Мы тогда еще ездили в поезде по летнему маршруту из Москвы – домой, в лето – две ночи и день между ними.

Успеваешь отоспаться, одуматься, сменить лицо со служебного на отпускное. Не то что в самолете – бах! - и не дописав последний мейл, уже полощешь ноги в прибое, на носу у тебя комар, в руке – помидор, и все вокруг не такое.
Одна соседка по отпускному поезду почему-то запомнилась. Она прибежала на вокзал прямо с работы, в узком деловом костюмчике, отцепила бейджик с какой-то конференции и уснула сразу, как тронулся поезд. Днем мы болтали о жизни, отчетах, начальниках, и она еще на подзаводе сыпала вывезенными из офиса выражениями - «сложно коммуницировать», «ждать фидбэка», «постоянный дисконнект» и ела обезжиренный йогурт.
А вечером вышла на станции с сонным названием. На таких бабушки продают не ролтон, а домашние котлеты с пюрешкой, на маленькой клумбе разноцветные ромашки колышутся в лопухах и собаки спят на теплом асфальте перрона. В местном буфете соленые огурцы, помню, плавали в круглом аквариуме, как стая уставших рыб, и укроп изображал водоросли. На привокзальной площади – конечно, памятник, выкрашенный серебрянкой, непонятно кому, но не Ленину, вокруг него ездит мальчик на велосипеде, и рядом с единственной машиной курит таксист. И больше никого. И тишина. И закат розовый, безмятежный.
Она постояла в проеме двери между вокзалом и площадью, между Москвой и городком, а потом тихонечко пошла пешком.
***
Это первое утро после возвращения из Москвы, которая слезам не верила, но уже начала покоряться. Это первое утро отпуска, когда просыпаешься в своей бывшей детской, в девичьей постельке, такой узкой, что если лежишь на спине – рука все время падает на пол. Не помещается. И слышишь знакомое тиканье часов, запинающихся на каждой второй секунде, и видишь недоуменное выражение лица старой куклы – в детстве оно казалось злым. На пианино твои детские фото, с которых ты смотришь в пространство с оптимизмом, но совсем не знаешь, как все будет – тоже хорошо, но по-другому. Открываешь шкатулку с заколками и клипсами, считавшиеся такими роскошными, что их ношение все время откладывалось на потом, которое так и на наступило. Теперь-то мы знаем, что оно никогда не наступает. Но в 15 еще верилось, что что-нибудь соответствующее шикарности твоих новых бус обязательно подвернется.
А в маминой кухне под новой скатертью – старый стол с царапинами, парящими под разными углами к краю, и пятно, похожее на парус. Все их ты знаешь в лицо и долго не можешь вспомнить, почему уехала? Чтобы что? Потом выходишь на улицу и вспоминаешь.
***
В Москве идешь по городу и не знаешь никого. Бывают случаи, встречаешь знакомых, но это именно случайность. А в родном городе видишь лысоватого таксиста и вспоминаешь, каким он был смешным рыжим мальчиком и в каком платье была его мама, когда мы шли в первый класс. И если до сих пор считала себя молодой, увидев кого-то из старших, пару-тройку ровесников и их детей, осознаешь, в каком геологическом слое залегла – и сколько уже сверху.
Потом приободряешься, встретив несколько красивых женщин, которые были такими же красивыми и двадцать лет назад, и теперь так же гордо себя несут, только в новых платьях. И по моде и вне времени сразу.
Здания, когда-то казавшиеся грандиозными и шикарными, выглядят, как заляпанные сарайчики, а рядом – новые дома, нарушающие все силуэты, пропорции и законы физики. Дома не от этого города, пирамидальные тополя им где-то по колено. Мама, где я?
Но цветут тюльпанные деревья, звуки трескучих цикад и нежных сверчков погружают в дремоту, возле каждого крылечка сидит кошка. Проходит двое суток, и только тогда ты как будто делаешь этот шаг с платформы на привокзальную площадь – в безмятежный розовый закат родного города, и отпуск все-таки начинается.
Полина Санаева
2020
Любимое летнее