Ту ночь артисты цирка господина де Эстре запомнили на всю жизнь. С неба лил дождь, холодными потоками нагоняя в помещения сырость и меланхолию. Ярко бесновались в черном небе зарницы, а секундой спустя раздавался страшный рёв легионов бесов, старающихся выбраться из Преисподней. Бесились в стойлах лошади, тревожным и жалобным криком разрывая ночь. Но лошади, которые везли к цирковым шатрам диковинную клетку, накрытую черным платком, были на удивление спокойны. Они замерли возле недавно возведенного шатра, позволили крепким слугам господина де Эстре спустить клетку на землю, а потом растворились в ночи вместе с возницей. Старики, страдавшие от бессонницы, говорили тогда, что это повозка явилась прямиком из Ада, а правил ей сам Дьявол.
Когда господин де Эстре вошел в шатер, там уже собрались почти все артисты, кроме вечно пьяного клоуна Жан-Жака, который с улыбкой дрых под старой телегой, подложив под голову старый сапог. Боязливо жались друг к другу сестрички Атуа – прекрасные, тоненькие, как тростинки гимнастки, чей взгляд заставлял мужчин сгорать от похоти, а сердца их жен чернеть от зависти. Задумчиво смотрел на клетку одноногий карлик Филипп по прозвищу «Полчеловека», держа в левой руке полупустую бутылку вина. Но стоило господину де Эстре резко скинуть с клетки черный платок, как шатер наполнился звуками изумления, страха и отвращения. Тогда господин де Эстре произнес фразу, которая тоже запомнилась артистам на всю жизнь.
- Запомните этот день, ребятки, - жадно смотря на клетку желтыми глазами, произнес он. – День, когда богатство хлынет в мой карман рекой. День, когда мой цирк заполучил самого ужасного человека на Земле.
В клетке сидело странное существо, лишь отдаленно похожее на человека. Ростом оно едва ли доставало до пояса господину де Эстре и было куда меньше карлика Филиппа. Страшно согнутое серое тело, трясущееся от холода. Большая, неправильной формы голова. Мясистый кривой нос и страшная ухмылка толстых губ. А еще глаза. Ярко-зеленые, горящие таинственным огнем. Таким увидели артисты цирка Кривого Шона, и даже Здоровяк Луи, который запросто гнул подковы пальцами и мог гирей пробить дыру в небе, не удержался от вопля отвращения, когда уродец задумчиво обвел каждого присутствующего в шатре долгим взглядом странных зеленых глаз самого ужасного человека на Земле.
Никто не знал, откуда господин де Эстре вытащил такое чудовище, но поток желающих посмотреть на Кривого Шона не иссякал даже в плохую погоду. Зрители встречали артистов свистом и мягкими помидорами, слали проклятья на голову хозяина цирка и велели ему показать новичка. А когда свет масляных ламп становился тусклым, и арена тонула в мистическом полумраке, толпа заходилась радостными воплями. Сам господин де Эстре выходил к зрителям и хищно улыбался нетерпению толпы.
- Его мать – портовая шлюха из Дублина, которая умерла от страха, когда Это выбралось из её живота, - звучным голосом говорил господин де Эстре, пока слуги выкатывали в центр арены клетку, накрытую черным платком. – Его отец – сам Дьявол, который не решился принять ребенка, столь ужасен был его лик. Он пришел в наш мир дождливой ночью, огласив воздух ледяными воплями и вода замерзала от звуков его голоса. Он выжил в холодной грязи, ибо в его жилах течет не кровь человека, а дьявольский огонь. Бойтесь!
- Ах! – заходилась толпа, когда свет резко освещал главный шатер и господин де Эстре срывал с клетки платок.
- Бойтесь сына Дьявола. Самого ужасного человека на Земле! – кричал господин де Эстре, указывая трясущимся пальцем на Кривого Шона, который молча сидел в своей клетке, пытаясь рваной робой прикрыть наготу. Он прижимал большие ладони к поломанным ушам и с мольбой смотрел в толпу, но видел только страх, осуждение и ненависть. Они ненавидели его и платили вновь и вновь, чтобы еще раз посмотреть на урода.
Падали в обморок впечатлительные женщины, закрывая ладонями глаза своим детям, алчно смотревшим на того, кто сидел в клетке. Бледнели пропойцы, тщетно пытаясь удержать в желудках вино и дешевый суп из картофельных очисток. Морщили тонкие носики важные дамы, занимая особую ложу господина де Эстре. Хрипло смеялся Жан-Жак, выбегая на арену с ведром подпорченных помидоров.
Только Кривой Шон грустно улыбался в ответ, пока толпа разбирала помидоры по одному су за штуку. Всего полминуты прошло, а ведро Жан-Жака опустело, и он убегал за кулисы, чтобы вернуться с новой порцией, которая разлеталась по рядам похлеще вкусных ливерных пирожков мадам де Эстре.
Во время первого представления Кривой Шон в ужасе забился в угол, закрывая голову от летящих в него помидоров. Некоторые из них были зелеными и оставляли на теле уродца синяки, а от жадных криков толпы голова пульсировала тупой ноющей болью. Но Кривой Шон молчал. Он молчал на первом представлении и молчал на последнем. Ни единого звука не вырвалось из его рта, пока в него бросались томатами и тухлыми яйцами, пока его поливал мутной водой Жан-Жак, стараясь убить жуткую вонь, пока господин де Эстре раз за разом повторял сказку о сыне Дьявола. Кривой Шон молчал и задумчиво смотрел на толпу грустными зелеными глазами.
Однажды Жан-Жак слишком разошелся. Он вышел на арену пьяным, а в правой руке держал гладкий голыш. Клоун надсадно рассмеялся и, размахнувшись, бросил камень в клетку. Кривой Шон, не ожидавший этого, не успел прикрыть лицо руками и камень попал ему точно в бровь. Брызнула кровь, и уродец с ужасом и мольбой посмотрел на господина де Эстре, когда толпа потянулась к своим ногам и в их руках вместо помидоров появились камни.
Хозяин цирка осерчал, громко закричал и велел всем убираться с арены. Толпа злобно ворчала, уходя прочь, но знала, что завтра шатер вновь откроется и за двадцать су снова можно будет пошвырять в самого ужасного человека на Земле гнилыми помидорами. Господина де Эстре волновали только деньги.
Он велел Жан-Жаку вымыть Кривого Шона, а сам отправился подсчитывать прибыль. Каждое представление с Кривым Шоном приносило ему столько же денег, сколько все артисты вместе взятые, и широкая улыбка, обнажающая крупные желтые зубы, не сходила с лица господина де Эстре.
Но утром он, проходя мимо шатра Кривого Шона, удивился еле слышному голосу, доносящемуся из-за одернутого полога. Заглянув туда, господин де Этре открыл рот и забыл о том, куда шел. Его взору предстал плачущий Жан-Жак, который стоял на коленях рядом с клеткой, опустив голову. На его голове лежала забинтованная рука Кривого Шона, который беззвучно шевелил толстыми губами, заставляя старого клоуна трястись от рыданий и редкого, истеричного смеха.
Вечером он вновь заглянул в шатер Кривого Шона и лишь покачал головой, увидев, как Жан-Жак осторожно кормит уродца разваренной картошкой и селедкой. Клоун улыбался, о чем-то говорил, а Шон внимательно его слушал не перебивая. Но и тогда господин де Эстре не смог услышать голос Кривого Шона. Казалось, что клетка не позволяет голосу покинуть её, из-за чего голос способен слышать только тот, к кому обращается уродец. Хозяин поделился этим наблюдением с женой, мадам Катариной де Эстре, но та, против ожиданий, не удивилась. Только улыбнулась и сказала то, чего господин де Эстре не понял.
- Жан-Жак просил прощения, дорогой. Только прощения. И он получил его, - сказала тогда она, вытирая испачканные в муке руки об фартук.
Дни сменяли друг друга, а деньги широкой рекой лились в карман господина де Эстре, как он и предсказывал артистам. На Кривого Шона ехали посмотреть из других городов и ходили слухи, что сам король собирается вызвать цирк ко двору, дабы самолично убедиться в существовании самого ужасного человека на Земле. Каждое утро господин де Эстре бежал встречать почтальона, втайне надеясь увидеть вместо плешивого Кантона королевского курьера с приглашением. Но дни сменяли друг друга, а слухи так и оставались слухами.
Господин де Эстре разжирел, стал питаться исключительно дорогими сортами мяса и за ужином выпивал по меньшей мере две бутылки старого вина из виноградника Ле-мон-Сют. Его костюм был сделан из нежнейшего шелка, лакированные туфли ярко блестели, а массивная цепь, прятавшая в кармане золотые часы, без стеснения говорила о достатке хозяина цирка. Изменения коснулись и артистов.
Скакал в сапоге из мягкой кожи одноногий Филипп, хвастались друг дружке новыми туфельками сестрички Атуа, а Жан-Жак гордо щеголял по двору, выпятив живот с подаренным хозяином шерстяным жилетом. Только Кривой Шон по-прежнему спал в своей клетке, а серое тельце прикрывал рубищем.
Все чаще и чаще, проходя мимо шатра Кривого Шона, господин де Эстре замечал тихую или громкую речь, а заглянув в шатер, видел там тех, кого никак не ожидал увидеть. Жан-Жак по-прежнему кормил уродца разваренной картошкой, хрипло смеялся, рассказывая ему о чем-то, или просто молчал, уткнувшись взглядом в землю. Иногда компанию старому клоуну составлял Здоровяк Луи, державший скрюченную руку Кривого Шона и тихо что-то ему говоривший. Изумлению господина де Эстре не было предела, когда в один из вечеров он увидел, как в палатку заходят сестрички Атуа, а выходят из неё с красными глазами и глупыми улыбками на лицах. Что-то странное заворочалось в груди господина де Эстре, но он не мог понять что. Даже мадам де Эстре пропустила его вопрос мимо ушей и робко улыбнулась. Тогда-то господин де Эстре внес в представление небольшие изменения. Исчезли помидоры, а им на смену пришли ведра, наполненные навозом. Иногда свежим, а иногда сухим и твердым. Толпа кричала и смеялась, бросаясь в уродца зловонными шмотками, но господин де Эстре не смеялся. Он пристально наблюдал за своими артистами, которые без улыбки смотрели за издевательством, а после представления все скопом шли в шатер к Кривому Шону. О чем они говорили, господин де Эстре не ведал, а странное чувство в груди продолжало расти.
- О чем вы говорили? – зло кричал он на артистов, вызывая по одному в свой шатер.
- Ни о чем, - говорили они и, улыбаясь, добавляли. – И обо всем сразу.
Господин де Эстре стал сварлив и беспокоен. Ему мерещились заговоры, а кошмары, сменившие сытые сны, изобиловали легионами демонов, разрушавших его цирк и его жизнь. Во главе адских полчищ всегда стоял Кривой Шон. Мерзкий урод. Сын Дьявола. Он злобно смеялся и показывал кривым пальцем на обезумевшего господина де Эстре.
Вино из виноградника Ле-мон-Сют сменило кое-что покрепче, а желтые глаза хозяина цирка очень часто заливал гнев. В Кривого Шона на представлениях без стеснения бросали камнями и комьями земли, помидорами и тухлыми яйцами, а господин де Эстре все громче и громче взывал к толпе. Его голос дрожал и звенел от гнева, он видел, как из головы Кривого Шона лезут страшные острые рога.
В один осенний день среди артистов зашелестели слухи о том, что мадам Катарина де Эстре покинула ночью шатер супруга. Слухи передавались шепотом, ломким и затравленным, а глаза говоривших были испуганно обозревали окрестности. Слухи стали правдой, когда из своего шатра показался господин де Эстре и на шатающихся ногах направился к шатру Кривого Шона. В правой руке хозяин сжимал острый нож, а в его глазах помимо гнева и трёх бутылок крепкого самогона была боль.
Испуганно охнули сестрички Атуа, когда господин де Эстре прошел мимо них. Удивленно посторонился Здоровяк Луи, увидев глаза хозяина, и разваренная картошка выпала из тарелки Жан-Жака, когда клоун увидел, куда идет господин де Эстре.
Хозяин вошел в шатер, когда Кривой Шон еще спал. Он скрежетнул зубами, отпер негнущимися пальцами замок и, вцепившись левой рукой в жидкие волосы уродца, резко секанул того ножом по спине. Затем, рассмеявшись, он отошел от клетки и, не удержав равновесия, упал на спину, перемазавшись в прелой соломе и нечистотах. Смех застрял в его горле, когда он увидел, что на него грустно смотрят два драгоценных изумруда. Глаза Кривого Шона.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 9