Предыдущая публикация
Сегодня 29 марта - день рождения замечательной женщины, автора огромного количества прекрасных стихотворений и эссе, писателя и переводчицы
Ларисы Емельяновны Миллер.
Язык её поэзии - чистый и ясный до прозрачности.
Устал? Ну потерпи немного.
Уже сужается дорога,
Уже идти недалеко,
И скоро будет так легко,
Легко, вольготно и привольно,
И не опасно, и не больно.
Ещё немного здесь побудь,
А дальше – дальше Млечный Путь…
"Что я знаю о Ларисе Миллер? Знаю, что родилась она в Москве в 1940 году на Большой Полянке, жила в Кривоколенном переулке, который воспела в своих стихах. Её отец — литератор, погибший на войне, прекрасно знавший поэзию русского золотого века. Мать — известная журналистка, работавшая спецкором в журнале «Красноармеец» в военные и послевоенные годы, которая была лично знакома с Ахматовой, Маршаком, Светловым, А. Толстым, дарившими ей свои книги. Лариса Миллер выбрала себе в наставники поэтов века предшествующего. Её поэтическая родословная — Баратынский, Тютчев, Фет.
К стихам она пришла не сразу. В детстве чуть было не сделала актёрскую карьеру. В конце 40-х снимался фильм «Первоклассница», и Агния Барто, у которой Лариса с матерью часто бывали, посоветовала создателям картины пригласить девочку на главную роль. Но бабушка не отпустила: «Не дам калечить ребенку жизнь». В роли первоклассницы снялась Наташа Защипина, и Лариса Миллер каждый раз, когда смотрела этот фильм, заново переживала свою «трагедию» несбывшегося. После школы она поступила в ИНЯЗ, работала преподавателем английского языка. Есть у нее и еще одна профессия: с 1980 года она преподает музыкальную гимнастику по системе русской танцовщицы Л. Алексеевой. Желание танцевать, двигаться — это у неё с детства.
Еще студенткой Миллер поняла, что то, к чему она себя готовит — не главное в её жизни. Она мучила себя вопросом: «зачем живу?» Неужели она живёт только для того, чтобы закончить институт и преподавать английский язык? Это нужно для того, чтобы зарабатывать деньги, но ведь должно быть что-то ещё. Она, как Печорин, «чувствовала в себе силы необъятные», но никак не могла понять, на что их употребить. И только когда написала первые стихи, почувствовала, что это именно то, что она должна делать.
Она не могла не писать. Это была какая-то болезненная, почти физическая потребность. Сейчас ей даже странно вспоминать, как она жила тогда. Комната на Кропоткинской в коммуналке. На столе — кастрюля с супом, который муж Борис Альтшулер (известный ученый-физик, друг А. Сахарова) за неимением ничего другого ел на завтрак. Незастеленная постель, на которой лежала Лариса и пыталась что-то сочинять и записывать. Заходила соседка: «Ну нельзя же так, девочка! Хоть бы котлет нажарила и комнату убрала». Но она боялась потратить секунду драгоценного времени на что-то, кроме стихов. Без них мир терял свою таинственность и казался плоским и будничным.
В 1968 году родился первый сын. Свободного времени становилось все меньше, и Лариса буквально отвоевывала у жизни каждый час для стихов. Она выходила из дома в шесть утра и медленно шла по переулку в молочную, которая открывалась в семь, а до семи она была свободна. Этот предрассветный час был самым насыщенным и значительным временем жизни. Она шла, глядя на снующий вокруг фонарей снег, слушая голоса и шаги прохожих. И неизвестно откуда возникали стихи:
Ни горечь, ни восторг, ни гнев
И ни тепло прикосновений,
Лишь контуры домов, дерев,
Дорог, событий и явлений…
Она писала по нескольку стихов в день. Это была её панацея, её пир во время чумы.
А ты в пути, а ты в бегах,
Ты переносишь на ногах
Любую боль и лихорадку,
И даже бездна в двух шагах
Есть повод вновь открыть тетрадку.
* * *
Хоть кол на голове теши,
Все улыбаешься в тиши.
Тебе — жестокие уроки,
А ты — рифмованные строки.
В начале 60-х Лариса узнала, что при Союзе писателей открылась студия молодых литераторов, и стала её посещать. Попала в семинар к А. Тарковскому. Тот пришел в восторг от её стихов. Написал ей огромное письмо, которое она всю жизнь хранит как дорогую реликвию. Он называл ее «чудо» и «прелесть». «У Вас уже есть всё, — писал он в письме, — для того, чтобы задирать носик и не считаться ни с кем. Больше, чем в чьё-нибудь, я верю в Ваше будущее… Я уверен, что русская поэзия должна будет гордиться Вами; только, ради Бога, не опускайте рук! Я верю в Вас и знаю, что Ваше будущее — не только как поэтессы, но и как поэта у Вас в кармане, вместе с носовым платком. Еще год работы — и слава обеспечена…»
(Наталия Кравченко, Семь искусств, №7 • 28.07.2017)
К стихам она пришла не сразу. В детстве чуть было не сделала актёрскую карьеру. В конце 40-х снимался фильм «Первоклассница», и Агния Барто, у которой Лариса с матерью часто бывали, посоветовала создателям картины пригласить девочку на главную роль. Но бабушка не отпустила: «Не дам калечить ребенку жизнь». В роли первоклассницы снялась Наташа Защипина, и Лариса Миллер каждый раз, когда смотрела этот фильм, заново переживала свою «трагедию» несбывшегося. После школы она поступила в ИНЯЗ, работала преподавателем английского языка. Есть у нее и еще одна профессия: с 1980 года она преподает музыкальную гимнастику по системе русской танцовщицы Л. Алексеевой. Желание танцевать, двигаться — это у неё с детства.
Еще студенткой Миллер поняла, что то, к чему она себя готовит — не главное в её жизни. Она мучила себя вопросом: «зачем живу?» Неужели она живёт только для того, чтобы закончить институт и преподавать английский язык? Это нужно для того, чтобы зарабатывать деньги, но ведь должно быть что-то ещё. Она, как Печорин, «чувствовала в себе силы необъятные», но никак не могла понять, на что их употребить. И только когда написала первые стихи, почувствовала, что это именно то, что она должна делать.
Она не могла не писать. Это была какая-то болезненная, почти физическая потребность. Сейчас ей даже странно вспоминать, как она жила тогда. Комната на Кропоткинской в коммуналке. На столе — кастрюля с супом, который муж Борис Альтшулер (известный ученый-физик, друг А. Сахарова) за неимением ничего другого ел на завтрак. Незастеленная постель, на которой лежала Лариса и пыталась что-то сочинять и записывать. Заходила соседка: «Ну нельзя же так, девочка! Хоть бы котлет нажарила и комнату убрала». Но она боялась потратить секунду драгоценного времени на что-то, кроме стихов. Без них мир терял свою таинственность и казался плоским и будничным.
В 1968 году родился первый сын. Свободного времени становилось все меньше, и Лариса буквально отвоевывала у жизни каждый час для стихов. Она выходила из дома в шесть утра и медленно шла по переулку в молочную, которая открывалась в семь, а до семи она была свободна. Этот предрассветный час был самым насыщенным и значительным временем жизни. Она шла, глядя на снующий вокруг фонарей снег, слушая голоса и шаги прохожих. И неизвестно откуда возникали стихи:
Ни горечь, ни восторг, ни гнев
И ни тепло прикосновений,
Лишь контуры домов, дерев,
Дорог, событий и явлений…
Она писала по нескольку стихов в день. Это была её панацея, её пир во время чумы.
А ты в пути, а ты в бегах,
Ты переносишь на ногах
Любую боль и лихорадку,
И даже бездна в двух шагах
Есть повод вновь открыть тетрадку.
* * *
Хоть кол на голове теши,
Все улыбаешься в тиши.
Тебе — жестокие уроки,
А ты — рифмованные строки.
В начале 60-х Лариса узнала, что при Союзе писателей открылась студия молодых литераторов, и стала её посещать. Попала в семинар к А. Тарковскому. Тот пришел в восторг от её стихов. Написал ей огромное письмо, которое она всю жизнь хранит как дорогую реликвию. Он называл ее «чудо» и «прелесть». «У Вас уже есть всё, — писал он в письме, — для того, чтобы задирать носик и не считаться ни с кем. Больше, чем в чьё-нибудь, я верю в Ваше будущее… Я уверен, что русская поэзия должна будет гордиться Вами; только, ради Бога, не опускайте рук! Я верю в Вас и знаю, что Ваше будущее — не только как поэтессы, но и как поэта у Вас в кармане, вместе с носовым платком. Еще год работы — и слава обеспечена…»
(Наталия Кравченко, Семь искусств, №7 • 28.07.2017)
Подборка новых стихов
29 Марта 2024 г.
Пятница. Новые стихи.
***
Ах, весна, я люблю твои нежные цацки,
Я люблю твой характер шальной и дурацкий.
Я, наверно, недаром весной родилась
И в поэты в какой-то момент подалась,
Потому что любой, очарованный светом,
Он не может не стать вдохновенным поэтом.
Даже тот, кто стихов не кропает давно,
С первых звуков весенних поэт всё равно.
Птицы звонко поют, даль рассветная манит,
А поэт всё не спит, всё сидит, графоманит.
***
Почему-то нам внушили,
Строгим пальчиком грозя,
Что мы слишком долго жили,
Что так долго жить нельзя.
Приводили нам примеры,
Из которых всем видать,
Что обычным чувством меры
Надо всё же обладать.
И негоже, и негоже
Не считаться с грузом лет…
Что же это, боже, боже!
Да ведь мне и года нет.
Хоть страдаю от одышки,
Всё равно я карапуз
И читаю только книжки
С маркировкой «Годик плюс».
***
А разучиться обольщаться,
Как взять и с жизнью попрощаться.
Тебе, чтоб в этом мире жить,
Мир должен голову вскружить.
А ежели, как он ни бьётся,
Вскружить её не удаётся,
То будет жизнь твоя грустна,
Как явь, не знающая сна.
И ежели избыток света
Не превратил тебя в поэта,
Не научил мечтать, летать,
И бисер попусту метать,
То путь один: с тоской сродниться
Иль вновь попробовать родиться.
***
Все куда-то бегут, ну а я не бегу.
Не бегу, потому что бежать не могу.
Все куда-то бегут, слыша грома раскаты.
Я бежавшего мимо спросила: «Куда ты?».
«Я не знаю, - сказал он, по склону скользя, -
Я не знаю. Но здесь оставаться нельзя».
Ну а как же нам быть - и не юным, и хворым?
Он кричит издалёка: «Сидите по норам».
Я тогда поняла: мы остались одни,
И у нас впереди только чёрные дни,
И никто не спасёт, и никто не поможет,
И большую ладонь на плечо не положит.
Вдруг смотрю - тихий ангел меж нами встаёт
И крыло своё белое нам подаёт.
То ли чтобы прикрыть нас своими крылами,
То ли чтоб улететь со спасёнными нами.
***
Леночке Колат
Мы нынче с тобой говорили всю ночь.
Всю ночь твой печальный уход обсуждали,
И как будем жить друг без друга гадали,
И ты сокрушалась: «Ну чем тут помочь?».
А я говорила: «Ведь только с тобой
Могла я уходом твоим поделиться».
А ты обещала, что будешь мне сниться,
И будем беседовать наперебой.
***
Так хочется рыдать,
Но кто-то шепчет: рано.
Впустую слёз не трать.
Ведь не смертельна рана.
Ещё не всю судьба
Истратила обойму,
И, хоть идёт пальба,
Но сила не убойна.
Ещё своих затей
Судьба не исчерпала
И в ту, что всех крутей,
Ещё ты не попала.
Хоть боль твоя остра
И ночью нестерпима,
Но верится с утра,
Что с жизнью совместима.
***
А мне-то казалось, что было – прошло,
Что мы появились в удачное время,
Что жизнь – не война, не разруха, не бремя,
И зря мне казалось: нас лихо нашло.
Нашло и не думает нас отпускать.
Нашло и шурует, шурует, шурует,
И радость, и кровлю, и близких ворует,
Которых не знаем где нынче искать.
***
А в родительский день нам повидло давали
И в казённые платьица нас одевали.
Был линялым узор, неуклюжим фасон,
Но зато отменялся полуденный сон.
Вот и мама мелькнула за жидкой оградой.
Был родительский день за разлуку наградой,
За разлуку с Полянкой и с мамой моей
На несчётное множество горестных дней.
И великая в этом была справедливость.
Разве я бы решилась отдаться на милость
Неизвестного мига, грядущего дня,
Если б он не умел осчастливить меня,
Подарив шоколадки весёлую плитку
И возможность на время сбежать за калитку,
Мою лёгкую маму за ручку держа,
От восторга и счастья всем телом дрожа?
***
«Река времён в своём стремленьи…»
Державин
Пожить бы возле тихой речки,
Чтоб плыли облаков овечки,
Чтоб отражался в речке клён…
Но рядом лишь река времён
Течёт. И нет грустней утечки,
Чем та, когда твой мир родной
Поток уносит ледяной.
#ДеньРожденияПоэта
29 Марта 2024 г.
Пятница. Новые стихи.
***
Ах, весна, я люблю твои нежные цацки,
Я люблю твой характер шальной и дурацкий.
Я, наверно, недаром весной родилась
И в поэты в какой-то момент подалась,
Потому что любой, очарованный светом,
Он не может не стать вдохновенным поэтом.
Даже тот, кто стихов не кропает давно,
С первых звуков весенних поэт всё равно.
Птицы звонко поют, даль рассветная манит,
А поэт всё не спит, всё сидит, графоманит.
***
Почему-то нам внушили,
Строгим пальчиком грозя,
Что мы слишком долго жили,
Что так долго жить нельзя.
Приводили нам примеры,
Из которых всем видать,
Что обычным чувством меры
Надо всё же обладать.
И негоже, и негоже
Не считаться с грузом лет…
Что же это, боже, боже!
Да ведь мне и года нет.
Хоть страдаю от одышки,
Всё равно я карапуз
И читаю только книжки
С маркировкой «Годик плюс».
***
А разучиться обольщаться,
Как взять и с жизнью попрощаться.
Тебе, чтоб в этом мире жить,
Мир должен голову вскружить.
А ежели, как он ни бьётся,
Вскружить её не удаётся,
То будет жизнь твоя грустна,
Как явь, не знающая сна.
И ежели избыток света
Не превратил тебя в поэта,
Не научил мечтать, летать,
И бисер попусту метать,
То путь один: с тоской сродниться
Иль вновь попробовать родиться.
***
Все куда-то бегут, ну а я не бегу.
Не бегу, потому что бежать не могу.
Все куда-то бегут, слыша грома раскаты.
Я бежавшего мимо спросила: «Куда ты?».
«Я не знаю, - сказал он, по склону скользя, -
Я не знаю. Но здесь оставаться нельзя».
Ну а как же нам быть - и не юным, и хворым?
Он кричит издалёка: «Сидите по норам».
Я тогда поняла: мы остались одни,
И у нас впереди только чёрные дни,
И никто не спасёт, и никто не поможет,
И большую ладонь на плечо не положит.
Вдруг смотрю - тихий ангел меж нами встаёт
И крыло своё белое нам подаёт.
То ли чтобы прикрыть нас своими крылами,
То ли чтоб улететь со спасёнными нами.
***
Леночке Колат
Мы нынче с тобой говорили всю ночь.
Всю ночь твой печальный уход обсуждали,
И как будем жить друг без друга гадали,
И ты сокрушалась: «Ну чем тут помочь?».
А я говорила: «Ведь только с тобой
Могла я уходом твоим поделиться».
А ты обещала, что будешь мне сниться,
И будем беседовать наперебой.
***
Так хочется рыдать,
Но кто-то шепчет: рано.
Впустую слёз не трать.
Ведь не смертельна рана.
Ещё не всю судьба
Истратила обойму,
И, хоть идёт пальба,
Но сила не убойна.
Ещё своих затей
Судьба не исчерпала
И в ту, что всех крутей,
Ещё ты не попала.
Хоть боль твоя остра
И ночью нестерпима,
Но верится с утра,
Что с жизнью совместима.
***
А мне-то казалось, что было – прошло,
Что мы появились в удачное время,
Что жизнь – не война, не разруха, не бремя,
И зря мне казалось: нас лихо нашло.
Нашло и не думает нас отпускать.
Нашло и шурует, шурует, шурует,
И радость, и кровлю, и близких ворует,
Которых не знаем где нынче искать.
***
А в родительский день нам повидло давали
И в казённые платьица нас одевали.
Был линялым узор, неуклюжим фасон,
Но зато отменялся полуденный сон.
Вот и мама мелькнула за жидкой оградой.
Был родительский день за разлуку наградой,
За разлуку с Полянкой и с мамой моей
На несчётное множество горестных дней.
И великая в этом была справедливость.
Разве я бы решилась отдаться на милость
Неизвестного мига, грядущего дня,
Если б он не умел осчастливить меня,
Подарив шоколадки весёлую плитку
И возможность на время сбежать за калитку,
Мою лёгкую маму за ручку держа,
От восторга и счастья всем телом дрожа?
***
«Река времён в своём стремленьи…»
Державин
Пожить бы возле тихой речки,
Чтоб плыли облаков овечки,
Чтоб отражался в речке клён…
Но рядом лишь река времён
Течёт. И нет грустней утечки,
Чем та, когда твой мир родной
Поток уносит ледяной.
#ДеньРожденияПоэта
Следующая публикация
Комментарии 36
Он кричит издалёка: «Сидите по норам».
Я тогда поняла: мы остались одни,
И у нас впереди только чёрные дни, И нет грустней утечки,
Чем та, когда твой мир родной
Поток уносит ледяной. Вдруг смотрю - тихий ангел меж нами встаёт
И крыло своё белое нам подаёт.
То ли чтобы прикрыть нас своими крылами,
То ли чтоб улететь со спасёнными нами.
И нового я ничего не открыла.
Всё было на шарике - мир и война,
И жить приходилось во все времена.
И люди - такая несчастная каста.
Об этом читайте у Экклезиаста.
На счастье ли всё это, иль на беду,
Но мы в бесконечном стоим череду,
Стоим, наших ближних плечом задевая,
И очередь эта живая, живая.
Лариса Миллер