~ Там, где поет свиристель ~

Глава третья
Заключительная
"О чем молчат птицы"
С того дня Марьяна в лесу не появлялась почти неделю. Не понимал Степан, что же на уме у этой девицы. То с ума его сводит, ласковые слова говорит и в душу заглядывает, то исчезает и словно и вовсе забывает о нем. Оттого становилось парнишке обидно и тоскливо. В эти тяжкие дни лишь она была ясным солнышком, светлым лучиком и чистым счастьем, что одарило его вновь любовью к жизни, ведь теперь он может вновь ходить.
- Марьяна... душа моя... - задумавшись и склонившись над бруском дерева выдохнул Степан и уставился на рубанок в своих руках. Сердце его затрепетало и он, что было прыти - рванул к старому шкафу, где висели отцовские одёжи. Там, среди них должен быть его любимый пиджак, в котором они с матушкой шли под венец много лет назад. Хотелось Степану увидеть, как будет выглядеть он, если даст девушка согласие на брак. Хоть на минуточку поглядеть на себя нарядного, да статного. На своих ногах.
Степан в суете полез в шкаф, отодвигая материны юбки, которые та хранила на праздники, да поездки в город. В углу стояли ее туфельки, которые отец сам смастерил для Натальи из куска свиной кожи, и старые сандалии, которые Степка таскал до тех пор, покуда пальцы не начали торчать из них. Наталья почему-то берегла их.
И вот, наконец-то он нашелся, любимый отцовский пиджак! Степан аж посветлел, глядя на его мягкий материал и красивые, ровные пуговички, аккуратно пришитые по краю. Парнишка бережно надел пиджак и погляделся в треснувшее зеркало, мутно отражавшее его образ. Но и так хорошо было видно, как преобразился он в этом наряде. Степка приподнял воротник и глубоко вдохнул. Все еще чувствовался запах отца, хоть и слабо. Его одеколон, который ему привез двоюродный брат из Москвы, и который он использовал по одной капельке только в самые важные праздники.
Степка с заботой расправил вороник, чтобы не помять его, и осторожно пригладил ткань, но вот, внутри кармана что-то мелькнуло. Парнишка заглянул туда и увидел край пожелтевшей бумажки, похожей на плотную бумагу для фотокарточек. И верно. Это действительно была фоторафия. На задней ее стороне ровным, девичьим почерком было подписано: "Моему Степушке от Марьянки на долгую память. Чтобы помнил ты, что пока жива я - я буду любить тебя всем сердцем, а когда отправлюсь в мир иной - стану любить душой".
Степан с волнением перевернул фотокарточку и застонал от удивления. На снимке были запечатлены его отец и Марьяна. Точно такая же, какой он видел ее в последний раз. А отец - совсем молодой и счастливый. Совсем другой, не такой, каким он был в довоенные годы - с вечно хмурым, недовольным и даже мрачным лицом, пусть и любил пошутить и порой даже выпить с мужиками. На фотокарточке он был, словно и сам Степка - светлый, окрыленный, переполненный желанием жить и стремиться к безграничным возможностям этого мира, а глаза его горели, как два драгоценных камня. Марьяна нежно прижималась к нему плечиком и улыбалась, а отец бережно обнимал ее одной рукой, словно боясь, что она сейчас рассыпется, будто хрупкая хрустальная скульптура. Видимо, не достаточно хорошо оберегал.
В растерянности Степка не знал, как осмыслить все это, как понять то, что она по-прежнему юна и красива? И почему отец никогда не говорил о ней? И, если отец знал ее в молодости, то как могла Марьяна учиться с ним в школе в одном классе?
- Да ерунда это все... поди, это матушка Марьяны в юности. Неужто они с отцом были влюблены? Слова-то какие она ему оставила... только... там ведь написано, что от Марьяны. Как же так-то? - высказался вслух Степан и снова посмотрел на окно. Он совсем запутался. Теперь уже точно следует спросить мать о Марьяне. Но фотокарточку наверное лучше пока не показывать. Ее молитвы об отце должны быть услышаны в такое тяжелое время, а коли прознает об их с ее матушкой встречах, небось, прогневается. Нельзя допустить такого. Молодость, всякое ж случается. Не успел Степка закончить мысль, как на пороге появилась мать, снимая у двери платок и вешая его на старый гвоздь в стене.
- Чего это ты такой растерянный, сынок? Да вона, чего-то отцовский пиджак надел. - словно учуяв спросила она и прошла к печи.
Парнишка быстро спрятал фотокарточку и постарался не выдавать волнение.
- Тоскую об нем, матушка. Хоть одежду его примерить, запах вдохнуть.
- Хм, неужто сохранился еще? - удивилась она и подошла ближе, после чего прижалась носом к плечу сына и глубоко вдохнула. - И то правда. Будто рядом стоит. Бедный мой солдат.
- Матушка... - решил спросить Степка, гневаясь на себя за то, что так не ко времени начал другую тему.
- Ну, говори. - Наталья поправила примявшиеся под платком волосы и чуть улыбнулась.
- Помнишь, у нас через дорогу семья жила одна? У них девчонка со мной училась, в одном классе. Дом у них тогда погорел, отец погиб, и уехали они.
Наталья поставила на печь чайник, громко бахнув о плиту и задумалась.
- Помню, сынок. Как же ж не помнить тако горе? Ох, слез сколько было! Ванька-то не очень хороший мужик был, прости меня Господи, но семью берег. Да вот себя не уберег.
Степка снял отцовский пиджак и убрал в шкаф, а затем осторожно спросил :
- А как его осиротелую дочь звали?
- Так неужто запамятовал? Вместе же в школу бегали!
- Не помнится что-то. - еле выговорил Степка, стыдясь того, что приходится привирать матери.
- Маринка же!
- А мать?
- А мать Анной зовут. Хорошая женщина. Много помогала мне, когда времена тяжелые наступали.
- А куда они уехали? Может знаешь?
- Чего же не знать? В городе живут. Анна мужичка нашла себе после Ваньки, а Маринка замужем уж почитай год. На сносях, родить скоро должна. Это мне Тамарка сказала, в конце улицы которая...
- Знаю, знаю. - перебил Степка. - А сестер у Маринки нет больше? Или матери ее? Может есть одна? Марьяна?
Наталья услышав это имя как-то помрачнела, задумалась, и снова накинув платок ушла во двор, перед этим сказав:
- Нет у нее сестер. Одна она у Аньки.
Степан озадаченным взглядом проводил мать и еще раз посмотрел на фото. Марьяна смотрела на него. Это точно была она.
- А что же ее дом? Тот пожар и... отец. Ее отец. - парень вспомнил все те видения, снившиеся ему в последнее время. Все это связано в одно, да как же разгадать, что к чему? Нет, надо выведать у матушки все в подробностях.
- Мама! - позвал Степан и поспешил за матерью. Та суетилась в хлеву, где оголодавшая коза уже шаталась из стороны в сторону, ища в старой соломе пропитание.
- Скорей бы трава погуще отросла, а то издохнет, бедная. - вздохнула Наталья, с грустью глядя на козу.
- Матушка, и все же, скажи мне, не было ли у нас в деревне никого по имени Марьяна? Такая улыбчивая, в белом платьице всегда ходит. Может в гости к кому приехала, а?
- Нет, сынок, не знаю я таких. - отмахнулась Наталья и погладила животину.
Нечего было говорить с ней более на эту тему. Уже ясно, что о Марьяне Наталья точно слышала, но говорить не хочет. А может и знает об их с отцом встречах.
Так ничего не добившись, Степан вернулся в дом, за свою работу, но собраться с мыслями уже не мог. Из головы не выходила та фотокарточка, которую Степан разглядывал весь вечер. Так и заснул с нею в руках. И только начал погружаться он в сон, как перед глазами стали являться образы. Чьи-то голоса, среди которых отчетливо выделялся ее голос. Голос Марьяны. Он был взволнованный и испуганный. Она с кем-то говорила и чувствовал Степка ее сильный страх перед ним. Пелена покрывала обзор, но со временем он рассеялся и парнишка увидел лес. Тот самый лес, где они проводили дни с девушкой. Темно, зябко, а Марьяна стоит там, возле старых елей и сжимает ладошки, не то от страха, не то от холода. Невдалеке от нее, прячась за ветвями стоит незнакомый человек, с которым, как догадался Степан, она и говорила.
- Уходи отсюда! - грозила она, переминаясь с ноги на ногу. - Придет сейчас жених мой - не отвертишься! Ступай прочь, кому говорю!
- Марьяна... - пробормотал незнакомец и выйдя из-за ветвей подошел ближе к ней. - Не серчай, красавица моя. Не придет он. Знал я, что у вас тут свидание, оттого и написал записку ему и у калитки положил, что не придешь ты. Не бывать вам вместе, я же давно тебе это говорю, а ты горденишься, душу мою в клочья рвешь. Мне должна твоя красота достаться, а не недоумку этому.
- Не тебе решать, кто и кому достанется! Сразу невзлюбила я тебя! Что и говорить - дерзкий и наглый! Тьфу, бесстыдник! - кричала Марьяна, шагая все дальше и дальше от человека, который сильно желал разлучить ее с кем-то. А он, в свою очередь приближался и приближался к ней, медленно, по-охотничьи.
- Не говори таких слов обидных. Вот увидишь - не такой я человек. А за дурачком твоим каждый день слежу, поди, напротив живу и вижу, что толку мало от него. Не сумеет он тебя так любить, как я. Богом клянусь тебе.
- Ступай уже отсюда! - продолжала прогонять его Марьяна и уже готовилась бежать. - Еще хватает тебе наглости клясться, да божиться! Не люблю я тебя и никогда такому не бывать!
- Ах Марьяна, что ж ты со мной сделала... в какое чудовище обратила из-за бездонных глаз своих... - прохрипел, словно бесом одержимый молодой человек и погнался за девушкой.
Степан не мог следовать за ними, как ни старался, словно чья-то жестокая сила заставляла его быть свидетелем того события, но не участником. Он лишь слышал Марьянкины мольбы о помощи вдалеке и звуки рвущейся одежды. Она плакала и умоляла не трогать ее, но тот продолжал мучить девушку, доведенный до сумасшествия и озлобленный из-за того, что другого выбрала Марьяна.
Спустя, казалось, целую вечность, Степан услышал треск веток и кряхтение злодея. Он вышел на опушку с грязными в земле по локоть руками и горестно вздохнув сказал себе под нос -
- Сама ты виновата во всем. Не захотела обрести счастье от моих рук, так получи смерть. - с этими словами вытер он пот со лба и ушел прочь.
В этот миг где-то словно половица скрипнула и видение Степана оборвалось. Он открыл глаза и понял, что это мать ходила по дому. Пошарив руками возле себя он заметил, что фотокарточки рядом нет и поднялся с постели.
Наталья сидела возле окна, и когда Степан вошел в избу, с печалью посмотрела на сына. В руках ее была та фотокарточка.
- Я ее не знавала. Не застала уже.
- С ней ведь случилось что-то, да? - спросил Степка, удивившись тому, что мать наконец заговорила об этом.
- Да кто же его знает? - Наталья вздохнула и продолжила, не переставая смотреть на фотографию. - Ой, как давно было это, да и не со мною, а сердце слезами ревности умывается по сей день.
- Мам, расскажи. - тихо попросил Степка и присел подле материных колен. Наталья вздохнула и погладила сына по голове. - Любил твой отец ее. И до сих пор любит, знаю. Мы с родней и не жили тут, когда случилось все...
Наталья снова вздохнула и, словно стараясь вспомнить то, что так хотела забыть - продолжила.
- Степан один раз говорил мне о ней. И больше просил никогда о ней не спрашивать. Так вот. Дело было давно. Тебя тогда и не было еще. Да что говорить, я-то еще девчушкой была, отца-то твоего младше, поди. Он тогда в твоих годах был. Молоденький, дерзкий. А на все Мирное одна девица была, по которой не было такого парня, чтоб по ней не вздыхал. Вот и Степан, отец твой, неровно задышал к ней. Только ведь надо было такому случиться, что по нраву ей именно он пришелся. Так и гуляли вместе каждым вечером. Вон там, куда ты бегать любишь. В ельнике. Он сам мне говорил, я не выдумываю, сынок.
Степка напрягся, понимая, что его видения начинают проясняться. Он уже догадывался о том, что мвть скажет дальше.
- Уж они с нею и венчаться задумали, ведь, как Степан сам говорил, в деревне поговаривать начали про них, мол, в блуде жить вздумали. А коли Марьянка забрюхатит - отправят в монастырь против воли. Уж не знаю, лукавил ли твой отец, но божился мне, что Марьянку и пальцем не трогал никогда. Ждали они до венчания. У Марьянки-то один отец был, больной весь, а у Степана тоже не ладно все в семье. Матушка хворала тоже. Вот и ждали, когда лучшие времена настанут. Так и дотянули, пока беда не наступила.
- Их разлучили, да? - спросил Степка тихонько.
- Да кто ж его знает. Красивая девка была, чего таить? Бог красоту подарил, а счастья не дал. Это уже я так думаю. И сама несчастная и Степку счастья лишила. Они же каждый день виделись, а тут не пришла. И записку ему бросила у калитки, что не придет. С той поры и не видал ее никто больше. Все. Сгинула, как и не бывало. Степан рассказывал, что везде искал ее и звал. И в тот вечер тоже ходил в ельник, да бестолку. Один раз только почудилось ему, что слышал он ее голос. А самой нет нигде. Так и продолжал ждать и искать, почем зря. И странно ведь, что коли сбежала бы с кем-то, то в деревне еще кто-нибудь пропал бы из парней-то, а так, кроме нее - никто больше. Видать городским приглянулась, или еще кому. А может и сама решила отказаться от Степана и иначе жизнь устроить...
Голос Натальи дрогнул и она заплакала, закрыв лицо ладонями.
- За что же так с ним обошлась дрянь такая? Он всю жизнь ждал ее, и по сей день ждет! А мне приходится мириться с ревностью своею, что прям вот тут, в сердце горит! Огнём горит, сынок! Не ее фотокарточку должен он хранить в нагрудном кармашке, а мою! Я ведь троих детей ему под сердцем выносила, и не поглядела, что он мне уж в возрасте достался. Ему уж к сорока было, а мне и двадцати пяти не было! А теперь вот и ты узнал про нее... гадину такую... всю мою жизнь отравила девка.
- Матушка... не плачь. - принялся успокаивать Степка, поднявшись и обняв мать. Та еще что-то говорила.
- Один раз было мне видение. Только не подумай, сынок, что брешу я, или с ума спятила. Когда дом горел у одноклассницы твоей, видела я, как на крыше стоит кто-то. Ровно так, будто нарочно. В белом весь. Аль вся. У дома Анька с дочкой Маринкой стоят, кричат, на помощь зовут, а в доме Ванька, их отец и муж. И тут как закричит! Да так, будто режут его там! Видать живьем горел, бедняга. Слышала я даже через дорогу, из окна, как просил он прощения. Во все горло орал, и оттого еще больше жутко было на душе. Минуты две продолжалось это, после чего тот, кто на крыше был будто бы ногой топнул и обрушилась крыша, и крики Ввнькины смолкли. Погиб.
Степка вспомнил свое видение, в котором видел он пожар и мужчину на коленях.
- Матушка. Догадываюсь я, перед кем виноват был отец Маринкин. Погоди меня, сецчас прибегу.
- Куда! - крикнула Наталья, да Степки уж и след простыл.
Он бежал, быстро бежал. К лесу. Туда, где встретил Марьяну впервые и которая, как думалось парнишке, давно уж не среди живых. Не даром снились ему все эти страшные сны. Она ему подсказывала что-то, сама того не ведая привязав его сердце к себе.
- Марьяна! - позвал Степан, что было сил спеша в сторону ельника и надеясь увидеть издали знакомое белое платье. Теперь почти все было понятно. Кроме одного. И это-то он и спешил спросить у девушки.
Когда парнишка уже приближался к ельнику, между ветвями промелькнула светлая одежда.
- Марьяна... - прошептал радостно Степка, переводя дух. И ноги сами понесли его туда, в место, где был счастлив его отец и где был счастлив сам.
- Марьяна! - крикнул он, боясь, что видение исчезнет и прибавил в беге. Но девушка стояла возле старой, почти усохшей ели и отрешенно смотрела на него. Лишь слабая улыбка порой проскальзывала на красивых губах, будто пытаясь показать ему, что она все помнит и хранит в сердце, несмотря на то, что плоть ее давно уже растворилась в земле.
- А я думала не придешь... я ждала... я очень ждала... и замерзла. Вроде уже и привыкла, а все равно замерзла. - тихо заговорила Марьяна, не спеша идти к Степану навстречу. А он едва мог слышать ее слова из-за учащенного от бега дыхания.
- Ну так подойди же, Марьяна! Я все знаю. Все видел. Все, что показала - все увидел. И знаю, кто забрал у тебя жизнь. Негодяй этот.
- Обидно мне, Степушка... очернил он душу мою. И мне жизни не дал и себя обрек на страдания... и его...
- Его? Ты, должно быть, об отце моем говоришь.
Марьяна опустила голову. В этот миг вся она засветилась, будто изнутри. И только сейчас, словно, увидел Степка ее настоящую, живую. Кожа ее обрела нежный телесный оттенок и даже видно было, как налились кровью ее губы, будто до этого он и не замечал этого и восхищался бесцветной статуей, хотя и тогда уже отмечал ее красоту.
- Вот ты какая... - выдохнул он, с замиранием сердца глядя на ту божью красоту, которую так рано уничтожили грязные руки и преисполненное похотью и завистью сердце.
- Я слишком долго здесь. Душа моя рвется на волю, а обещания держат здесь. И...
- Марьяна, так почему ты здесь? Чего ради? Отмщения ты уже не ждешь. Ты ведь исполнила его, верно? - спросил Степан, внимательно изучая и разглядывая девушку, будто стараясь наглядеться ею, словно она бабочка, которая вот-вот упорхнет при малейшем дуновении ветра.
- Я показала тебе все. Не отмщения ради я здесь... - за этими словами Марьяна подняла голову и заглянула парню прямо в глаза. - Бывает так, что даже перейдя на ту сторону, чувства наши держат нас, не признает душа расставания и несправедливости, сотворенной с нами, оттого и ищет покой там, где была счастлива. Где было светло и тепло. Да только всему конец приходит. Всегда. Покуда не растворятся воспоминания - не обретет душа вечности... а я... неоплакана я еще. Не отмолена, не упокоена. Никем не провожена и не встречена. Хоть ты, Степушка, исполни мою волю. Я ведь все тебе показала. Я там, где птицы поют. Знаю, что увидел. Знаю, что пожалел... а?
Марьяна замерла, словно услышала что-то. Степан не смел ее тревожить и лишь смотрел на нее. Голова его закружилась, а образ девушки начал покрываться пеленой. Весь лес стих. Даже птиц не было слышно. Ни шума ветра, ни шелеста листвы.
- Неужто... не слышу более я его сердца... остановилось... несут весть плохую, страшную... - прошептала Марьяна и подняв голову к небесам тревожно посмотрела вверх. Но лицо ее тут же посветлело и она широко улыбнулась.
Степка подошел ближе, стараясь лучше разглядеть девушку, но в глазах словно помутнело. Впереди поплыло все и образ Марьяны становился все менее разборчивым.
- Марьяна... что же дальше с нами будет?
- Память сотрется. Каждый будет жить, как судьбою уготовано. И так будет всегда и с каждым. Прощай, Степушка. Учуяла я в тебе тепло родное, да осеклася. Знала, а все равно душа тянулась. Не осуждай. И выполни, коли обещал. Душа тоже может довериться. Не греши и не черни сердце свое...
- Погоди, Марьяна! - позвал Степка, сквозь пелену выискивая девушку среди ветвей, но вот лес снова ожил. Зашуршала трава, защебетали птицы, а взор снова стал ясным.
Осмотрел все вокруг парень, но Марьяны словно никогда и не было. И сразу же врезались в память слова её. "Я там, где птицы поют".
Степан обошел всю поляну, и над тем самым местом, которое видно из окна дома, увидел он стайку свиристелей, рассевшихся на ветвях старой ели, клонившихся до самой земли, словно укрывая там что-то важное. Парень раздвинул ветки и склонившись над припорошенной прошлогодней листвой землей принялся рыть, прямо руками. Слезы катились по его щекам, а он даже не понимал, отчего. То ли от жалости к такой тяжелой судьбе девушки, то ли от обиды, что не суждено ему любить ее всю жизнь, или же напротив, что любить будет он ту, кого уже в живых нет. Все мысли были запутаны, как и эти корни вековых деревьев, не дававших Степану проникнуть вглубь, к истине. Но вот, рука за что-то зацепилась. Парень застыл, боясь и надеясь одновременно увидеть перед собою человеческие останки. Но так и случилось. Чуть подковырнув корень и подкопав под ним землю - увидел Степан череп. Ровные зубы показались из земли. Взвыл тогда парень и что было духу - пустился бежать домой.
По дороге повстречалась ему соседка Клавка, пышная бабенка лет сорока, чуть глуповата, но столь же и слаба на язык.
- Чёй-то ты, Степка? - растерянно спросила она, но тот пробежал мимо и не заметив ее вопроса.
Степан ворвался в дом и вбежал в избу.
- Матушка, нашел я ее! - переводя дух прокричал он.
Наталья, сидевшая возле окна, словно тень, медленно повернула к нему заплаканное лицо и выронив из рук какой-то листок сказала:
- Сынок... похоронку принесли. Погиб отец твой...
60 лет спустя...
- И понял я тогда, что держало Марьянку в том лесу, и, что ушла она, как поняла, что не стало отца моего. - вздохнул Степан, почесав полысевший затылок.
Старики, внимательно его слушавшие заухмылялись и закряхтели, поднимаясь со своих скрипучих постелей после увлекательного рассказа.
- Ну, Степан, знаешь ли, верится с трудом в твою эту историю. Не бывает так. - высказался один мужик из дальнего угла комнаты. - Ты вот вроде жизнь прожил, мудрости набраться должен был, а в сказки веришь. Раз стал инвалидом, то как же могло тебя привидение на ноги-то поставить? Эх, брехня все это! - мужик махнул рукой и вышел во двор, покурить. Уборщица в доме престарелых ругалась на курящих, но не многие ее слушались.
- Я и сам, почитай, шесть десятков лет уж думаю над этим. - вздохнул Степан и посмотрел в окно. Там, на ветке молодой берёзки сидел свиристель и смотрел на старика, словно и сам знал эту тайну. Но птицы не умеют говорить.
КОНЕЦ