Хищница ЧАСТЬ 1

Ли -Монада Татьяна Рубцова
Полыхаловы.
- Папа, ты берешь в жены заведомую хищницу!
Уже не в первый раз Антон начинал с этой фразы разговор с отцом. Но пятидесятивосьмилетний вдовец не сдавался.
- Сын, скажи честно, почему ты так противишься моему браку? Может быть, в глубине души ты боишься, что останешься без наследства, что Галочка тебя по миру пустит? Так не переживай, я позаботился о том, чтобы у тебя были средства на безбедную жизнь.
- Галочка? Ты еще скажи Галчонок! – взъерепенился Антон. – На твоей Галочке Порхаевой клейма негде ставить! Твою Галочку знает весь Хординск! Прыгает из постели в постель эта дрянь, больного ребенка матери подкинула. Теперь вот до тебя добралась. Ты, папа, думаешь, что очень нужен ей? Ей нужны твои деньги, ей нужны тряпки и косметика, чтобы за твоей спиной заводить шашни с молодыми мужиками! А мама? Ты столько лет был предан ее памяти, а теперь, на старости лет тебя вдруг понесло?
-Антоша, я очень любил твою маму. Мы с Цилей прожили славную жизнь, такая женщина встречается на пути один раз, и я благодарен судьбе за это. Твоя мама была мне надежным тылом, но Цили нет уже восемь лет, а я есть, и в моем возрасте и положении можно себе позволить соединиться с красивой молодой женщиной.
- Но ты же не любишь ее! Как вообще можно полюбить такую вампиршу? Ладно бы ты женился на тете Софе, маминой подруге. И ухожен бы был, и сыт. Опять бы кушал свой любимый форшмак, нахваливал бы чолнт или наслаждался цимесом. А эта? Наверняка не знает, как к плите подойти.
- Понимаешь, Антон, Софочка – прекрасная женщина, но не вызывает у меня никаких чувств, кроме дружеских. А Галя – это огонь, это страсть, если хочешь. Она нуждается в моих деньгах, я это понимаю, а я нуждаюсь в ее красивом теле, в ее ласках, в конце концов. Почему бы мне на склоне лет не пожить так, как вздумается? Или ты боишься, что сам в нее влюбишься?
Так парировал сыновьи удары немолодой седовласый мужчина средней полноты. Его благородные черты производили приятное впечатление. Особенно выделялись серые глаза, немного холодные, но еще не потерявшие своего блеска. Борис Иванович Полыхалов всегда был в центре внимания. Будучи молодым, влюбился в милую девушку, Цецилию Мединскую , дочь известного хординского гинеколога, которого боготворили все женщины. Сначала Борис подвизался на комсомольской и партийной работе, был членом городского совета, а во время перестройки не растерялся, вложил свои средства в компьютерный бизнес и не прогадал. Торговля компьютерами давала хороший доход, он выстроил себе небольшой двухэтажный дом, не такой вычурный, как у новых русских, но вполне приличный. Имел дачу еще с советских времен, ее он тоже превратил в терем, подвел все коммуникации, пристроил баню и часто отдыхал на природе с друзьями или нужными людьми.
Сына Антона он очень любил. Не отказывал ему ни в чем, но, как ни странно, Антоша и не просил ничего особенного, как это бывает у сынков богатых родителей. Выучился на программиста, ездил на работу, вечерами сидел за компьютером, только иногда отлучался на встречи с друзьями. Чем старше становился Антон, тем реже он впускал отца в свою жизнь.
Антоша был необыкновенно красив. Смешавшаяся однажды русская и еврейская кровь выдала миру высокого стройного юношу с черными волнистыми волосами до плеч, с карими, вбирающими свет, глазами, пухлыми вишневыми губами. Все в нем говорило о гармонии. Девушки охотно принимали ухаживания Антона, но приводить невесту в дом тридцатипятилетний отпрыск не спешил.
Борис Иванович не совсем понимал своего сына. Сам он, что называется, «непосильным трудом» создавал для семьи хорошие условия жизни, в нем подсознательно жил страх потерять обретенное. Антона как будто бы это не касалось. Выросший в относительном благополучии, он не волновался о завтрашнем дне, не было в нем ни капли изворотливости. Больше всего отец боялся, что сын окажется слабым, неудачником. Для него неудачник – это тот, кого будут использовать более удачливые собратья в своих целях. «Вся жизнь человеческая, –думал Борис Иванович, - это борьба за существование. Люди – это стая. Волчья стая. Они учатся, работают только для того, чтобы выжить, и не просто выжить, а поудачнее пристроиться. А ведь мозги у Антона – ого-го! Знает три языка, в своей профессии не последний. Но он не волчонок, а это, по нынешним временам, плохо.»
- Знаешь, сын, - продолжил Борис Иванович, - я понимаю Галину. Ей хочется урвать свой сладкий кусок пирога. И она этого не скрывает. А я могу дать ей этот кусок.
Порхаевы.
Производить фуррор Гале Порхаевой было пока негде, поэтому она отправилась в квартирку на окраине Хординска, где выросла под присмотром матери и бабушки. Стала в эффектную позу и нажала на кнопку звонка. Дверь открыла мама, Инна Никитична. Дочка переступила порог и застыла в ожидании восхищения. А похвастаться было чем. На Гале красовалась дорогая норковая шубка, в ушах блестели серьги с бриллиантиками, новенькие замшевые сапожки сидели, как влитые.
- Доченька! – ахнула мама. - Какая же ты у меня красавица!
- Красавица-то красавица, только Бог ума не дал , - проскрипел из комнаты старушечий голос.
- Бабушка, опять ты за свое! – нахмурилась Галина, снимая сапоги.
- Лучше бы о сыне подумала! Парню двенадцать уже, а он мать видит раз в году.
- Хватит пререкаться, садитесь за стол, чаю попьем, - пресекла привычную стычку Инна Никитична.
- Нет, ну скажи, Иннуся, в кого она у нас уродилась? Когда мы ее упустили? Ведь жили же не хуже других, и я работала, и ты, вроде всего хватало, а вырастили эгоистку до мозга костей.
- Ну что вы там получали, а? Копейки. Что можно купить на зарплату медсестры? Полсапога? – не выдержала внучка.
- Ты хотя бы Павликом поинтересовалась, все ж ты мать, а хуже мачехи, - продолжала упрекать Нина Тимофеевна.
- Павлик! – позвала Галя. – Иди сюда скорее! Смотри, что я тебе принесла!
Сын Павел, больной ДЦП, приковылял в зал. Гале всегда больно было на него смотреть: на дергающуюся шею, на ходящие ходуном руки, на искаженные черты лица. Чтоб он пропал, этот Сашка Колесников, заделавший ей ребенка чуть ли не сразу после выпускного вечера. Глупость сделала, оставила ребенка. Если бы не маман с бабулей, плохо бы ей, Галке, пришлось. Они с пеленок выходили мальчика, лечили его, обучали, теперь он в специализированной школе учится, даже неплохо, говорят.
-Что ты мне принесла, мама? – заплетающимся языком выговорил сын.
- Мобильник вот тебе купила. Правда, недорогой, на кнопочки научишься нажимать.
- Спасибо. Но мне некому звонить.
- Как это некому? А бабушке, а друзьям? У тебя же есть друзья? – бодро спросила Галина.
- Я бы так не сказал.
- Ну еще будут, - неуверенно бросила Галина.
Она неловко сунула в руки мальчика коробку с телефоном и поспешила к столу. Нина Тимофеевна, опираясь на костыль, тоже примостилась на стуле. Присел и Павлик. Инна Никитична принесла чашки, чайник, нехитрое угощение: варенье, сгущенку, белый батон.
- Ууу, как вкусно! – закатила глаза Галя, стараясь не смотреть в сторону Павлика. Пересилить себя она не могла. Сама красавица, она считала его досадной помехой на пути в поисках обогащения. Эту цель она поставила перед собой со школьной скамьи. Завязывала знакомства с более-менее значимыми людьми Хординска, искала начальников, больших и малых. Они охотно пользовались услугами красавицы, но ни один не предложил ей руку и сердце. А тут вдруг подвернулся Борис Иванович и пожелал соединиться с ней узами брака, чем она и воспользовалась. Да, староват, но грешно упускать такой денежный мешок.
- Ну как тебе живется с Борисом Ивановичем? Чего ж на свадьбу не пригласила? Стесняешься нас? – с горечью расспрашивала Инна Никитична.
- Мама, там были приличные люди, городские чиновники, партнеры мужа по бизнесу. Был тихий вечер в ресторане, без всякой помпы, – бросила Галина.
- Да уж куда нам, грешным, в ресторан, - буркнула бабушка. – Ты вон, как елка, обряжена. А мне, помню, отец из Германии привез в сорок пятом отрез материи, из которой наперники делают, выбирал, видно, покрепче. Мать пошила нам с сестрой платья из этого наперника, так они три года носились, мы уж не знали, как от них избавиться.
- Слыхала я про твои наперники! – взорвалась Галя. – Может, мне тоже прикажешь в отрепье одеваться? Нет уж! Дудки! Ты еще напомни, что вы лопухом подтирались, а не туалетной бумагой! Вы привыкли к тому, чтобы все было по правилам, вы всю жизнь стояли в очередях, поэтому вам трудно понять меня. Я никогда не стояла в очереди! И не буду стоять!
- Галочка, ты вот и не выучилась ни на кого, - примирительно сказала Инна Никитична.- В школе учителей винила, что плохо объясняют, теперь вот без образования куда? А если что случится с твоим Борисом Ивановичем? Что ни говори, не мальчик уже, старше меня.
- Мам, ну не каркай! Ничего, я тогда к сынку его прилеплюсь, к Антоше. Сладкий такой парняга. Где наша не пропадала!
- Ты бы хоть ребенка постеснялась, оторва! – прошипела Нина Тимофеевна. - Хорошо, что твой отец давно на том свете. Он бы поседел от такой доченьки. Ты ж прямо какая-то хищница. Да, хищница! Вот тебе уже тридцать, а любила ль ты хоть кого-нибудь?
- Любила и люблю. Только себя, - холодно ответила Галина. – Спасибо за чай.
- Это прямо нарциссизм какой-то! - вздохнула Инна Никитична, когда дочка ушла, хлопнув дверью на прощанье.
- Разбаловали мы девку, все боялись, чтобы она не была хуже других. По-моему, она все равно стала хуже других. Ты так не считаешь, дочка? – задала на всякий случай вопрос старушка, хотя ответа ей не требовалось.
Борис Иванович.
Казалось, в Бориса Полыхалова кто-то вдохнул новую жизнь. На свадьбе все выражали восхищение по поводу красоты и безупречного вкуса его молодой супруги. Антон сидел с мрачным видом, но он был корректен, а больше от него ничего и не требовалось. Тетя Софа, сидевшая рядом с Антоном, только вздыхала и тихонько повторяла: «Бедная Циля, наверное, в гробу переворачивается…»
Бориса Ивановича не возмущало, что Галочка совсем не умеет готовить, кроме, пожалуй, омлета. Чай, кофе с бутербродами были каждое утро на столе в течение первых двух месяцев после возвращения их из свадебного путешествия. Потом Галочка пожаловалась на то, что не привыкла так рано вставать, что у нее начинает болеть голова. «Ну, Борюсик, солнышко, приготовь себе кофе сам», - и он не стал возражать. Жаркие ночи компенсировали Борису Ивановичу серые будни. Он возил Галчонка по дорогим курортам, водил в хорошие рестораны, скупил ей чуть ли не все наряды и драгоценности.
Однако вскоре Борис Иванович заметил, что казна его стала истощаться. Галочка требовала все больше и больше денег то на парикмахеров, то на маникюр-педикюр, и никакие уверения, что она и так прекрасна, не помогали. А потом она запросила автомобиль. Супруг напрягся и купил ей «Тойоту», предварительно оплатив водительские курсы. Глядя на счастливую жену, Борис Иванович и сам улыбался. Теперь застать дома жену было нелегко. Впрочем, Галочка не ограничивала его свободы. Если нужно было Полыхалову поехать с друзьями на рыбалку или надолго отлучиться по работе, она не возражала. «Я буду тебя ждать, Борюсик», - сюсюкала она, целуя его в дряблую щеку. И мир ему казался прекрасным.
Но однажды Антон пропал. По возвращении домой Борис Иванович нашел плачущую жену с поцарапанными руками и сломанными ногтями, которая уверяла мужа, что Антон к ней приставал, а она еле отбилась. В бешенстве отец ворвался в комнату сына, но его там не обнаружил. На тумбочке лежала записка: «Папа, я ухожу. Не ищи меня. Антон.»
- Я прокляну этого мерзавца! – в гневе кричал Борис Иванович, но Галочка его успокоила, сказала, что так, наверное, лучше для всех, и постепенно Борис Иванович пришел в себя, только твердил: «Как он мог? Как он мог?»
Борис Иванович пытался отыскать сына, но ему это не удалось. Поступок Антона и его побег из дома не прошли бесследно для отца. Он на глазах старел, силы покидали его и даже наличие Галчонка-красотули уже не вдохновляло. Прошел год, за ним второй. Однажды жена сообщила ему, что беременна. Может быть, раньше это известие и обрадовало бы его, но теперь мысль, что он станет отцом, только угнетала. «Я стар и больше не хочу детей. Делай аборт!» - безапелляционно заявил он. Никакие уговоры не помогали. А расчет Галочки был прост: нужно родить наследника. Однако она просчиталась: не так глуп оказался ее муж и вообще не лопух, как ей думалось. После аборта Галочка долго дулась на него, тогда он пригласил нотариуса Абениамина и, чтобы как-то вернуть жене и себе душевное равновесие, подписал ей дачу. Галочка была не совсем довольна и решила «дожать» супруга, чтобы он отписал ей дом.
И все бы получилось по ее задумке, да судьба сыграла злую шутку. Однажды прямо в офис Борису Ивановичу доставили плотный конверт. Открыв его, он увидел фотоснимки, на которых его жена кувыркается с другими самцами. Да не с одним! Что произошло в душе супруга-рогоносца, сказать трудно. Он нашел в себе силы позвонить нотариусу и попросил его приехать, посулив возместить неудобства. Только срочно! Через десять минут нотариус сидел в его кабинете и строчил завещание, в котором все движимое и недвижимое имущество отходило сыну, Антону Полыхалову. «А дача тоже?» - поинтересовался нотариус. «Пусть она подавится!- заплетающимся языком прошелестел Борис Иванович. – Видно, Антошу-то она со свету сжила…А я – старый дурак! Прошу тебя, Абениамин, найди сына! Заклинаю!» Он потянулся к ящику стола, неуверенно выдвинул его и трясущейся рукой положил перед нотариусом пачку банкнот: «Это тебе на расходы». Поставив на документе подписи, Борис Иванович вдруг откинулся на спинку кресла, уголки его губ опустились, он как-то странно замер.
Скорая приехала быстро. Примчалась в больницу и Галина. Всучив «кому надо» деньги, она беспрепятственно добралась до отделения реанимации. Борис Иванович внимательно всмотрелся в прекрасные, наполненные крокодиловыми слезами глаза женушки и с трудом выдавил последние в своей жизни слова: «Тебя… надолго…хватит…»
«Геморрагический инсульт» - так было написано в свидетельстве о смерти.
- «Тебя надолго хватит…» Что бы значили его последние слова? – раздумывала Галина. - Скорее всего, муж хотел сказать: «Тебе надолго хватит. Денег.»
На похороны Галина не поскупилась. Борис Иванович был уважаемым человеком, поэтому провожать его пришли почти все сливки Хординска. Они тоже не жалели денег на помощь вдове. Набралась приличная сумма, можно было поставить хороший памятник на могиле мужа.
Было много венков и речей. Поминки проходили в том же ресторане, где пять лет назад они играли свадьбу. Эта клуша Софочка положила цветы на свежий холмик, протерла носовым платком памятник его первой жены, Цецилии, и сразу уехала домой. Ну и пусть. Теперь она, Галя, полноправная хозяйка всего имущества мужа. Она всем рассказывала на поминках о прожитых душа в душу пяти годах и о последних словах супруга. Нотариус, присутствовавший тут же, молчал и ел за двоих. Все потом. Все потом.
Уборщица, обнаружившая компрометирующие снимки в мусорной корзине, показала их заму Бориса Ивановича. Тот отобрал их и приказал молчать. Но шила в мешке не утаишь, и пошла гулять молва, что своими изменами Галочка угробила супруга. Когда она проходила мимо гостей в черном облегающем платье, которое необыкновенно шло ей, то отчетливо услышала: «Хищница!»