Не так много осталось сейчас тех, кто живет в коммуналках. Ариадна принадлежала к этому меньшинству. Прежде у нее была двухкомнатная «хрущевка», которую она заработала тяжелым трудом на заводе. Но потом пришлось разделить квартиру с сыном – стало ясно, что сам он не заработал бы никакого жилья. А на что можно поделить несчастную «хрущебу», особенно, если находится она в шумном грязном дворе?

Сыну Николаю была куплена однушка. Предполагалось, что у него все еще впереди, будут и семья и дети. Ариадна переехала в коммуналку – причем в одну из тех, которые предназначены для самых бедных, почти маргиналов.

Помещение было полуподвальное, проходило под всем домом. Получилось так, что жили тут какое-то время люди, достойные лучших условий. Например, Сергей Васильевич с женой. Оба – учителя. Приехали из Средней Азии, где условия были совсем уж невыносимые. Пришлось практически бежать, бросив все нажитое.

Супруги были уже не молоды, и отчаянно кинулись зарабатывать на жилье поприличнее. Опыт у них был большой, и оба не только пахали как проклятые в школе, но до позднего вечера к ним на дом шли ученики. Сергей Васильевич был непревзойденным репетитором по математике, его питомцы с легкостью поступали даже в московские вузы. Из далекого таджикского города он привез статуэтку, которую ему подарили тамошние школьники. Сделана она была в форме звезды, а на подставке надпись – «Великому учителю».

Великий учитель страдал болезнью легких, в подвале задыхался, и мечтал о времени, когда его маленькая семья переберется в самую скромную однокомнатную квартирку, но непременно с балконом. Там он и будет проводить свободное время, в прохладе средней полосы России, измучившись после южной жары.

Была еще неунывающая молодая пара – Леля и Леня, оба работали дворниками, и тоже копили на жилье. Жили в подвале и алкоголики – к счастью, довольно тихие и безобидные, и мать-скандалистка с дочерью лет десяти . Она все требовала, чтобы Сергей Васильевич вошел в ее положение, и занимался с ее Соней математикой бесплатно. Он даже как-то расчувствовался и согласился. Но Соня была начисто лишена способностей, обладала памятью золотой рыбки, которая, как известно длится три секунды, и Сергей Васильевич понял, что все его усилия будут тщеты. Он отказался и теперь мамаша Камкова преследовала его, и его супругу, всячески старалась им нагадить, что, как известно, на коммунальной кухне сделать довольно просто.

Ариадна знала, что никогда уже не выберется из этой обстановки, тут и будет доживать. Но, обладая бесконечным русским терпением, она не жаловалась на жизнь, не жалела себя, утешаясь тем, что крыша над головой у нее все-таки есть, зимой в подвале тепло, а комната ее плоха ровно настолько, чтобы сын не попытался ее отобрать.

Пенсию Ариадна заработала маленькую, но и плата за жилье была тут грошовой, и это тоже плюс. Это был один из худших районов города, отсеченный от остальных федеральной трассой. И, как говорится, Богом позабытый. Ни парка, ни развлекательных центров, ни даже парикмахерской – типовые дома шестидесятых годов, и голые дворы, заставленные старенькими дешевыми машинами.

Когда-то, совсем недолго в их подвале жила студентка Лена, и она обронила загадочную фразу, ставя чайник на общей кухне.

— Не район, а прямо фракция «Отречение».

Лена сказала это громко, может быть, рассчитывая, чтобы и остальные жильцы услышали, но Ариадна не поняла и осмелилась переспросить:

— Ты о чем?

Лена помедлила пару мгновений и снисходительно объяснила:

— Есть такой фильм, «Дивергент» называется. Короче, в таких условиях как мы, там жили самые убогие…

— А, - протянула Ариадна, выделив только слово «убогие», — А в мое время говорили «На дне».

— Тоже подходит, — согласилась Лена, снимая с плиты закипевший чайник.

Вскоре ей дали место в общежитии при том колледже, где она училась, и Лена покинула подвал, где снимала койку за ширмой.

Жизнь Ариадны могла сложиться совсем по-другому, будь она менее совестливой, или, как говорила она сама, «не такой дурой». В молодые годы она была хороша собой – темноволосая, с правильными чертами, с хорошей фигурой. Но до того тихой мышкой воспитали ее в родной семье, что знала она только дом и завод, где работала копировщицей. Никакого кокетства, никаких романов, лишь глухое платьице, вечно опущенные глаза и чертежная доска.

Очень ей хотелось свое жилье, но надежд было мало – квартиры давали в первую очередь семейным. Одинокая женщина практически шансов не имела. А потом случилась эта страшная история с Надей и все немного изменилось.

Надя тоже была копировщицей, одинокой, и тоже ждала обещанную квартиру. Стояла в очереди уже первой, но несколько раз ее обходили. Жилья на отдел давали немного, двум-трем счастливчикам в год, и получалось, что всегда кому-то надо было срочно. Чтобы мужик, ценный специалист, не ушел, его надо было удержать. Надю вызывали в профком, беседовали, просили понять, обещали, что она уже точно-точно будет следующей, надо войти в положение, подождать несколько месяцев.

А у Нади под кроватью теснились коробки, она мечтала, покупала для будущей квартиры шторы, сервиз, полочки. Когда ее вызвали и попросили подождать и потерпеть в очередной раз, она отреагировала не так как всегда. Не ругалась, даже не расплакалась. Она замолчала. Потом ее видели в туалете – она стояла у окна и курила. Долго курила, глядя на безрадостный пейзаж – заводские корпуса и дымящие трубы.

А потом к вахтерше постучались цыгане. Откуда они тут взялись? За заводом были дачи. Может быть, цыгане там промышляли? Но так или иначе – они не приходили прежде, не появлялись и после. А на этот раз спросили:

— Там не ваша девушка лежит?

Надя шагнула в окно четвертого этажа. Цыгане принесли ее на ковре. По дороге сняли с ног новенькие лакированные туфельки на каблуках.

После этого случая квартиры стали давать строго по очереди, больше уже никого не пытались подвинуть.

А Ариадну женщины-коллеги отправили отдыхать к морю.

— Может там себе кого-нибудь найдешь.

А про себя думали – хоть бы курортный роман случился.

И роман действительно имел место. В обычной обстановке Ариадна вряд ли познакомилась бы с таким великолепным образчиком мужского рода, как Андрей. Высокий, вальяжный красавец привлекал к себе внимание дам всюду, где появлялся – в пансионате, на пляже, на набережной. Он приехал отдыхать один – жена с детьми осталась дома. Она затеяла ремонт. Могла бы ждать помощи от мужа, но слишком любила его, и решила взять все на себя. Андрей пусть отдохнет.

Андрей хотел романа, но без продолжения. Зачем ему лишние телодвижения и головная боль? Наметанным взглядом он выбрал Ариадну. Тем более, и комнаты у них были на одном этаже, и в столовой они оказались за соседними столиками.

Андрей начал оказывать скромной соседке такие знаки внимания, что у Ариадны, как говорится, земля ушла из-под ног. Когда срок ее пребывания на курорте окончился, она впервые в жизни заняла денег – написала сослуживице, и та прислала ей телеграфом. Правда, пансионат пришлось покинуть и поселиться в частном секторе. Но Ариадну все равно пропускали на танцевальные вечера, разрешали гулять по дорожкам красивого парка здравницы. Охранники к ней привыкли, Андрей же был так счастлив, что она осталась…

А потом уехал уже он. Конечно, обещал не забывать, писать, звонить…Но свой номер не дал – объяснил это тем, что супруга очень ревнива. Предложил встретиться на том же месте, в тот же час – то есть, приехать обоим в этот же профилакторий на следующий год. Ариадна пошла провожать его к поезду, и он долго махал ей, когда состав уже отходил от перрона, пока проводница не загнала его и не заперла дверь.

Последние дни Ариадна сидела у моря в одиночестве и тихо плакала, так ей было тоскливо. Она уходила на дикий пляж, почти безлюдный. И там плакала долго, пока не уставала. И тогда солнце высушивало следы слез на ее щеках.

Осенью Ариадна уже знала, что она беременна, и что она родит этого ребенка. Женщины на работе, с которыми она была в хороших отношениях, это решение поддержали.

— Правильно, двадцать семь лет, куда тянуть…Родишь для себя и вырастишь. А матери-одиночке льготы положены, сама будешь молчать, мы для тебя добьемся.

И правда, ее не оставили одну. Родители Ариадны приняли новость холодно. Сочли, что раз дочь приняла решение жить жизнью взрослой женщины — пусть и справляется со всеми трудностями сама, на их помощь не рассчитывает. Ариадна знала, что родители больше любят ее младшего брата, и отчаялась понять – почему. Он был озорной, шкодливый, всегда доставлял массу проблем. Но, тем не менее, ему прощалось все, а ей – ничего.


***

Но тут сама судьба стала помогать Ариадне. Она родила здорового сына, которого назвала Николаем. Андрею решила не сообщать – она знала, что он ни при каких обстоятельствах не уйдет из семьи, и догадывалась, что одно дело – мимолетная любовница, и другой – женщина с нежеланным ребенком. Может быть, он откажется признать отцовство или начнет всеми способами ее избегать. Это было очень унизительно, и Ариадна решила – пусть лучше ничего не знает. Она воспитает сына сама.

Ей дали квартиру, и не какую-нибудь, а двухкомнатную. Долгое время это казалось ей счастьем. Женщины с работы приносили ей узлы с вещами, из которых выросли их собственные дети, одна добрая душа подарила старую стиральную машину.

И жизнь потекла. Пусть и по известному всем принципу «нам бы день простоять, да ночь продержаться», а все-таки жить можно. Кольке сначала выбили место в яслях, потом в детском саду. Когда он учился в школе, ему давали путевки в летний лагерь. Но самым бесценным подарком Ариадна считала дачу – каменистый участок земли за заводом, который она подняла с нуля. Вот уж, как говорится, что посеете….

Она пахала тут как проклятая, бегала на дачу каждую свободную минуту, успевала заглянуть сюда до работы и в обеденный перерыв. Может быть, это было дело ее жизни – сажать, выращивать, заботиться о растениях, как о детях. Теперь Ариадна выглядела счастливой – под ее терпеливыми, ласковыми руками все росло и благоухало.

Но вот что странно, те самые женщины, которые ее прежде жалели и старались помочь – теперь смотрели на ее успехи хмуро и даже с завистью. Хотя Ариадна рада была поделиться, хоть так отблагодарить их за все. Приносила на работу клубнику, огурцы, помидоры, яблоки. Помоет, поставит в мисках на столик за шкафом – там они отгородили себе «кухню»- угощайтесь.

А ей пакостили. И трудно Ариадне было поверить в это. То рассаду, которую она держала на солнечном подоконнике польют крепким раствором соли, то на даче саженцы роз выкопают, то разобьют окошко в дачном домике, который она построила, урезая себя и сына во всем.

Ариадна не знала, как на такое реагировать. Растерянно улыбалась, хотя ей хотелось плакать. Снова и снова начинала все с нуля.

Колька на даче не помогал. Как большинство молодежи, он считал, что возиться в земле – скучно и вообще это не его дело, пусть этим старики занимаются. Он мог бы хоть как-то пожалеть мать – принести домой тяжелые сумки с урожаем, машины у них отродясь не было. Но Кольке даже не приходило в голову так бездарно тратить свое время.

И Ариадна тащилась домой сама – с рюкзаком за плечами и тяжелыми ведрами, полными ягод. Пока пройдешь бесконечными дорожками под раскаленным солнцем, а потом доберешься до дома с двумя пересадками. Тут бы сходить в душ и рухнуть в постель, но куда там. Надо снова становиться к мартену – делать заготовки, а то пропадет все.

Ариадна постарела быстрее своих ровесниц. Лицо ее быстро поблекло, походка стала тяжелой. Плечи устало горбились. Густые прежде волосы – поредели, да она и не старалась уложить их как-то красиво, просто заматывала в пучок. Тратила деньги на себя всегда не просто скупо, а старалась вообще избежать расходов. Отдала соседка свое платье – отлично. Пусть немодное и не совсем по размеру, висит мешком, а все же из дома в нем выйти можно – отлично. Еще один такой подарок с чужого плеча, и Ариадна считала, что одета на лето.

Все, что ей удавалось отложить, предназначено было сыну Николаю. Но чем дальше, тем больше его судьба тревожила мать. Мальчик очень рано увлекся азартными играми. Еще в школе он постоянно спорил на что-то с друзьями. Если компания играла в карты, Кольке всегда было неинтересно играть на «просто так». Он старался уговорить приятелей поставить на кон то красивую ручку, то деньги, выданные им родителями на школьные завтраки, то кожаный ремень.

— А сам-то что? – подначивали его друзья.

Колька мог или вынести какую-то вещь из дома, или даже стащит у чужих, в надежде, что он не проиграется, и потом незаметно вернет взятое. Но чем дальше, тем меньше у него было поводов воровать. Ловкость рук и немного мошенства – из него вырос настоящий карточный шулер.

Но жизнь у таких людей не только нелегкая, а еще и опасная. В надежде сорвать хороший куш Николай несколько раз шел на риск, и был избит. Однажды дело закончилось больницей, причем хирурги были не уверены – выкарабкается ли парень. Долго не снижалась температура, сил не было поднять голову. Ариадна сидела рядом с сыном и тихонько подвывала. Чуть слышно, но так горько и безнадежно…. Если бы Колька умер – она бы уже до конца жизни осталась одна на свете.

Но он выжил. На какое-то время это послужило ему уроком, он попытался жить обычной жизнью. Даже поступил в техникум. Но он был уже отравлен игрой, и как наркоман, не мог ничего с собой поделать. А потом он узнал, что есть казино, рулетка….И ему окончательно снесло крышу.

Теперь он часто не приходил домой ночевать. Когда такое случилось в первый раз, Ариадна не спала ночь, металась по комнатам. Звонила на станцию «скорой помощи», просила сообщить ей, если будет вызов к парню с такими-то приметами.

На другой день Николай явился поздно, щеки его запали, пальцы дрожали, он показал матери пачку денег. Ариадна так и села. Она не могла поверить, что такая сумма досталась ее сыну честны путем. Да и то – игра это разве честно? Один выиграл, другой проиграл – и хорошо, если руки на себя не наложил.

Некоторое время она еще боролась с сыном, но сделать ничего не могла. Никогда она не значила для него много. Вечная труженица, занятая делами. Не доставало у нее времени ни почитать сыну, ни поговорить с ним, ни сходить куда-то. Вот и вырос он чужим человеком, и с некоторой даже брезгливостью смотрел на немолодую женщину, которая была одета чуть лучше, чем нищая. Ему и в голову не пришло на выигранные деньги купить что-то матери. Хотя бы флакон духов или губную помаду. Хотя, если разобраться – зачем они ей. Она уже и забыла, когда губы красила.

И так Николаю надоело все это – возвращаться в убогую квартиру, слушать упреки матери – что он съехал. Куда – Бог весть. Исчез, как в воду канул. Ариадна всегда боялась потерять сына, и вот это случилось.

Так длилось несколько лет, а потом Николай неожиданно нарисовался. Случилось это тогда, когда он проигрался по-крупному, остался должен крутым людям, и ему пригрозили: не рассчитается, пусть пеняет на себя.

Вот тогда Ариадна и кинулась распродавать все, что у нее было. Сначала, ясное дело, квартиру. За которую хорошую цену не давали – какой там современный ремонт, без слез не взглянешь, бабушатник какой-то. Удалось взять дешевую «однушку» Николаю и комнату в подвале его матери. Ушло и почти все, что было в квартире. Самыми ценными вещами Ариадна до сих пор считала ковер, что висел на стене, чайный сервиз, которым ни раз н пользовались, люстру с хрустальными подвесками и золотые сережки, которые коллеги подарили ей к выходу на пенсию.

Когда она когда-то покупала ковер и люстру, сервиз и шелковое покрывало – это давало ей ощущение, что она не хуже других. А теперь все это давно вышло из моды и уходило за копейки. Ну, хоть что-то.

Жальче всего было расставаться с дачей. Потенциальных покупателей Ариадна рассматривала придирчиво, будто приемных родителей своему ребенку. Но достойные кандидаты не находились. Ни речки рядом, ни леса – один завод. В конце концов, Ариадна отдала дачу соседке, которая захотела соединить два участка.

Как там Николай выкрутился с долгом – этого Ариадна так и не узнала. Но поняла, что сын чувствует себя немного виноватым. Он помог ей переехать на новое место. А потом пришел, как сам сказал «на новоселье» - с дешевым тортом в картонной коробке.

— Ну что ж, мать, — сказал он, — Необходимое, я считаю, у тебя есть. А на что тебе больше? Тепло, удобства все же не на улице. Соседи опять же есть, все на виду. Если тебе плохо станет, они и врача вызовут, и стакан воды подадут.

Но Ариадна сидела безучастная, уронив руки на колени. Тяжело ей все-таки было в этой полутемной тесной комнатке.

Однако она понимала, что никто не возьмет на себя ответственность за ее дальнейшую судьбу, и главная ее задача на последующие годы – поддерживать себя в таком состоянии, чтобы не быть никому в тягость. Одно время она даже ходила в Группу здоровья. Бесплатную, для пенсионеров. В соседнем доме, в таком же подвале как у них, находился спортзал. Здесь женщины занимались под музыку чем-то вроде аэробики – кому что по силам, а их тренер Екатерина Ивановна – вовсю пропагандировала скандинавскую ходьбу, которая, по ее словам, дарила чуть ли не бессмертие.

Возможно, Ариадна и ходила бы в этот женский клуб, пока могла, но судьба Николая опять изменилась – у него завязался роман с молоденькой девушкой. И тогда Ариадна стала фанатично копить деньги.

Она и на улице, не задумываясь, наклонялась, чтобы поднять монетку в десять копеек.

— На что тебе? — насмешливо спросил как-то Николай увидев у матери на подоконнике поллитровую баночку с мелочью.

— На похороны, - коротко ответила Ариадна.

— Эх, мать, — присвистнул Николай, — Цен ты не знаешь. Сейчас на похороны такие цены, что ты за оставшиеся годы не накопишь…

— И что же мне делать тогда?

— Не боись, никто еще поверх земли не остался. Как-нибудь решим вопрос, — и Николай поднялся, чтобы уходить.

Он никогда на засиживался у матери дольше, чем на полчаса. А заходил, в основном, тогда, когда хотел есть, а дома было нечего.

Чем же могла накормить его Ариадна? Она ездила на далекий рынок, где восточные торговцы к концу дня делали изрядную скидку. А худенькой пожилой женщине часто и вовсе перепадало что-то бесплатно.

Со словами «Возьми, мать» - ей совали то кочан капусты, то несколько мятых помидоров, то немного картошки. Ариадна варила щи. Она уже знала по опыту, что, если готовить блюдо не торопясь, тщательно и с любовью, это может в какой-то степени компенсировать отсутствие разносолов. У нее были свои секреты, которыми одаривает нищета. И порой Николай даже хвалил эту скромную еду, приготовить которую ему дома не пришло бы в голову. Ну что это, в самом деле – хлеб, поджаренный с чесноком на постном масле. А глядишь, к тому же борщу хорошо идет.

Никогда не спрашивал Николай – не нужно ли матери чего-нибудь. Лекарство там, или зимние сапоги, которые не промокают. Заглядывал пару раз в месяц, чтобы перекусить – и только.

— А какая у тебя пенсия, мать? — как-то спросил он, — Я что-то позабыл.

Ариадна назвала сумму – очень скромную.

— Ничего, — успокоил ее сын, — Я тебя знаю, ты и из этих денег что-нибудь сэкономишь. А пенсию-то еще и индексируют. Глядишь, годам к восьмидесяти ты у меня миллионершей станешь.

Хохотнул противно, сунул в карман несколько вафель, что Ариадна подала к чаю, и ушел.

Хотя старая женщина очень мало общалась с соседями, и никогда не жаловалась им на свою жизнь, они все же кое- что замечали.

— Бессовестный все-таки Колька, — говорила дворничиха Леля своему мужу, — Тетя Аля в таком возрасте, что о ней уже заботиться надо, а я все время смотрю, чтобы этот хмырь, когда к нам приходит чего-нибудь не потырил. А что ты смеешься? С него станется. Вон, сумочку свистнет, или туфли.

Потом получилось так, что Леля взяла Ариадну под свою опеку. Конечно, молодая женщина была чужда сантиментов и не собиралась всю жизнь нянчиться с бабкой, как она говорила. И все же она делала для нее, что могла. Приносила излишки еды, когда та оставалась, отдавала ненужные вещи, кухонную утварь. Правда, каждый раз разыгрывалась настоящая война. Ничего ценного в ее глазах Ариадна брать не соглашалась – говорила, что такое не для нее, за остальное же пыталась отдать деньги. Если Леля не брала, Ариадна просовывала купюры или монеты ей под дверь. Оставалось только скрежетать зубами.

Но настоящая драма разыгралась, когда Ариадна один раз тяжело заболела. Леля вызвала ей врача, и подменилась на работе, чтобы схитрить, перехватить его в коридоре.

— Доктор, — сказала она немолодому терапевту, — Вы как бабушку осмотрите, напишите рецепт на лекарства и мне отдайте, я все куплю. Потому что сама она на себя не потратится. А ей скажите, что закон новый вышел, и пенсионерам теперь лекарства бесплатно. Мол, вы соседке все бумажки передадите, и она только в аптеку сбегает.

— Мне бы такую внучку, — вздохнул врач.

Тем не менее, Ариадна болела тяжело – у нее было двухстороннее воспаление легкий, и она сама не надеялась, что поправится. Леля стала думать, что нужно все-таки отыскать Николая, сказать, что с матерью беда. Адреса мужчины у нее не было, Ариадна же лишь отмахнулась от соседки.

— Пусть, ему не до меня…

— Что может быть важнее матери? – поразилась Леля.

— Игры его всякие, — Ариадна прикрыла глаза, — Пусть играет, не хочу, чтобы он меня потом проклинал.

Однако в эти дни Николай и сам решил навестить мать. Леля вернулась домой, когда он уже уходил. С Николаем она давно была «на ты» и сейчас без промедления к нему подступила.

— Ты что же тетю Алю совсем забросил?

— А что? – даже не понял Николай.

Не заметить, что старая женщина больна, было невозможно. Она даже садилась в постели с трудом, не было сил надеть халат, дойти до ванной. Горшок рядом с постелью, табуретка, заставленная лекарствами…

— А что, я врач что ли? — оправдывался Николай, — Чай, можно в поликлинику позвонить, придет участковый, он поможет. А я тут при чем?

— Уже был участковый, — накинулась на него Леля, — Только сам знаешь, стариков особо-то и не лечат.

— Ну и правильно, — усмехнулся гость, — Сколько мать лет-то… Уже пожила… Старики должны место молодым освобождать, я так считаю.

Тут Леля и вовсе потеряла дар речи. Она заметила в руке у Николая пакет, а в нем пуховый платок, тот самый, что она сама подарила тетя Але, когда та заболела. Представить, что старушка решила передарить его сыну, было невозможно. Значит, Николай сам польстился на хорошую вещь, решив, что сможет получить за нее какие-никакие деньги.

— Ах ты, гад такой, — Леля вырвала пакет, и принялась охаживать Николая, жаль, что платок был мягкий, и чувствительного наказания, конечно, не получилось – может только возмущение чуть выплеснулось, — А ну, пошел вон отсюда…Понятно теперь, почему ты к матери ходишь – проверяешь, жива ли она, или можно уже и на эту конуру лапу наложить. Какая-никакая, а копейка, можно и ее проиграть.


***

Возможно, на жизнь Николая какое-то влияние оказала бы женитьба. И в свое время Ариадна на это втайне надеялась. Тем более, что когда-то у него был роман. И хотя девушка была совсем не такой, какой будущие свекрови желают видеть своих невесток, Ариадне она, тем не менее, очень нравилась. Наташа приехала в их город, еще когда училась в школе. Ее отец был военным, а мама – театральным художником по костюмам.

Обычно с единственным ребенком нянчатся, но тут была такая семья, что Наташу предоставили саму себе. Если в том месте, куда семья переезжала, был театр или хотя бы Дом культуры, мать – влюбленная в свою профессию – пропадала на работе днями и ночами. Она готова была трудиться кем угодно – костюмером, распространителем билетов, расклейщиком афиш… Театр был ее жизнью, и если бы Бог дал ей хоть капельку таланта, она бы, конечно, стала актрисой.

Наташу же вся эта жизнь совершенно не манила. Девочка была не то, чтобы красивой, но с лицом запоминающимся, выразительным. Чем-то она напоминала Майю Плисецкую.

Ребенок, предоставленный сам себе, рано становится самостоятельным. Наташу ни от чего не предостерегали, и как-то так получилось, что беды она избежала. Встав на табуретку готовила суп – и ни разу не ошпарилась, не обожглась. Она тянулась к обществу, к детям, все свободное время готова была слоняться во дворе, ожидая, что кто-то выйдет с ней поиграть. Как-то раз она услышала, как мама одной из ее подружек вполголоса сказала другой женщине, что Наташа уж который день ходит в грязном платьице, как беспризорница, как будто у нее родителей нету. После этого девочка выучилась сама стирать и гладить свои вещички, и никто ее больше не упрекал в том, что она неряха.

А еще она любила всякую живность. Совсем маленькой подобрала выпавшего из гнезда вороненка и пыталась научить его летать.

Она и ориентироваться на местности начала своеобразно. Один раз мать взяла ее в гости у своей знакомой, и Наташа забыла там любимую игрушечную собачку.

Когда наутро она проснулась, то поняла, что ее собаке плохо и одиноко. Ее надо забрать. И девочка после садика пошла за ней. А там столько кварталов нужно было пройти! Как она дошла? Как нашла подъезд? И ведь сразу пошла к знакомой квартире.

Открыла знакомая:

-Ты что, Наташа?

-Я за собачкой.

-А где твоя мама?

-Мама сейчас придет.

И через полчаса мама стояла у двери.

-Мне сказали, что тебя забрали. Но как ты сюда добралась?!

После этого Наташа очень хорошо ориентировалась в пространстве. Даже в Брянских лесах, близ деревни, где жила бабушка, не боялась заблудиться, как будто компас держала в голове

Позже у нее обнаружился замечательный талант к работе с живностью. Ее никогда не кусали собаки, смотрели на нее влюбленными глазами. Куда бы она ни приходила, если в доме были животные – они всегда начинали ластиться к Наташе. Даже те, кого сами хозяева считали дикими и нелюдимыми.

Почему она подружилась с Николаем? В старших классах они учились в одной школе. Может быть, ей захотелось приручить красивого мальчишку, как она без труда приручала всех животных?

Так или иначе она стала появляться в их доме. Ариадна всегда радовалась ее приходу. Ей и смотреть на Наташу было приятно – стройная, сильная, фигура- как у балерины. И никакого выпендрежа, одета просто, какой-нибудь свитерок, джинсы. Нет этого маникюра… Один раз к Кольке приходила девушка, которой Ариадна боялась чашку с чаем передать – вдруг случайно попортит ноготочки, на который переливались и сверкали крохотные кристаллики.

А Наташа тут же бралась ей помогать. И пирожки дожарит, если что, и окна помоет. И никаких там телячьих нежностей с Колькой в присутствии матери. Наоборот, зная, как та волнуется, зная, что сын задерживается, непременно предупредит:

— Тетя Аля, сегодня день города. Мы останемся в парке салют посмотреть, потом Коля меня проводит и придет.

Почти все время, что Николай встречался с Наташей, он не увлекался азартными играми. Но настал час, когда страсть вернулась.

И последняя встреча Ариадны с Наташей была горькой. Девушка впервые расплакалась при ней. Причем горько, безутешно, уронив голову на кухонный стол

— Я уеду, тетя Аля…

— Куда? – Ариадна пыталась ее обнять, но Наташа высвободилась. Теперь она смотрела в окно, и глаза у нее горели, — Ну куда ты собралась, дурная головушка? Школу окончить надо, ясное дело…

Наташа кивнула машинально, но продолжала смотреть в одну точку.

— Школу я окончу, ясное дело. Месяц остался. А потом – в Москву.

— Ждет тебя там кто, что ли?

Наташа только головой покачала.

— Чего ж тогда? Ты с Николаем ссориться начала?

— Он теперь с другой девочкой встречается, — сказала Наташа, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно, безразлично.

— Чего? — вскинулась Ариадна, — С кем еще? Почему я не знаю?

— Вы ее еще увидите. Маленькая такая… блондиночка. Что бы он ни сказал – она смеется, за руку его держит. Ни слова против.

— Я с ним поговорю, — пообещала Ариадна, — Никого он лучше тебя в жизни не встретит.

— Не надо, тетя Аля, — Наташа поднялась, — Это дело решенное. У меня тоже гордость есть, понимаете ли.

Наташа не стала сдавать деньги на выпускной вечер. Бог знает когда и кто, выдал ей аттестат. Она уехала через день после окончания последнего экзамена.

Ариадна никогда не была в гостях в Наташиной семье. Не решилась она пойти туда и сейчас. Но придумать хитрость. Она знала, как выглядит мать девушки и долго дежурила у продовольственного магазина, чтобы будто случайно завести с ней разговор. При этом ей было страшно – она понимала, что мать Наташи вправе винить их семью в том, что дочь бросила родителей.

— Привыкла я к вашей девочке, — сказала она с виноватой улыбкой, — А теперь она вряд ли будет часто здесь появляться….

— Это да, — сказала мать Наташи, — Но что ж делать, молодежь сейчас вся рвется в Москву, ей там как медом намазано. Вот и моя – не исключение. А что делать, там город возможностей, а у нас тут не пробиться, ни хорошего образования, ни работы…

Ариадна поняла, что Наташа ничего не сказала матери. Может быть, не захотела ту расстраивать, а может они просто давно уже были чужими людьми. Как бы там ни было – это многое упрощало.з

— А что ж она так резко-то? — осмелилась Ариадна на следующий вопрос.

— Да девочка знакомая тоже ехала, они и решили вместе, — объяснила мать Наташи, — Взяли два билета в плацкарт, на боковушки… Ничего так, веселые обе были.

И спросила в свою очередь:

— Как там выпускной прошел? Я очень жалела, что Наташа на него не пошла. И ведь платье уже было куплено – такое красивое, как у невесты…

Ариадна только вздохнула. Она чуть ли не в первый раз в жизни поругалась с Колькой.

— Кого ты себе завел вместо Наташи? — подступила она с ножом к горлу, — Хорошо ли это? Такая девушка тебя полюбила, а ты…

— Да ладно, мать, — первое время настроение у Николая было мирное, и он стремился свести все к шутке, — Чё там… Ну Наташка и есть Наташка…Сколько мы с ней уж вместе пробыли, пора и отдохнуть друг от друга.

Никогда прежде он не видел мать такой расстроенной.

— Давай я тебе денег дам, поезжай в столицу, ищи ее, — причитала Ариадна, — Может, уговоришь вернуться.

— Вот еще! А денег ты мне и так дай, — засмеялся Николай, - Нам с Мариной не помешают, мы сегодня гулять собрались. А так еще и в ресторан зайдем, за твое здоровье рюмочку выпьем….

Ариадна махнула рукой и заплакала.

Наташа ей не звонила. Месяц шел за месяцем, Ариадна время от времени встречала родителей девушки, осведомлялась, нет ли какой весточки.

— Нам она тоже не звонит и не пишет, — пожимали плечами те, — Видно там у нее жизнь интереснее, чем была тут. Всё нынешнее поколение такое, на старших им наплевать, думают только о себе.

Но Ариадна чувствовала, что дело не в этом. «А сами -то, - хмуро думала она, имея в виду отца и мать Наташи, — Да я бы не выдержала, если бы у меня девочка уехала за тридевять земель и не давала о себе знать. Это ведь не парень, всякое может случиться. Я бы пешком по шпалам пошла, но добралась бы до дочки, узнала, что с ней…»

В конце концов, она уже потеряла всякую надежду не только увидеть Наташу, но и узнать что-нибудь о ней. А у Николая подружки не задерживались, Ариадна уже не запоминала их имена. Марину сменила Галя, потом появилась какая-то Нина, за ней Оксана. Иных девиц сын приводил домой ночевать, и не каждая снисходила до того, чтобы замечать тихую, безропотную мать Николая, и уж тем более им не приходило в голову помочь ей.

А потом, в самый что ни на есть будний вечер раздался звонок, и Ариадна услышала в трубке голос Наташи.

— Ты где? — обмерла она.

— В Подмосковье, — просто сказала Наташа, — Не тревожьтесь, тетя Аля. Теперь все хорошо. Теперь и правда все хорошо.

И Наташа рассказала о том, что пришлось ей пережить за это время. В столице их пути с подругой разошлись. Та всегда хорошо танцевала, и ехала в Москву, уже зная, где будет работать – в каком-то частном цирковом коллективе. Станет танцевать восточные танцы. Звала и Наташу, но та знала, что этот путь ей заказан.

— Я ведь беременной уехала, тетя Аля, — сказала Наташа, — Потому и торопилась. Знала, что Николай со мной не останется, и не хотела играть на жалости, принуждать его, чтобы хоть расписался. Помните, я вам говорила, что гордость у меня тоже есть. Вот… И хотела я скрыть все это – и от него, и от родителей.

— И от меня? — в отчаянье спросила Ариадна, — Неужели бы я тебе не помогла? Да я бы тебя с ребенком к себе забрала. Господи, да это же счастье для меня было бы…Считай, дочку приобрела бы… И внучку… или внука… Кто родился у тебя, Наташ?

— Первое время было очень трудно, - Наташа будто не слышала вопроса, — Нет, работы там, конечно, полно. Мне на фабрике предложили место, ну где бумагу делают. И место в общежитии давали. Хотела туда пойти, но работа физически тяжелая, нельзя. Устроилась администратором в спортивный клуб. Там же, в подвале, в маленькой комнатке, где инвентарь хранился, разрешили мне ночевать. Но как же там холодно зимой было…Обогреватель мне запретили приносить – нарушение пожарной безопасности. А ко мне в ту пору прибилась собака-овчарка. Бог весть чья – бегала возле нашего клуба голодная, худая – ребра торчали. Я ее подкармливала. А тут решилась – и стала брать к себе в комнату ночевать. Так мы и грели друг друга…

Короче, тетя Аля, родила я двойню, две девочки было, а выжила одна. И ее-то врачи не надеялись спасти. Слабенькая, семимесячная.

Ариадна могла только тихо плакать в трубку.

— Как ее у меня не отобрали, не знаю, — продолжала Наташа, — Но после этого начальство мое… из жалости, наверное, пошло навстречу. Оформили меня на должность повыше. И смогла я для нас с Христиной жилье снимать. А летом я ушла к той самой подружке, что в цирк устроилась.

— К-куда? — поперхнулась Ариадна.

— Ну к той, помните, с которой в столицу вместе уехала, — терпеливо объяснила Наташа, — У них место освобождалось, артистка одна ушла, которая с собачками работала. Поселились мы с подружкой в одном вагончике – там две крохотные комнатки было. И двенадцать пуделей перешло под мое начало. Собаки дрессированные, сами знали, что делать надо. Это мне учиться предстояло, а не им.

Помню, как я в первый раз к публике вышла. Хорошо, что я плохо вижу. Но я понимала – народу-у…И все на меня смотрят.

А потом я не только с собаками работала. Артист должен быть на все руки. Особенно в маленьких коллективах. Сейчас я танцую восточный танец. По стеклам хожу, руки обжигаю… Хороший балетмейстер у нас, он научил всему. И это красиво. Но я только через некоторое время начала танцем – жить, а сперва был сплошной счет в голове: четыре шага туда, четыре – сюда, и восемь назад. Тупо повторяла заученные движения.

К ребятам как-то сразу притерлась. Пока не вышла в манеж – млела. «Ой, артисты – люди, сошедшие с небес!». Не верила, что мне позволят быть рядом с ними. Думала только: «Вот бы когда-нибудь»… И сама себе говорила: «Нет, никогда…»

А когда получаешь работу – это как планка над головой. И ты до нее поднимаешься. Мне всегда было мало. За лошадьми ухаживать научилась – мало, хочу что-то нового, хочу учиться дальше. Костюмером побыла – проехали. Потом балет, и спрашиваю себя: «Ну, сколько ты будешь танцевать? Пока рожа молодая?» Это же адский труд, катастрофический.

Но когда добираешься до артистической единицы – тут уже интереснее, ты можешь выразить то, что хочется.

После появилась у меня такой снаряд, который я вращаю. А на гранях огонь горит. Эта довольно тяжелая. Посмотрела, до меня ее вращали – и ничего, никто не убился. Она еще и горячая! Если перчатки зафиксировать на одном месте – они плавятся. Сперва я вышла в перчатках без пальцев, хотела показать, что я крутая девчонка. Ощущение было - как утюг взяла. И ведь не бросишь.

Перехватываю грани, вращаю… пузыри на пальцах вскочили и сразу полопались… Образовалась корочка. Ну и ладно, думаю, хорошо, что нет пузырей. Но на следующий день я была уже в перчатках. Руки – рабочий инструмент, их надо беречь.

Потом я работала в другом коллективе. Я его и сейчас вспоминаю. Там была одна молодежь. Зарезали его, к сожалению. Сказали: «Вы не нужны, на вас смотреть нечего»

А у нас сильное шоу было. Артисты все - профессионалы. Мастера спорта по художественной гимнастике, чемпионы по каратэ. И цель у нас была, чтобы в цирк не только бабушки с малышами за сахарной ватой шли, но и молодые… Все наше шоу было – для молодых.

На нас народ ходил. Яркое шоу. Коллектив - как единое целое. Работали полтора часа – и всё это время все были в манеже. У нас никто не сидел. Обидно, что это закончилось. И труд жалко, и себя – мы без денег были постоянно. Ни на что не хватало.

А у меня ребенок растет. В Москве же надо как-то жить, метро оплачивать, еду… И я пошла учиться на официантку.

Поработала какое-то время. Быть официанткой от звонка до звонка - это тяжело. Я могла уже всё, могла даже заменить повара, но было тяжело. В цирке - репетиции, выступления, но есть и свободное время, чтобы просто жить.

И атмосфера в цирке другая – моя.

В нищете, головы из нищеты не поднимая, я думала – что дальше? Домой возвращаться? У меня в нем не осталось ни друзей, ни врагов. Жизнь там даже пахнет не так, у нее пульс не тот.

Тогда попробовала сунуться еще в один коллектив. Пришла в цирк и…. поняла, что из Москвы больше не уеду. Мы уже с самыми лучшими артистами. И это тоже была планка. Взятая планка.

Но как остаться в Москве? Поселилась на одной конной базе, там ребята-каскадеры тренировались. Я приехала, распаковала чемодан и… осталась.

Заниматься с лошадьми мне в то время не хотелось. К ним привыкаешь, а потом уходить, душу рвать на кусочки…

Я все еще работала официанткой, и это мне до чертиков надоело. В конце концов: дай, думаю, на лошадке поезжу. Один день поездила, другой. Девочка помогла. Показала, как сидеть, как держаться.

Потихоньку я обжилась в среде каскадеров. Что-то умею, что-то – нет. Сперва даже заходить к лошадям боялась – мандраж начинался. Каждый день спрашивала себя: «Зачем мне все это надо?» Потом смотрю – руки на месте, пальцы уже никто не вышибает. И работаю… с

— А я вас увижу когда-нибудь? — затаив дыхание, спросила Ариадна.

Наташа вздохнула:

— Думаю, увидимся, тетя Аля. К вам у меня только добрые чувства остались. Никогда вы меня не обидели – ни словом, ни взглядом. Ни в чем не упрекнули. Как вы понимаете, в город ваш мне возвращаться не хочется. За все это время родители ни разу меня не позвали. Они хотели спокойную старость – чтобы дом – полная чаша и по вечерам гулять под ручку – они это получили. А зачем им дочь – безмужняя, с ребенком, циркачка… Нафиг надо.

— А Николая ты уже совсем разлюбила? — спросила Ариадна, — И не спросишь про него?

Еще один вздох, терпеливый.

— Ну что ж, — сказала Наташа, — Расскажите, как у него жизнь сложилась.

Ариадна начала пересказывать, но похвалиться ей было нечем. По прежнему – заядлый игрок, постоянной женщины нет, но хоть не в тюрьме сидит, и то хорошо. При его образе жизни вполне бы уже мг загреметь за решетку.

— Жалко мне вас, — сказала Наташа, — Сынок ваш не изменится даже в старости, и никогда вы от него поддержки не дождетесь. Ладно, подождите, вырастет Христина, заберем мы вас к себе, будете возле внучки стареть.

Ариадна размазывала слезы по щекам.

Больше Наташа не звонила, но жизнь Ариадны с этого дня изменилась, наполнилась смыслом. Она и прежде была не то, чтобы скуповата – просто знала, лишнюю копейку тратить нельзя. Взять ее будет неоткуда. Теперь же – если бы она читала Бальзака – она решила бы, что сможет стать достойной супругой папаше Гранде.

Она жила на такие копейки, что Николай перестал есть дома.

— Невозможно брать в рот эту похлебку, — жаловался он, — Вода водой, крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой. Хоть бутербродов сделай…

Мать отрезала ему кусок хлеба, мазала дешевым майонезом, сверху кружочками раскладывала лук.

— Тьфу, черт, — поднимался из-за стола Николай, — Пойду в чебуречную, хоть поем нормально. Совсем у тебя крыша поехала, кормишь нас, как нищих.

Сам он при этом на еду денег на давал, и продукты в дом не приносил. Это была его статья экономии. Он никогда не боялся остаться на мели - знал, что мать прокормит, что бы ни случилось.

— Ты на что копишь-то? — один раз не выдержал он, — Ведь сейчас на кормежку всего-ничего тратишь, должны у тебя оставаться деньги-то.

— На похороны, — коротко отвечала Ариадна.

— Ты что себе, памятник из черного гранита хочешь? Или надумала дать взятку, и захорониться на каком-нибудь знаменитом кладбище – Ваганькове или Новодевичьем?

— Вот тебе сейчас смешно, — не выдерживала Ариадна, — А когда настанет час, я уверена, что у тебя и копейки свободной не найдется. Я оттуда, с того света, увижу, что мне как нищенке на похороны собирают, и со стыда сгорю.

— А тебе не все равно будет, если ты уже там окажешься? — хохотал Николай, — Нет, мать, глупости все это. Надо жить, пока мы тут… Давай твою заначку распотрошим, закажем в ресторане чего-нибудь вкусненького, нам еду и выпивку на дом привезут, посидим!

Ариадна только испуганно мотала головой.

Знал бы Колька, что на самом деле похороны не волнуют ее нисколько. Ей хотелось хоть как-то загладить вину перед Наташей и маленькой внучкой, которым уже столько пришлось перенести. Ариадна мечтала отложить денег побольше, сколько получится, а потом передать их девочке. Она стала соображать, чем еще может подработать.

Пока было здоровье – весной продавала рассаду, летом – урожай с дачи, зимой – вязала и шила игрушки: забавных котиков, зайчиков… Хоть какая, но копейка. А те игрушки, которые удавались ей лучше других – она прятала для внучки.

Но вручить девочке подарки ей так и не пришлось. Как-то раз она снова встретила родителей Наташи – теперь она смотрела на них свысока. Полагая, что она знает об их дочери больше, чем они. Супруги очень состарились, особенно плохо выглядела Наташина мать.

— Беда у нас, — сказала она, как только Ариадна с ней поздоровалась, — Наташка ведь разбилась на съемках.

— Как?! — вскрикнула Ариадна и сама не узнала своего голоса.

— Ну как?! — перебила мать с некоторым даже раздражением, — Она ж у нас каскадерша великая, вы не знали? Прыгала со скалы, что-то они там не рассчитали… У нее переломы сложные, собирали, как говорится, по кусочкам. Я ездила в Москву, хотела хоть внучку к себе взять – так нет. Наташа кого-то из подруг попросила за дочкой присмотреть. Я так Христину и не увидела. Думала, может хоть в такую минуту Наталья скажет, кто отец девочки – нет, ни словом не проговорилась про этого поганца.

Ариадна опустила голову, щеки ее как кипятком ошпарило.

— Ну вот… А когда Наташу выписали – она собрала вещи и с дочкой куда-то уехала. Понятно, что вся ее работа прежняя кончилась. Инвалидность ей дали. Куда потащила Христину – Бог весть…

— Давно это было? — спросила Ариадна.

— Скоро уже год как.

— И вы не пытались ее найти?

— Пробовали, как не пытаться…Подруг спрашивали, врачей в больнице. Может, кому что сказала. Нет, все как воды в рот набрали. Показалась, что одна из подружек знает, была у нее такая Дина. Но и та не проговорилась – Уехала, и все тут. Ну и…Значит, так тому и быть. Если она не хочет нас видеть, почему мы должны набиваться?

— Но это же дочка ваша, — с силой сказала Ариадна, — Вы представляете, сколько больному человеку надо? Лекарства те же…А как она в таком состоянии ребенка воспитывать будет?

— Что это вы нас будто отчитываете? Своего сына вы хорошо воспитали?

— С моим уже ничего не сделаешь. Пропащий он. Пусть и одет хорошо, и не пьет, он — душой пропащий. А Наташа ваша – золотая девочка. Если след какой отыщется – скажите мне. Я ее к себе возьму, или – если она захочет – к ней поеду, буду помогать дочку растить. У меня пенсия, на шею не сяду.

— Вы с ума сошли? — глядя ей прямо в глаза спросила мать Наташи, — С чего вы решили, что мы так просто уступим вам дочь?

— А разве она у вас есть? Дочь? — Ариадна несколько секунд не отводила взгляд, а потом усмехнулась так жестко, как никогда еще себе не позволяла – и пошла прочь.

Она знала, что, конечно, родители Наташи не только не известят ее, если появятся новости о дочке, но после сегодняшнего разговора, пожалуй, и здороваться с ней на улице перестанут.

Можно было бы быть похитрее, подольститься, подластиться, начать бывать в этом доме хотя бы изредка, и тогда, рано или поздно, какие-то известия появились бы. Но Ариадна почему-то не жалела, что все произошло именно так. Слишком долго ей было обидно за Наташу. Если сама она была, считай, бездетной при живом взрослом сыне, то Наташа с детства была сиротой при живых родителях.


Окончание далее...

Автор Татьяна Дивергент