"ПРОВАЛ «ЧАЙКИ»"

17 октября 1896 г. в Александринском театре состоялась премьера пьесы Чехова "Чайка", которая вошла в историю мирового театра как «провал “Чайки”».

И. Н. Потапенко вспоминал: «Начало зимы 1896 года ознаменовалось одним из самых нелепых событий, какие только бывали в истории петербургских казенных театров. Я говорю об известном провале в Александринском театре чеховской “Чайки” … Я знаю людей, которые и теперь еще, по прошествии восемнадцати лет, когда вспоминают об этом, начинают беспокоиться так, как будто это было вчера:
- Нет, но “Чайка” … Вы помните? С Комиссаржевской… Ведь это было что-то беспримерное…».

Чехов присутствовал на трех репетициях, и они, если верить воспоминаниям современников, произвели на него удручающее впечатление: Чехов был уверен, что режиссер и актеры попросту не понимают, что они должны играть. «Он поставил ее на сцене петербургского Александринского театра, - вспоминал брат Чехова Михаил Павлович о «Чайке», - поехал туда сам и с горечью писал оттуда сестре, что все кругом него злы, мелочны, фальшивы, что спектакль, по всем видимостям, пройдет хмуро и что настроение у него неважное». Потапенко, побывавший с Чеховым на репетиции, вспоминал, что тот вышел из театра подавленный: «” Ничего не выйдет, - говорил он. – Скучно, неинтересно, никому это не нужно. Актеры не заинтересованы, значит и публику они не заинтересуют”. У него даже являлась мысль – приостановить репетиции, снять пьесу и не ставить ее вовсе».

Вечером после спектакля С. И. Смирнова записала в своем дневнике: «Неслыханный провал “Чайки”. Пьесу ошикали, ни разу не вызвав автора
< …>. Одного из лучших наших беллетристов, Чехова, освистали, как последнюю бездарность. Публика была какая-то озлобленная, говорила, что это черт знает что такое, скука, декадентство, что этого даром смотреть нельзя, а тут деньги берут. В драматических местах хохотали, все остальное время кашляли до неприличия. Ума, таланта публика в этой пьесе не разглядела. Акварель ей не годится. Дайте ей маляра, она поймет <. .>.. Самый треск этого провала на сцене, где всякая дрянь имеет успех, говорит в пользу автора. Он слишком талантлив и оригинален, чтобы тягаться с бездарностями».

«Как передавала мне сестра дома, - вспоминал Михаил Павлович, - с первых же сцен в театре произошел скандал <…>. Брат Антон куда-то исчез из театра. Его везде искали по телефону, но он не находился. В час ночи к Сувориным приехала Мария Павловна, еле держась на ногах от пережитых волнений и беспокойства, и осведомилась, где Антон, но и там ей не могли ничего ответить. Брат Антон написал мне из Петербурга открытку: “Пьеса шлепнулась и провалилась”, - и уехал тотчас же обратно в Мелихово, не простившись ни с кем. Так сестра и не видала его после спектакля».

«Я пришел к нему на другой день часов в десять, - вспоминал Потапенко о премьере. – Он занимал маленькую квартирку в доме Суворина, где-то очень высоко, и жил один. Я застал его за писанием писем . Чемодан, с плотно уложенными в нем вещами, среди которых было много книг, лежал раскрытый.
— Вот отлично, что пришел. По крайней мере проводишь...
- Кончено, - говорил он перед самым отъездом, уже стоя на площадке вагона. - Больше писать пьес не буду».