Предыдущая публикация
Ко дню рождения поэта
ВАРЛАМ ТИХОНОВИЧ ШАЛАМОВ
( 18 июня 1907 г., — 17 января 1982 г.)
Шаламов Варлам Тихонович
Каждая минута лагерной жизни — отравленная минута. Там много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел — лучше ему умереть.
Он обучается там лести, лганью, мелким и большим подлостям. Возвращаясь на волю, он видит, что <...> моральные барьеры отодвинулись куда-то в сторону.
Оказывается, можно делать подлости и все же жить. Можно лгать — и жить.
Оказывается, человек, совершивший подлость, не умирает.
Из рассказа "Красный Крест"
Варлам Шаламов родился 18 июня 1907 года в Вологде. Варлам — имя редкое даже в семьях священников. В России его давали принявшим постриг. Можно было бы сказать, что даже с именем он получил знак особого призвания. Хотя едва ли такая интерпретация понравилась бы твёрдому и убежденному атеисту Шаламову.
У него была непростая и трагическая судьба. Рабочий, журналист, поэт, писатель, заключённый, узник Колымских лагерей, пациент пансионата для психохроников... Сколько жизней прожил этот человек, автор с мировой известностью, книги которого опубликованы в Лондоне, Париже, Нью-Йорке?
В 1981 году французское отделение Пен-клуба наградило Шаламова премией Свободы.
Полтора десятилетия лагерной жизни Шаламова стали материалом для его "Колымских рассказов" — так, по названию одного из сборников, принято называть весь цикл произведений посвящённых колымским лагерям. Это одно из самых страшных повествований русской литературы.
Журналист и правозащитница Фрида Вигдорова писала, что несмотря на весь жестокий беспощадный реализм шаламовских рассказов, они не только не лишают нас веры в честь, добро, человеческое достоинство, но, пожалуй, парадоксальным образом укрепляют её.
***
Скрипка, как желтая птица,
Поет на груди скрипача.
Ей хочется двигаться, биться,
Ворочаться у плеча.
Скрипач ее криков не слышит.
Немыми толчками смычка
Он скрипку все выше, все выше
Забрасывает в облака.
И в этой заоблачной выси —
Естественный климат ее,
Ее ощущенья и мысли,
Земное ее бытие.
Но мы, возвращаясь к земному,
Добравшись по старым следам
К родному, знакомому дому,
Иное почувствуем там.
Мы чем-то высоким дышали,
Входили в заветную дверь
И многое людям прощали,
Чего не прощаем теперь.
Ил. Марианна Верёвкина
Оркестр . 1911 г.
Скрипка, как желтая птица,
Поет на груди скрипача.
Ей хочется двигаться, биться,
Ворочаться у плеча.
Скрипач ее криков не слышит.
Немыми толчками смычка
Он скрипку все выше, все выше
Забрасывает в облака.
И в этой заоблачной выси —
Естественный климат ее,
Ее ощущенья и мысли,
Земное ее бытие.
Но мы, возвращаясь к земному,
Добравшись по старым следам
К родному, знакомому дому,
Иное почувствуем там.
Мы чем-то высоким дышали,
Входили в заветную дверь
И многое людям прощали,
Чего не прощаем теперь.
Ил. Марианна Верёвкина
Оркестр . 1911 г.
ВАРЛАМ ТИХОНОВИЧ ШАЛАМОВ
***
Толпа гортензий и сирени
И сельских ландышей наряд —
Нигде ни капли смертной тени,
И вся земля — цветущий сад.
И майских яблонь пух летает,
Легчайший лебединый пух,
Неисчислимой белой стаей,
И тополя шуршат вокруг.
И ослепительное лето
Во все цвета и голоса
Гремит, не веря в смерть поэта
И твердо веря в чудеса.
2 июня 1960 г. Переделкино
Ил. Майя Кузьминишна Копытцева
Цветёт сирень. Ясный день. 1981 г.
***
Толпа гортензий и сирени
И сельских ландышей наряд —
Нигде ни капли смертной тени,
И вся земля — цветущий сад.
И майских яблонь пух летает,
Легчайший лебединый пух,
Неисчислимой белой стаей,
И тополя шуршат вокруг.
И ослепительное лето
Во все цвета и голоса
Гремит, не веря в смерть поэта
И твердо веря в чудеса.
2 июня 1960 г. Переделкино
Ил. Майя Кузьминишна Копытцева
Цветёт сирень. Ясный день. 1981 г.
Луна, точно снежная сойка,
Влетает в окошко ко мне
И крыльями машет над койкой,
Когтями скребет по стене.
И бьется на белых страницах,
Пугаясь людского жилья,
Моя полуночная птица,
Бездомная прелесть моя.
© В.Шаламов
Влетает в окошко ко мне
И крыльями машет над койкой,
Когтями скребет по стене.
И бьется на белых страницах,
Пугаясь людского жилья,
Моя полуночная птица,
Бездомная прелесть моя.
© В.Шаламов
Как Бетховен, цветными мелками
Набиваю карман по утрам,
Оглушенными бурей стихами
Исповедуюсь истово сам.
И в моей разговорной тетради
Место есть для немногих страниц,
Там, где чуда поэзии ради
Ждут явленья людей, а не птиц.
Я пойму тебя по намеку,
По обмолвке на стертой строке,
Я твой замысел вижу глубокий
По упорству в дрожащей руке.
Дошепчи, доскажи, мой товарищ,
Допиши, что хотел, до конца
Черным углем таежных пожарищ
При лучине любого светца.
Чтоб, отбросив гусиные перья,
Обнажить свою высшую суть
И в открытые двери доверья
Осторожно, но твердо шагнуть.
Как Бетховен, цветными мелками
Набиваю карман по утрам.
Раскаленными угольками
Они светятся по ночам.
1972
Я забыл погоду детства,
Тёплый ветер, мягкий снег.
На земле, пожалуй, средства
Возвратить мне детство нет.
И осталось так немного
В бедной памяти моей —
Васильковые дороги
В красном солнце детских дней,
Запах ягоды-кислицы,
Можжевеловых кустов
И душистых, как больница,
Подсыхающих цветов.
Это всё ношу с собою
И в любой люблю стране.
Этим сердце успокою,
Если горько будет мне.
Варлам Тихонович Шаламов
Я чётко усвоил, где «А» и «Б»,
И русской грамматикой скован.
Мне часто бывало не по себе
От робкой улыбки Рубцова.
За тот поразительный тотемский рай,
Отпущенный роком поэту,
За тот не вполне поэтический край,
В каком расположена Лета.
Поэты, купаясь в горниле столиц,
Испытываются без меры.
И нету предела – глубин и границ,
И нету химерней химеры.
© Варлам Шаламов
#ЖЗЛ
Набиваю карман по утрам,
Оглушенными бурей стихами
Исповедуюсь истово сам.
И в моей разговорной тетради
Место есть для немногих страниц,
Там, где чуда поэзии ради
Ждут явленья людей, а не птиц.
Я пойму тебя по намеку,
По обмолвке на стертой строке,
Я твой замысел вижу глубокий
По упорству в дрожащей руке.
Дошепчи, доскажи, мой товарищ,
Допиши, что хотел, до конца
Черным углем таежных пожарищ
При лучине любого светца.
Чтоб, отбросив гусиные перья,
Обнажить свою высшую суть
И в открытые двери доверья
Осторожно, но твердо шагнуть.
Как Бетховен, цветными мелками
Набиваю карман по утрам.
Раскаленными угольками
Они светятся по ночам.
1972
Я забыл погоду детства,
Тёплый ветер, мягкий снег.
На земле, пожалуй, средства
Возвратить мне детство нет.
И осталось так немного
В бедной памяти моей —
Васильковые дороги
В красном солнце детских дней,
Запах ягоды-кислицы,
Можжевеловых кустов
И душистых, как больница,
Подсыхающих цветов.
Это всё ношу с собою
И в любой люблю стране.
Этим сердце успокою,
Если горько будет мне.
Варлам Тихонович Шаламов
Я чётко усвоил, где «А» и «Б»,
И русской грамматикой скован.
Мне часто бывало не по себе
От робкой улыбки Рубцова.
За тот поразительный тотемский рай,
Отпущенный роком поэту,
За тот не вполне поэтический край,
В каком расположена Лета.
Поэты, купаясь в горниле столиц,
Испытываются без меры.
И нету предела – глубин и границ,
И нету химерней химеры.
© Варлам Шаламов
#ЖЗЛ
Следующая публикация
Комментарии 2