную еду (что, кстати, ел?), мылся ли по пути – всё как в бездну ухнуло.
Где-то прочёл, что ехал он четыре дня.
Куда сгинули, спрашивается, целых четыре пушкинских дня? Нашего гения. А, Александр Сергеевич?
Не отвечает.
Отвернулся от меня, крутит в руках подзорную трубу, даже для вида поднял ее, поднёс к глазам, как будто что-то изучает или зайца вдали увидел. Потом сбросился с корабля современности, уплыл, как безводный дельфин, через пыль и лес, поминай как звали.
Дмитрий Воденников