10 февраля родился Александр Володин.

"А что природа делает без нас?
Кому тогда блистает снежный наст?
Кого пугает оголтелый гром?
Кого кромешно угнетает туча?
Зачем воде качать пустой паром
и падать для чего звезде падучей?..
Ни для кого? На всякий случай?..
Вода бесплодно по березам льется,
глухой овраг слепой водой залит.
В надежде роща только обернется —
он тут как тут. Остолбенев, стоит.
Ну, пусть сидит. Пьет водку и смеется.
Но роща тут же примет должный вид:
осмысленно замельтешились сосны,
и лопухи, как никогда, серьезны,
и, космоса превозмогая косность,
к нему звезда падучая летит".
(с) Александр Володин
"Ремарки в пьесах Александра Володина я люблю больше реплик. Мне кажется, что в них больше поэзии — как в знаменитой ремарке «Снег навевает мысль о школьных каникулах» в «Пяти вечерах». Я говорил уже много раз, что очень люблю «Дочки-матери», люблю «Осенний марафон».
(с) Дмитрий Быков
Алекса́ндр Моисе́евич Воло́дин (настоящая фамилия — Лифшиц; 10 февраля 1919 — 17 декабря 2001) — русский драматург, сценарист и поэт. Член Русского ПЕН-центра, творческого совета журнала «Драматург», редакционно-издательского совета альманаха «Петрополь».
Александр Володин всю жизнь чувствовал себя пассажиром, отставшим от поезда дальнего следования
Когда говорят «ну, это володинский сюжет», «это типично володинский герой», «это володинские женщины» — мы примерно понимаем, о чем идет речь, потому что все помнят «Пять вечеров» и «Осенний марафон».
Но объяснить, почему всё «володинское» столь нами узнаваемо, мы не можем. Ведь это значит — объяснять самих себя.
Однажды приятель спросил Александра Володина: «Что это у тебя пьесы какие-то сиротские?» А в пьесах у него и правда — одни герои воспитывались в детдоме, другие — безотцовщина, третьи в разладе с родителями, и сам-то будущий драматург рос без отца и матери.
Но дело даже не в биографии героев Володина, а в той мелодии одиночества, которая звучит во всех его густонаселенных, как коммуналки, пьесах.
Велика Россия, а прислониться не к кому. Нет того теплого и надежного плеча, припав к которому можно почувствовать счастье.
И беда не только в слабых и растерянных мужчинах, которые терзают возлюбленных зыбкостью своих намерений. Беда в самой стране, где все живут как пассажиры, отставшие от поезда и оказавшиеся на чужой станции.
Все ждут призывного свистка тепловоза и сидят по лавкам, испуганно прижав к себе нехитрое имущество. Все боятся полюбить друг друга, и если кто-то полюбит кого-то — то какой-то судорожной любовью.
Так у Володина. В жизни могло быть все иначе, но происходящее в пьесах Володина и сегодня безоговорочно принимается нами как эталон достоверности. То же свойство в русской драматургии есть, пожалуй, лишь у Вампилова. И нота сиротства у них общая.
Володин стал писать в госпитале в 1944-м. Пуля прошла между ребер и осталась в легком. Его ровесники как заклинание повторяли строки Семена Гудзенко, тяжело раненного в 42-м под Москвой: «Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели…»
Володин, как всякий молодой парень, оказавшийся в беспомощном положении, не хотел, чтобы его жалели, и сам себя изо всех сил старался не жалеть.
И тут ему очень помогла не солдатская бравада, а то, что его душа была очень расположена к тому, чтобы жалеть других людей. Жалеть детей, жалеть стариков, жалеть девушек…
«Мне всегда кажется, — говорил он в последнем интервью, — что женщина беззащитна… Любовь — это жалость и преклонение. Я всегда очень сильно любил…»
Его пьесы, его поэзия тихо убеждают нас в том, что жалость — это не слабость. Это свойство любящей души. Отказываясь от жалости, мы отказываемся от любви.
А еще он часто повторял слово «стыд». Причем во множественном числе: «стыды».
Сейчас мы как-то запутались с этим словом. Нам говорят, что стыдно стыдиться, надо гордиться. И ладно бы это говорили только сверху. Нет, отовсюду несется клич: «Не надо заморачиваться!..»
А Володин говорил: «Я всю жизнь терзаюсь своими ошибками и стыдами…» Самое известное его стихотворение начинается с заклинания: «Простите, простите, простите меня!..»
Стихи свои он долго избегал печатать, просто дарил своим любимым актерам: Наталье Гундаревой, Станиславу Любшину, Алисе Фрейндлих.
Есть у Володина и стихи, посвященные Сергею Юрскому, с которым мы простились в февральские дни 2019 …
Они были друзьями. Звали другодаг друга Сережа, Саша.
В 2009 году Сергей Юрьевич написал «Монолог об Александре Володине». Вот что он говорил о стихах Володина (а Юрский не раз читал их на своих выступлениях и даже со сцены Зала Чайковского): «Я помню, что делалось с залом, помню, как Зал Чайковского — целый зал — как бы захлебнулся от новизны и точности не выраженного собственного чувства. Вот это володинские стихи, и это мой опыт их прочтения…»
Потом, после ухода друга, Сергей Юрский сделал послесловие к своему монологу: «Я никогда не говорил с Сашей о Боге и даже не подозреваю, верующий он или нет. Но Володин — один из самых святых людей, которых я знал в жизни… Я не представляю, как бы смотрел на мир Саша сейчас и как бы мир смотрел на него. Я не представляю, как бы сейчас играли его пьесы. Театр совсем отошел от естественности, а он… он выражал простую и высокую сущность человека. Но и человек изменился. Да, за эти несколько лет человек стал неузнаваем…»
Стихи Александра Володина
Наташе Гундаревой
Откуда снова этот свет
небес и шумный блеск дождей?
Откуда ветер? То есть ветр?
И женщина, и тайна с ней?
Как долго прожил в темноте,
уединился ото всех!
Где были те дожди, и те
снега, и свет, и женский смех?
И вновь гроза! И снова я
овеян ею с головой!
Как ярки тучи надо мной!
Как ты безмерна, жизнь моя!
* * *
По статистике, многие женщины
от усталости сходят с ума.
Не позором — базаром развенчаны
в сумасшедшие едут дома.
И живут на окраине города
в корпусах за глухими оградами,
некрасивые и негордые,
непричесанные, ненарядные.
Им мужья передачи приносят.
Детям врут, что они отдыхают.
Они больше не требуют — просят.
Они больше не плачут — вздыхают.
И мужчинам дают указанья,
чтоб питались!
И чтоб не терзались!
Осторожно по улице шли!
И чтоб нервы свои берегли!..
* * *
Сначала трясся на подножке
от контролёров поездных,
потом проник в вагон, к окошку,
потом на мягкой полке дрых,
потом утратил осторожность,
не помню сам и как — отстал…
Один стою в пыли дорожной,
уходит медленный состав.
Вагонный разговор уехал
и маленький портфель идей,
а я стою как бы для смеха,
для развлечения людей,
которые глядят из окон.
Всё едут мимо поезда…
Стою в сомнении жестоком,
что они едут не туда.