Два сигаретных огонька горели рядом, на одном уровне, и Тане показалось, что на неё из темноты подъезда смотрит голодный зверь.
— Здоров, Танёк! Откуда такая нарядная? — заговорил зверь голосом соседа Серёги.
— Здоровей видали. Днюха у меня. В Гагике справляла.
— Что-то рано ты из Гагика идёшь, ещё часа нет.
— Да там бардак начался, какие-то придурки стол из окна выбросили.
— Бывает. Сколько стукнуло тебе, красна девица?
— Восемнадцать, добрый молодец. Можно водку покупать.
— А зачем её покупать? Мы такой красавице бесплатно нальём, да, Артюха?
Витька Артюхов буркнул “Угу”, посторонился, и Таня процокала каблучками по лестнице. Перегнулась через перила и подмигнула Серёге:
— А жена не заругает?
— Не, Ленка до утра на смене. Мелких к тёще на лето сбагрили. Ну так что, в гости зайдёшь?
— Подумать надо…
— Маман твою вчера видел. Суровая. Не поздоровалась даже. Сейчас поди у глазка дежурит, тебя ждёт…
— Наверное. Слушай, и правда, чего б Танечке не зайти в гости к хорошему человеку?
Закуска у соседей была совсем уж нехитрая. К подсохшим макаронам Таня не прикоснулась, зато с удовольствием грызла кисло-сладкие зеленые яблоки. Она быстро хмелела и, выходя в туалет, всё чаще опиралась на крепкое Серёгино плечо. Артюху свалило раньше всех: он упал на расстеленное кресло-кровать и захрапел.
— О, потеряли бойца, — протянул Серёга.
— Ну и ладно, вдвоем справимся, да, Танюш? Позвольте пригласить даму на танец. — Таня поднялась и едва не упала. Пьяные ноги не слушались, и она повисла на Серёгиной шее. — Да ты, малая, совсем расклеилась.
Он подхватил Таню, крепко прижал к себе, облапил, прилип губами к её рту. Оттащил на диван. Долго возился с мудрёной потайной пуговицей на её джинсах. Наконец, стянул их вместе с трусами и навалился сверху.
— Отстань, — промычала Таня. — Я ни с кем не была ещё.
— Да ладно, не была она.
Пьяное тело не слушалось Таню: пьяные руки вяло отмахивались, пьяное зрение выхватывало из сумрака Серёгин глаз, круглый и мутный, щетину на подбородке, приоткрытый рот. Пьяный диван противно поскрипывал, пьяная люстра качалась вверх-вниз. Наконец, в ухо горячо дохнуло:
— Таня, Танечка, люблю тебя.
Диван умолк, люстра перестала качаться. Серёга ещё раз прилип к Таниному рту мокрыми губами и отвалился, как довольная пиявка.
— Ты смотри, не соврала. Пойду полотенце принесу.
Он натянул на Таню трусы и джинсы. Матерясь вполголоса, застегнул пуговицу и лёг рядом.
— До семи дрыхни спокойно, Ленка только в восемь придёт. — Таня повернулась на бок и провалилась в тяжёлую похмельную дрёму. — Танёк… А красивая ты. Давай с тобой гулять будем?
Разбудили её крики и шум.
— Ах ты, скотина! Думаешь, у нас соседи глухие, не услышат, что ты тут шалман устроил?! Мне уж позвонили с утра! — Лена, Серёгина жена влетела в комнату. — Да это ж Танька! Она ребёнок совсем! Тебе дадут больше, чем она весит! Ты о детях подумал?! На них же будут пальцем показывать! Урод!
Таня зажмурилась, прогоняя кошмар, но тот не хотел заканчиваться. Лена лупила мужа своей сумкой. Сумка раскрылась, на пол посыпались женские мелочи. Серёга сграбастал жену, не давая вывернуться. Она глухо зарыдала в его плечо.
— Ничего не было, Ленусь. Девчонка по пьяни этажом ошиблась. Ну, думаю, пусть поспит пару часов, а то мать орать начнёт, из дома выгонит. Ты ж Надежду Семёновну знаешь… Лен, не было ни-че-го.
Таня бочком выскользнула из комнаты, схватила сумочку и туфли, босиком выскочила на лестницу и понеслась домой. Дома она закинула вещи в стиралку и долго, тщательно мылась, твердя про себя “не было ни-че-го”, как будто заучивала скучные стихи. Скрутив гулькой мокрые волосы, она забралась под одеяло. Панцирная кровать угодливо прогнулась под ней, и почти сразу Таня заснула.
Сон отпустил её, когда электронные часы на столе показывали десять вечера. Она проспала почти пятнадцать часов. В голове шумело. Пошатываясь, Таня побрела в ванную. Глянула на торчащий из стиралки рукав блузки. Перед глазами закружилась карусель воспоминаний: белая мякоть обкусанного яблока, мутный Серёгин глаз, люстра, разбитая Ленкина пудреница, снова яблоко… Таня медленно, с опаской опустила взгляд на свои бёдра. Там, где она ожидала ощутить жуткую боль, лишь саднило. Она прерывисто выдохнула, а на вдохе едва не подавилась воздухом: дверь в ванную резко распахнулась.
— Мам, ты б хоть постучалась!
— Ещё я в своей квартире стучаться буду! На щеколду закрывайся! Да и что я там у тебя не видела. Крем сверху подай.
Таня защёлкнула за матерью дверь. Съехала по холодной стене на пол. Что если она всё узнает?! Что, если я… Перед Таниными глазами снова заплясали картинки. Одноклассница Айнура стоит у доски — глаза в пол, бледная и застывшая, как статуя, только подрагивают сложенные на большом выступающем животе пальцы. Весь восьмой “А” вперился в неё жадным, голодным до чужой беды взглядом. Географичка, сухая и тонкая — увеличенная копия указки — нависает над Айнурой, почти касаясь губами скрученной на макушке косы.
— Ну что, деточка, доигралась? Теперь знаешь, что учиться легче, чем ребёнка носить!
Кровь больно ударила в виски. Таня сжала их ладонями и крепко зажмурилась. Если залетела — домой хода нет. Мать позора не простит. На учёбе можно крест ставить. Помогать некому. А этот… Даже если разведётся, что же, полжизни потом его перегар нюхать?! Тупик… А если он мне заразу занёс?! К какому врачу сначала идти? И спросить не у кого… Погоди-ка, Таня… Как это не у кого? Женька! Она из магазинских девчонок самая старшая. Даже замужем побывала. С ней все малолетки советуются…
Таня вскочила, хлебнула из-под крана холодной воды, собрала волосы в высокий хвост. Достала из шифоньера белую футболку с носорогом: носорог улыбался, держа над головой огромную штангу и попирая ногой надпись “Пауэрлифтинг-2000”. Таня втиснулась в джинсы, повязала на талию олимпийку. Мать оторвалась от телевизора и заворчала:
— Весь день дрыхла, что ночью будешь делать? С мужиками шляться? — Таня напялила кроссовки и выскочила в подъезд. В дверях она услышала брошенное вдогонку: — Не вздумай в подоле принести! Нянчить сама будешь!
На пятачке у продуктового магазина кипела жизнь. Пацаны пили пиво. Анька делилась оставшимися от торговли семечками. Магнитофон громко жаловался, что не видит чьих-то рук. Сквозь музыку пробивалось басовитое Женькино ржание. Таня увидела её рыжую макушку над головами столпившихся девчонок. Женька рассказывала что-то забавное, размахивая руками и гогоча. Таня ждала, нервно постукивая носком кроссовка по деревянному поддону. Наконец Женька отсмеялась и отошла от толпы. Таня кивнула ей, отзывая за угол.
— Пару дней жди, потом иди в поликлинику. К Сагитову. Он нормальный мужик. Анализы сдай. Если что-то подцепила, до результатов поймёшь. Потом красные дни жди. Не пойдут вовремя — делай тест. И дуй к гинекологу. Кто там у нас, Потапова? В поликлинике спросишь.
Потапова… Со школьного медосмотра Таня помнила грубые холодные руки в перчатках, запах табака и клубничной жвачки. Вспомнила громкие, слышные всем в коридоре вопросы:
— Половой жизнью живёшь? Даже одного раза не было?
Вспомнила, как горело лицо, когда она выходила из кабинета. Будто от пощёчин…
Женька, не спрашивая, прикурила для Тани сигарету. Таня вдохнула горький обжигающий дым и закашлялась.
— А дальше, детка, я тебе не советчица. Тебе решать, оставлять или…
— Спасибо, Жень…
— Не за что пока. И с врачами не тяни.
Тане не хотелось курить, но и выбросить предложенное из добрых побуждений было неловко, поэтому сигарету докуривал ветер. Таня сосредоточилась на растущем столбике пепла и едва не подпрыгнула от неожиданного вопроса:
— А кто это у нас тут лифчики не носит? — Незнакомый парень открыто разглядывал её грудь.
— Таня не носит. Таня упряжки не любит. А кто спрашивает?
— Макс. Согласен насчёт упряжек. Только расстегнёшь — уже и скакать расхочется.
Улыбался Макс своеобразно, будто раздумывая, достоин ли визави этой улыбки. Сначала ползли вверх уголки губ, а потом показывались крепкие ровные зубы. Таня жадно всматривалась в них, и не могла отвести взгляд. Она почти каждый вечер приходила к универмагу, чтобы поймать эту улыбку и ответить на неё своей. Только здесь она забывалась, становилась прежней Таней-до-дня-рождения — смешливой и беззаботной. В остальном она будто села на карантин и постоянно одёргивала себя. Потому что как можно радоваться, когда жизнь может вот-вот измениться навсегда.
Результаты анализов Таня ждала как на иголках. Она кралась по коридорам поликлиники, чувствуя, как скатываются по позвоночнику капли пота. Только бы не встретить знакомых! Доктор Сагитов оказался весёлым балагуристым мужиком. Для Тани у него были хорошие новости. Она едва не расцеловала его в толстые, поросшие седой щетиной щёки. К Потаповой идти не пришлось: “красные” дни начались вовремя. Таня смеялась и плакала от облегчения, застирывая холодной водой пятна на белье. Карантин был снят. Снова можно было хохотать, запрокидывая голову, не осекаться посреди разговора, не замирать вдруг с пустым остановившимся взглядом.
Через неделю Макс позвал Таню в гости. Целуясь, они громко и неуклюже ввалились в тёмную прихожую. Неожиданно зажёгся свет. Молодая женщина в махровом халате неодобрительно смотрела на них, скрестив на груди руки.
— Тань, это сестра моя, Наташа.
— Очень приятно.
— Взаимно. Берите матрас и валите на кухню. И потише там, мелкий спит.
Макс расправил на полу тонкий полосатый матрац, принёс свежее бельё. Шепнул на ухо:
— Ты не боись, СПИДа у меня нет. — Он погасил свет и подошёл к Тане близко-близко. Она знала, что сейчас он улыбается. — Если не хочешь — не будем.
— Хочу.
Наутро Таня заскочила домой, покидала в спортивную сумку всё, что показалось нужным. На бегу бросила матери:
— Я к своему парню.
— Без свадьбы жить собрались? Нагуляешь — мне не приноси!
Дослушивать Таня не стала. Улыбаясь, она выбежала из влажной духоты подъезда в тёплый июльский день.
Таня не прятала любовь. Ни от дрожащих на бархатном небе звёзд, ни от подгулявших прохожих. О том, что они с Максом вместе, знала вся округа. Таня не замечала, какими холодными стали взгляды магазинских подружек. Как часто недовольная Наталья заглядывала к ним на кухню, ворча: “Не надоело пол шлифовать? Два часа ночи, можно потише?” Был позабыт и спортзал, куда до того самого Дня рождения она ходила каждый день. Любовь будто окружила её радужным мыльным пузырём, в котором существовали только она и Макс.
Через месяц этот пузырь лопнул. Лопнул от двух сигаретных огоньков, встретивших Таню в подъезде Макса. На неё снова глядел голодный зверь. Только теперь он говорил голосом незнакомки.
— Ты же Таня? А меня Света зовут. Я Максимкина жена.
— Свет, она малолетка совсем. — Выплыл из темноты второй женский голос. — Давай я с ней поболтаю, а то ты наворотишь дел. — На крыльцо вышла крупная блондинка в спортивном костюме. — Ну чего ты стоишь столбом? Обманул тебя этот козёл. Не видела разве, как на него магазинские шмары вешаются? Он тебя выбрал, потому что не потасканная. Поздно до Светки новость дошла, что он освободился.
— Освободился? Откуда?
— Господи, да ты совсем ребёнок! Сидел он. А тебе наплёл, что на вахту ездил? Светка с ним до тюрьмы пять лет жила. Спали вместе, ели вместе, в туалет — и то вместе ходили. Потом все три года ждала его. А вчера из деревни приехала — и на тебе, новости. В общем, козёл он. Но козёл Светкин, поняла?
— Пусть мне сам скажет, что Светкин.
— Чёрт с тобой. Идём, дома он. Даже выйти к тебе не захотел.
Таня поднялась, тяжело ступая по лестнице. В обуви прошла на кухню. Макс сидел за столом, пьяно уставившись в стену. Света обняла его за шею, разворошила волосы. А он не убрал её руки.
— Макс, скажи им… Ну что ты молчишь?!
Спустя минуту невыносимой тишины Таня сорвала с вешалки сумку, комком, не разделяя грязное и чистое, скинула в неё вещи. Слёзы мешались с тушью, пачкали лицо и белую футболку. Чувство невозвратной потери давило на плечи, как штанга, на которую с каждым шагом навешивают блины. Таня еле дотащилась до дома. Под осуждающим взглядом матери затолкала сумку в шкаф и, не раздевшись, забралась под одеяло. Она проспала почти сутки. Следующую неделю она поднималась только чтобы глотнуть холодной воды или прихватить со стола солёный крекер. Она часами глядела в потолок, ругая себя. Вот залетела бы от него, тогда б он точно никуда не делся. И Светке хрен бы что обломилось! А сейчас его как вернуть?! Приворотным зельем?! А что… Говорили же девчонки, что в дачном посёлке настоящая ведьма живёт… Таня сунула руку под матрас и достала скрученную в трубочку заначку. Остатки стипендии. Должно хватить.
— У тебя лоб не болит? — с ходу спросила Женька. Таня осторожно пощупала лоб.
— Нет, с чего бы?
— С того, что ты по нему второй раз теми же граблями получаешь. Не представляю, детка, чем я могу тут помочь.
— Жень, сведи меня с ведьмой. Ну, с Берестой. Девчонки говорят, ты её знаешь. Приворот хочу сделать. У меня деньги есть. Вот.
— Это тётя Тамара, что ли, ведьма? Берестова? — хохотнула Женька.
— Больше слушай этих дурочек. Терапевт она. На пенсии. Людям по доброте душевной помогает. Приворотами не занимается. И деньгами не берёт. Так что спрячь свой кулёк. Завтра после работы к ней заскочу. Скажу про тебя. К четырём сюда подходи.
К универмагу Таня явилась в полчетвёртого. Она издалека заметила огненную Женькину шевелюру и побежала навстречу.
— Держи, детка. Это тебе от Бересты. Дома прочитаешь. — Женька сунула Тане в руку мятую записку.
— Спасибо, Жень.
— Если будет за что, сигарет мне купишь. А ей пачку пастилы.
— Хорошо! — на бегу крикнула Таня.
“Где тебе тяжело, там легче станет”.
Корявые синие буквы жались к верхнему краю записки. И что это может значить? Где тяжело… Под его окнами. У магазина. Дома — вот уж тяжелее не придумаешь.
Где тебе тяжело…
Тыльной стороной кисти Таня коснулась железной спинки кровати. Металл приятно холодил кожу.
…там легче станет.
Где тебе тяжело…
С плаката на стене улыбался позирующий Шварценеггер.
…там легче станет.
Солнечный луч забрался под стол и подсветил пыль на забытых гантелях.
Транежёрный зал встретил Таню привычно гремящими колонками, запахом железа, пота и разогревающей мази, дурацкими шуточками вроде “вентиляция для слабаков”. Таня занималась остервенело, не жалея себя, зная, что завтра будет болеть каждая клетка её тела, но не могла остановиться. Несмотря на гудящие ноги, домой она шла едва касаясь земли.
У подъезда курил Серёга.
— Здорово, соседка. Куда пропала? — Таня поднялась по ступеням и посмотрела ему в глаза. Он отвёл взгляд. — Тань, ты это… Извини меня… — Таня кивнула и двинулась к дверям. — А мы с Леной разводимся.
— Соболезную.
— Нас с тобой Артюха слышал. Ирке своей сболтнул. А она у Лены лучшая подружка.
Таня обернулась.
— Молодец.
— В смысле? Ты чего, Тань?
— Молодец твоя Ленка, что ушла. Бывай, Серёжа.
Таня хлопнула его по плечу и скрылась в подъездном сумраке. Она поднялась домой, бережно поставила сумку на кресло, легла на кровать и уставилась в потолок. Спать не хотелось.
#ЛарисаПотолицина
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 1