Роберт Иванович Рождественский, советский и российский поэт,

20 июня 1932 года родился автор песен, один из виднейших и ярких представителей "шестидесятников". Соратники считали его самым "советским", поскольку власть к нему благоволила, хотя ранние его произведения и были на грани броских манифестов. Обращаясь к актуальным поэтическим темам тех лет, таким как борьба за мир, освоение космоса, преодоления национальной вражды и социальной несправедливости, Рождественский выступал продолжателем боевых традиций Маяковского. Затем на смену революционным призывам пришла любовная лирика, поиск смысла жизни, мечты о человеческом счастье, путь к себе. Мало кто знает, что именно Роберт Рождественский является составителем самой первой в СССР публикации стихов Владимира Высоцкого, изданной в 1981 году и получившей название "Нерв". В течение своей жизни поэт выпустил более семидесяти собраний собственных произведений, которые по праву считаются творческим наследием России.

Я родился - нескладным и длинным - в одну из влажных ночей. Грибные июньские ливни звенели, как связка ключей." /Р. И. Рождественский/ Ро́берт Ива́нович Рожде́ственский (имя при рождении — Роберт Станиславович Петкевич; 20 июня 1932, село Косиха, Западно-Сибирский край, ныне — Алтайский край, — 19 августа 1994, Москва) — советский поэт, переводчик, лауреат Премии Ленинского комсомола и Государственной Премии СССР. Писатель Виктор Ерофеев — о непредсказуемом творческом пути Роберта Рождественского Когда Андрей Вознесенский писал: «Нас мало, нас, кажется, четверо», посвящая эти стихи Белле Ахмадулиной, то, помимо их самих и Евгения Евтушенко, кто еще был в лидерах поэтической гонки 1960-х годов? Есть звездная фотография: зима, Переделкино, четыре роскошных кумира в шубах и шапках. Те же Евтушенко и Вознесенский, а также Булат Окуджава и Роберт Рождественский. Кого вычесть? Вот загадка. Окуджава не вмещался в четверку по возрасту. Он был старше, он воевал. Но идейно он вписывался как строгий, хотя и осмотрительный противник самого режима, будучи, правда, формально членом партии. Рождественский подвергся резкой критике Хрущева на исторической встрече руководства партии и интеллигенции в марте 1963 года. Хрущев на него наорал, как и на Вознесенского, призывая, однако, вернуться под знамена отцов. Отцом Рождественского — поляк по национальности, офицер НКВД. Он погиб во время войны. Но в те времена вернуться в строй было непросто. Некто Капитонов, нынче забытый член партийного руководства, взъелся на стихотворение Рождественского «Утро». Его можно прочесть и как гимн свету дня, и как политический намек на выход страны из темноты, причем поэт довольно дерзко предлагает свернуть шею поклонникам темноты. Это, видимо, и взбесило Капитонова. Рождественский на какое-то время сбежал отсиживаться в Киргизию, отнесся к партийной критике внимательно и, качнувшись в другую сторону, сочинил поэму «Письмо в ХХХ век», где полностью отождествил себя с коммунистами. Позднее он вступил в КПСС. В этой забавной поэме он не столько вопрошает потомков об их прекрасном житье-бытье, сколько наставляет их, предостерегая от общества потребления, напоминая, что главный во всей всемирной истории — Владимир Ленин. Читая поэму через полвека, видишь, что будущее не подчинилось воле поэта, пошло в другую сторону. Провидцем он не оказался. Может быть, отчасти и потому, что был чужд метафизике, в чем признавался резко и горделиво. Ну хорошо. Поэт не стал пророком. А кем стал? Замечательный филолог и чистейшей души человек, Кирилл Васильевич Чистов в самом начале 1960-х познакомил меня, еще школьника, с новым именем в поэзии: «Из Роберта выйдет толк!» Так вот: я уже вспомнил стихотворение, за которое Роберт был бит. Перековавшись, он выпал из четверки лидеров поэтический гонки. Махнул рукой и сошел с дистанции (хотя в своей реальной молодости он был завидным спортсменом: волейболистом и баскетболистом). Слишком опасные бега! К тому же постепенно наметилась альтернатива. Да еще какая! Рождественский шаг за шагом стал приближаться к руководству Союза писателей. Он возглавил иностранный отдел. Стал директором Центрального дома литераторов. Я не скажу, что остальная тройка тоже не сдала свои позиции. Вознесенский заклинал убрать Ленина с денег в знак уважения к вождю. А Евтушенко понравилось быть поэтическим послом СССР. Пожалуй, одна Ахмадулина продержалась лучше всех. Но ее прикрывали не только высокая поэзия и женские качества, но и именитые мужья. Но все-таки кто такой Рождественский? Прежде всего баловень судьбы. Из алтайской провинции, поживший в детской доме, он взлетел на вершины благополучия. Да и славы тоже. А это хороший повод для литературных сплетен, собранных Василием Аксеновым в романе «Таинственная страсть». Не в стихах (временами наивных, нередко устаревших) поэт нашел свое главное счастье. А в песнях. Песни принесли ему всенародное признание. Мы все знаем его песни. Это он написал: «Мои года — мое богатство» и «Я прошу, хоть ненадолго, / Боль моя, ты покинь меня. / Облаком, сизым облаком / Ты полети к родному дому, / Отсюда к родному дому...» Помимо песен, Рождественский оставил крупный след в делах культурной благотворительности. Помог возродить поэтический гений Осипа Мандельштама, став председателем комиссии по его наследию. В аналогичной роли «пробил» московский Дом-музей Марины Цветаевой. Наконец, именно он составил и выпустил посмертную книгу стихов Высоцкого «Нерв». Жаль, конечно, что книга вышла так поздно. Но хорошо, что вообще вышла. Особенно если учесть, что в песенном жанре Рождественский и Высоцкий были реальными конкурентами, хотя и жили, условно говоря, на разных планетах. Да, это были добрые дела. Крупный след поэтической судьбы. Петляющий, конечно. Но это ничего. Особенно для тех времен, далеких от ХХХ века. *** Если вы есть – будьте первыми, Первыми, кем бы вы ни были. Из песен – лучшими песнями, Из книг – настоящими книгами. Первыми будьте и только! Пенными, как моря. Лучше второго художника Первый маляр. Спросят вас оробело: “Кто же тогда останется, Если все будут первыми, Кто пойдёт в замыкающих?” А вы трусливых не слушайте, Вы их сдуйте как пену, Если вы есть – будьте лучшими, Если вы есть – будьте первыми! Если вы есть – попробуйте Горечь зелёных побегов, Примериваясь, потрогайте Великую ношу первых. Как самое неизбежное Взвалите её на плечи. Если вы есть – будьте первыми, Первым труднее и легче! Баллада о красках Был он рыжим, как из рыжиков рагу. Рыжим, словно апельсины на снегу. Мать шутила, мать веселою была: «Я от солнышка сыночка родила…» А другой был чёрным-чёрным у неё. Чёрным, будто обгоревшее смолье. Хохотала над расспросами она, говорила: «Слишком ночь была черна!..» В сорок первом, в сорок памятном году прокричали репродукторы беду. Оба сына, оба-двое, соль Земли — поклонились маме в пояс. И ушли. Довелось в бою почуять молодым рыжий бешеный огонь и черный дым, злую зелень застоявшихся полей, серый цвет прифронтовых госпиталей. Оба сына, оба-двое, два крыла, воевали до победы. Мать ждала. Не гневила, не кляла она судьбу. Похоронка обошла её избу. Повезло ей. Привалило счастье вдруг. Повезло одной на три села вокруг. Повезло ей. Повезло ей! Повезло! — Оба сына воротилися в село. Оба сына. Оба-двое. Плоть и стать. Золотистых орденов не сосчитать. Сыновья сидят рядком — к плечу плечо. Ноги целы, руки целы — что еще? Пьют зеленое вино, как повелось… У обоих изменился цвет волос. Стали волосы — смертельной белизны! Видно, много белой краски у войны. 1972 г. Тихо летят паутинные нити… Тихо летят паутинные нити. Солнце горит на оконном стекле. Что-то я делал не так; извините: жил я впервые на этой земле. Я ее только теперь ощущаю. К ней припадаю. И ею клянусь… И по-другому прожить обещаю. Если вернусь… Но ведь я не вернусь. О ЧЁМ ТЫ ДУМАЕШЬ... У разоренного стола сидишь немая, как скала, Ты около и ты ушла... О чем ты думаешь? Судьбою соединены, мы – две планеты, две страны; Два грохота, две тишины... О чем ты думаешь? Так близко, что в глазах рябит, Так цепко, что нельзя забыть. Так долго, что не может быть... О чем ты думаешь; о чем ты думаешь? Крадется сумрак по стене, и я ворочаюсь во сне, Хочу, чтобы приснилось мне! О чем ты думаешь? Но опрокинутся года, подёрнутся хрустинкой льда, Я не узнаю никогда, о чем ты думаешь... Роберт Рождественский — Алешкины мысли (для детей): Стих 1. Значит, так: завтра нужно ежа отыскать, до калитки на левой ноге проскакать, и обратно — на правой ноге — до крыльца, макаронину спрятать в карман (для скворца!), с лягушонком по-ихнему поговорить, дверь в сарай самому попытаться открыть, повстречаться, побыть с дождевым червяком,- он под камнем живет, я давно с ним знаком… Нужно столько узнать, нужно столько успеть! А еще — покричать, посмеяться, попеть! После вылепить из пластилина коня… Так что вы разбудите пораньше меня! 2. Это ж интересно прямо: значит, у мамы есть мама?! И у этой мамы — мама?! И у папы — тоже мама?! Ну, куда не погляжу, всюду мамы, мамы, мамы! Это ж интересно прямо!… А я опять один сижу. 11. Мне сегодня засыпается не очень. Темнота в окно крадется сквозь кусты. Каждый вечер солнце прячется от ночи… Может, тоже боится темноты? 12. Собака меня толкнула, и я собаку толкнул. Собака меня лизнула, и я собаку лизнул. Собака вздохнула громко. А я собаку погладил, щекою прижался к собаке, задумался и уснул. 14. Очень толстую книгу сейчас я, попыхтев, разобрал на части. Вместо книги толстой возник целый поезд из тоненьких книг!.. У меня, когда книги читаются, почему-то всегда разлетаются. 15. Я себя испытываю — родителей воспитываю. «Сиди!..» — а я встаю. «Не пой!..» — а я пою. «Молчи!..» — а я кричу. «Нельзя!..»- а я хо- чу-у!! После этого всего в дому что-то нарастает… Любопытно, кто кого в результате воспитает? 16. Вся жизнь моя (буквально вся!) пока что — из одних «нельзя»! Нельзя крутить собаке хвост, нельзя из книжек строить мост (а может, даже — замок из книжек толстых самых!) Кран у плиты нельзя вертеть, на подоконнике сидеть, рукой огня касаться, ну, и еще — кусаться. Нельзя солонку в чай бросать, нельзя на скатерти писать, грызть грязную морковку и открывать духовку. Чинить электропровода (пусть даже осторожно)… Ух, я вам покажу, когда все-все мне будет можно! 20. Приехали гости. Я весел и рад. Пьют чай эти гости, едят мармелад. Но мне не дают мармелада. … Не хочется плакать, а — надо! 26. Я только что с постели встал и чувствую: уже устал!! Устал всерьез, а не слегка. Устала правая щека, плечо устало, голова… Я даже заревел сперва! Потом, подумав, перестал: да это же я спать устал! 27. Я, наверно, жить спешу,- бабушка права. Я уже произношу разные слова. Только я их сокращаю, сокращаю, упрощаю: до свиданья — «данья», машина — «сина», большое — «шое», спасибо — «сиба»… Гости к нам вчера пришли, я был одет красиво. Гостей я встретил и сказал: «Данья!.. Шое сиба!..» 28. Я вспоминал сегодня прошлое. И вот о чем подумал я: конечно, мамы все — хорошие. Но только лучше всех — моя!