Капустиноярцы: из воспоминаний Нины Ивановой

Впервые в Капустин Яр я приехала в 1948 году. Отец уже служил на полигоне. Военного городка еще не было, стояли только два барака, один служил штабом, там же выдавали продуктовые пайки, другой был клубом и актовым залом. Служившие на полигоне офицеры снимали жилье в селе. Мой отец жил на Одесской улице у очень хорошей пожилой пары.

На холме, что потом стал военным городком, росли одинокие одичавшие груши. Когда-то тут были сады жителей села Капустин Яр, но в тридцатые годы, когда началось раскулачивание, жители эти сады побросали, и они погибли. Кстати, за рельсами, по которым ходил мотовоз, в далёкие времена тоже были сады, и тянулось село. Оно было большим, мне пожилая уже сотрудница ВЦ рассказывала, что в детстве она пасла коров и со скуки считала с пригорка «аглицкие» мельницы, их было 17 штук.

Наша семья продолжала жить в Красной Сосне, вблизи станции Лосиноостровской под Москвой, иначе — в Лосинке. До Кап.Яра отец служил в Москве, в ГАУ, и мы имели здесь квартиру. В 1948 году, когда я сдала экзамены за 7-й класс, мы поехали к отцу на лето в Капустин Яр. Остановки «85 км» тогда еще не было, мы приехали на станцию Капустин Яр, которая была очень далеко от села, пешком не дойдёшь. Отец встретил нас, маму, меня, брата Лёню и сестру Галю на грузовой машине. Погрузились в кузов и поехали по бесконечной безрадостной выгоревшей степи. За машиной — шлейф пыли, которая при снижении скорости окутывает кузов.

Въехали в село. И тут с машиной что-то случилось, она встала. Отец пошел добывать другую машину. Мы сидим в кузове. Перед нами сельская улица, покрытая толстым слоем мельчайшей пыли, посредине - низкая, по краям около домов выше. Высокие глухие заборы, за ними видно только крыши домов. Жара нестерпимая, всё выгоревшее, всё одинакового бежевого цвета — земля, заборы, дома.

Такая вот картина сепией. Вокруг никого, тишина. Собаки не лают, от жары, наверное, валяются во дворах, куры не ходят, всё мертво. После нашей Лосинки с её зеленью и лесами, с её нарядными дачниками, велосипедами и волейбольными площадками, с её прозрачными заборами из редких реек, за которыми видны цветы и дети, перед нами пейзаж какой-то неземной.

Открывается калитка, выходит мужчина. Торс его голый, на нём брюки-галифе, шлёпки, внизу из-под брюк болтаются завязки от кальсон (что выдали, то и ношу), эти верёвочки тащатся за ним по пыли. Он несет банку с молоком. Скрывается в соседней калитке и опять никого. Отца всё нет, у мамы на глазах слезы. Куда мы приехали?

Отец ходил долго. Путь-то длинный, как я потом поняла. Наконец, он приезжает на другой грузовой машине, мы перегружаемся в её кузов и едем на Одесскую улицу.

Надо пожить в таких климатических условиях, чтобы понять особенности этого села. Оно не всегда было таким. Когда-то на его улицах росла трава. Мой школьный товарищ Витя Ивашиненко рассказывал, что в детстве он на своей улице Богдана Хмельницкого нашёл в траве гнездо дикой утки. В колхозе была всего одна машина – полуторка, она не могла раздолбить почву на дорогах, как это сделала масса военных машин, нагрянувших в село.

Летом, после спада воды, а то и раньше, все почти жители села выезжали на хутора, в селе оставалось очень мало людей, старики в основном. Отсюда его безжизненность. Всё хозяйство - там, на хуторе, огороды, скот, поля. Связь между хуторами иногда на лодках. Скот тоже нам непривычный. Свиньи, шустрые как собаки, черно-белого окраса, с тавром, носятся по займищу в поисках пищи. Осенью их хозяева разберут по домам. Помидоры стелются по земле в огромных количествах, никто их не подвязывает, не пасынкует, а какие урожаи!

Каждая семья-род имеет свой хутор, у них и названия по фамилиям: Дуюнов, Корочин, Боканев… В колхозе есть сильная рыболовецкая бригада, хорошие уловы. Но, с появлением военных частей многое изменилось. Молодежь пошла работать к военным, на хутора уже не ездила, но это произошло потом. А в эту нашу поездку всё еще было традиционно.

Из того давнего лета я помню немного, отдельные эпизоды запечатлелись как фотографии. Мы поселились в хорошей семье. Помню, что хозяйку звали тётя Дуня, мама с ней подружилась. Когда уже потом мы жили в военном городке, мама её навещала.

Поразил дом. Он на весь день закрывался плотными глухими ставнями и дверьми от пыли, от жары, от комаров. Открывался вечером, когда спадала жара. В доме уютно, абсолютно чисто, сумрак, что очень приятно после жаркого дня.

Запомнила грандиозный ливень, который случился в то лето. Такие ливни редки, бывают не каждое лето. Чаще бывает так: зашли тучи, гремит гром, вот-вот польет дождь, он и польет, но при такой жаре и при таком сухом воздухе капли дождя испаряются, не долетев до земли. Людям достается только ветер, пыль. А тут ливень, перед глазами стена воды, противоположных домов на улице не видно. Во всю ширь Одесской улицы несётся вода сплошным мутным потоком с волнами и перекатами. Кажется, что особенного - ливень, но для Кап.Яра… Запомнилось.

Помню реку Подстёпку, полноводную, живописную, опоясывающую нижние улицы села. Во время разлива вода подходила к селу вплотную. В былые времена к берегу реки приставали баржи с товаром, процветала торговля, было много купцов, об этом напоминают постройки в центре села, типично купеческие. После спада воды река оставалась полноводной, ведь вала, перегородившего её и отделившего от Ахтубы, тогда не было. По реке плавали на лодках, каждая семья имела лодку для дела и для удовольствия.

Где-то на уровне центра села река делала поворот, в излучине образовался песчаный пляж, на который вытаскивали лодки и переворачивали их вверх дном. В этом месте реки вечерами собиралась молодежь, садились на перевернутые лодки и долго и красиво пели русские и украинские песни. Ведь капъярское население наполовину русское, пришедшее из Шацка, наполовину певучее украинское, в прошлом чумаки, возившие соль с Баскунчака. Мы с тётей Дуней каждый вечер сидели на крыльце и слушали доносившееся с реки пение до поздней ночи.

Вспоминаю такую забаву местных парней. Через Подстёпку проходил узкий наплавной мостик, по которому ходили за вкусной водой на другую сторону реки. Вода в колодцах в селе была солоноватая. Вот идет девушка с ведрами воды на коромысле по мостику, доходит до середины. Парни заходят на мостик и начинают его раскачивать, он ведь наплавной, с дном реки не связан и качается сильно. В конце концов, девица валится в реку, а ребята плывут её спасать. Всем хорошо, она не сердится, понимает: они ухаживают.

В доме, рядом с нашим, жила семья Носовых. Почему-то запомнилась сценка. Мы с мамой пришли к ним. Жена Носова Ирина говорит мужу: «Саша, некоторые переезжают в городок, ты бы сходил, попросил жилье, всё-таки у нас двое детей». Перед Сашей огромная сковорода с жареной картошкой, он её поедает и отвечает: «Угу. Разбегайся». Ирина не злится, смеется. Они совсем молодые. Почему запомнилось? Так, штрих.

Кончилось лето, мы вернулись в Лосинку, я пошла в 8-й класс. Окончательно наша семья переселилась в Кап.Яр в 1950 году, когда были поставлены финские домики, и отец в одном из них получил сначала две комнаты, а потом и весь дом. Приехали мы поздней осенью, я уже училась в 10-ом классе в первой женской гимназии города Бабушкина. Трудно понять решение родителей перевозить меня перед окончанием школы в деревню. Думаю, маме уже стало невмоготу жить отдельно, всю войну - одна, теперь Кап.Яр, она опять одна с тремя детьми.

Я была очень городской девочкой со всеми дамскими завихрениями, которые развиваются при раздельном обучении. В городке школы не было. Брат Лёня пошел в Рогатую школу, а я в далёкую на горе десятилетку на краю села, мимо которой возил мотовоз военных на площадки. Когда-то давно здание школы стояло в центре села.

В нашем единственном десятом половина ребят была из села, половина из городка. Хороший боевой класс, никакого разделения на городских и сельских, да и откуда – одна школа, один класс. Вся эта накипь появилась потом. Как я могу по-разному относиться к Галочке Васильевой, будущей жене Беспалова, и к Валечке Коломейцевой, милой тихой девочке, будущей жене Лексина? Мы из одного класса. (Прим. ред.: Беспалов и Лексин - спецнаборовцы).

Эта дружная компания – наш класс - меня быстро перевоспитал. Отучили кокетничать, научили общаться ровно с мальчиками и девочками, научили кататься на коньках по замёрзшей Подстёпке, летом научили плавать, нырять с лодки и грести. Мы еще успели покататься на лодках по Подстёпке. Причём всё это почти в приказном порядке, с такой позиции: если ты все это не умеешь делать, ты как бы неполноценный человек.

Занятия в школе шли своим чередом. Преподавание было неплохим, все, кто хотели, поступили в ВУЗы. Хотя, должна сказать, что в Лосинке учили как-то интересней, шире школьной программы, но там и возможностей больше: Москва рядом.

Ходить в далёкую школу было трудно: то непролазная грязь, то метель. Зимы в то время были снежные, с буранами. Решено было возить нас в школу в машине. Для этого на грузовике установили фанерный ящик со скамейками внутри. К нам был приставлен солдат — шофер Саша, возил всегда он. Мы загружались в этот ящик, Саша запирал дверь снаружи и – в путь.

Болтались мы в этом ящике отчаянно по грунтовым дорогам с колдобинами, асфальта не было нигде. У Рогатой школы Саша высаживал малышей, нас вёз дальше. У нашей школы иногда было такое море грязи, что сами мы выйти не могли, тогда нас Саша вытаскивал (хорошо, сильный парень был), на помощь ему приходил директор школы Леонид Иванович Жабин, в охотничьих бахилах и тоже вынимал нас из ящика, ставил на твердую землю.

Запомнился ужасный случай. Мальчишка встал на скамейку в ящике и уперся головой в потолок. Лист фанеры отделился, его голова вылезла наружу, фанера опустилась ему на шею. Назад он голову уже втянуть не мог, наших стуков Саша не слышал, да он и привык к ним. Всю дорогу мы по очереди держали парня на весу, чтобы его голова не оторвалась. Вот так мы «ходили» в школу.

Ходили мы и в барак-клуб. Там часто устраивались танцы. Пол в клубе получился почему-то с наклоном. Сверху сидел военный солдатский оркестр, все пары постепенно скатывались по наклону вниз, и там было тесно. Задача была вырулить наверх и кружиться на свободе. Устраивались и концерты самодеятельности. Помню Яшу Метелицу. Он очень эмоционально читал стихотворение «Почему я не женат». Он тогда действительно не был женат и был красив, с копной курчавых волос. Все хлопали…

Источник:
портал КАПУСТИНОЯРЦЫ
#нашкрай