Обычный избалованный барчук

История семьи Натальи — одна из множества: 13-летний подросток выпадает из учебного процесса, конфликтует со взрослыми и превращает жизнь родных в ад. Как правильно поступить в такой ситуации? Психолог Катерина Мурашова приглашает читателей «Сноба» к дискуссии
Сегодня, уважаемые читатели, у нас с вами будет очередной «мозговой штурм». Я расскажу историю со своего приёма, задам вопрос, обозначу проблему, а потом соберём мнения — и я их опубликую в нашей традиционной рубрике «Люди пишут письма». Как и всегда в таких случаях — я вам вполне обоснованно обещаю: ваши размышления и рекомендации помогут не только одной, описанной в статье, семье. Подобные ситуации (с различными вариантами приведших к ним обстоятельств) достаточно распространены, чтобы их стоило всесторонне обдумать, проанализировать и обсудить.
***
— Иногда мы его даже боимся, но в конечном итоге всё это просто скучно, — заявила женщина.
Высказывание было достаточно парадоксальным, чтобы я заинтересовалась. Есть некие «мы» и есть «он». Напрашивающаяся в рамках нашей культуры гипотеза — это, разумеется, женщина с детьми и пьющий отец. Понятно, чего бояться, и понятно, что пошловато-банально, а в конечном итоге — скучно.
Сама женщина по виду в рамки гипотезы вполне вписывалась — обильно накрашенное лицо с парой нерадикальных, но очевидных вмешательств пластического хирурга средней ценовой категории, достаточно смелая и оригинальная асимметричная причёска, свитер с какой-то непонятной мне надписью, но, возможно, — из последней осенней коллекции какого-нибудь модного дома не первого ряда.
— «Он» — это пьющий муж? — напрямую спросила я.
— Нет, — усмехнулась женщина. — «Он» — это мой тринадцатилетний сын Виталий.
— Рассказывайте с самого начала, — велела я. — Если есть какие-то медицинские документы, будете показывать по ходу рассказа.
— Увы, никаких медицинских документов нет, — вздохнула моя посетительница. — Если бы они были, возможно, мне было бы сейчас попроще со всем этим…
— Рассказывайте, — повторила я.
— Вы наверняка знаете семьи, в которых родители говорят детям: вот поступишь в институт, закончишь его, а потом делай что хочешь, — начала свой рассказ Наталья. — Так вот, мне такого никогда не говорили. Хотя в институт-то я как раз поступила и его закончила — совершенно самостоятельно и по своей инициативе. Однако моя мама чуть ли не с детского сада твердила мне совершенно другое: ты должна обязательно выйти замуж и родить ребёнка, а уж после (вот оно!) — делай что хочешь.
Наверное, тут всё дело в том, что моей маме выйти замуж так и не удалось, хотя она неоднократно пыталась, и меня с братом (мы родились от разных отцов) она растила самостоятельно. При этом приставать к брату с идеями, что он должен жениться и кого-нибудь родить, — это ей даже и в голову не приходило. Сейчас мой брат живёт в Канаде. Он холост, где-то там и кем-то, конечно же, работает (хотя я никогда толком не могла понять кем), но у меня складывается чёткое впечатление, что в основном он катается на горных лыжах. Во всяком случае абсолютно все видео и фото, которые он нам с мамой присылает, а также все фоны наших с ним видеоконференций выглядят одинаково: загорелый, стройный, красивый брат в горнолыжных очках и в ярком горнолыжном костюме с лыжами в руках на фоне совершенно умопомрачительного горного пейзажа. Иногда — он в мягком уютном свитере с бокалом вина в руке сидит на веранде какого-нибудь горнолыжного курорта, а за панорамными окнами — всё тот же умопомрачительный пейзаж, но в вечерних красках и освещённый уютными переливающимися огоньками и фонарями. В отличие от многих детей мы с братом никогда не дрались в детстве и всегда делились сладостями и игрушками. Но сейчас мне иногда кажется, что я его ненавижу.
— Так вы выполнили мамин завет?
— Не сразу, но да. Мои собственные юные устремления были как раз такими, какие рисуются для детей в иных семьях: институт, карьера, достаток, путешествия, квартира, машина… Тут мы с братом мыслили и чувствовали одинаково и не раз всё это в процессе взросления обсуждали и придумывали.
Я закончила институт, устроилась в хорошую фирму, прошла две первые ступени по карьерной лестнице и взяла в очень умеренную ипотеку хорошую квартиру. И тут же моя мама взвилась просто в неумеренном крещендо: чего же ты ещё ждёшь?!!
И я подумала: и вправду — чего я, собственно, жду?
С будущим мужем я познакомилась в интернете, а потом оказалось, что он мой коллега, только работает в другом филиале, — и это тогда почему-то показалось нам обоим интересным и перспективным совпадением. К восторгу моей мамы я забеременела ещё до свадьбы. Виталик родился на месяц раньше срока, но вроде бы без всяких нарушений. Приехавший из-за границы (в то время он жил в США) брат принёс мне в подарок огромный букет роз и какой-то жутко навороченный развивающий центр для младенцев, посмотрел на орущего пятимесячного Виталика, на меня с ним и трубочкой для отвода газов, на моего мужа, который, чтобы не мешать нам с братом по-родственному общаться, смотрел сериал на кухне с тёщей (мама там жарила котлеты и делала тыквенное пюре для Виталика), и сказал:
— Натка, я очень надеюсь, что тебе всё это в кайф, и ты знаешь, что делаешь, и тогда я тоже могу быть за тебя рад, потому что на мой-то собственный взгляд оно всё просто кошмарно до обморока, но хорошо, что все люди разные.
Я ему тогда сказала: «Да, конечно», — и он сразу расслабился. Но я соврала ему из гордости, потому что и для меня оно было тоже и именно так же — кошмарно до обморока.
Но на самом деле у нас всё потом довольно быстро наладилось. Мама ушла с работы и с удовольствием занималась Виталиком, а с мужем мы через три года мирно и без скандалов развелись. Он сказал: «Понимаешь, Наташа, я чувствую себя тут, в этой системе, абсолютно ненужным и уже совсем не помню и не понимаю, зачем всё это нужно мне самому. Так что, знаешь, я, пожалуй, пойду, а ты звони, если что». Я сразу согласилась, и он ушёл. А Виталик тогда даже, по-моему, и не спросил о нём ни разу. Теперь мой бывший муж живёт в Москве, счастливо, насколько я могу судить, женат, у его жены есть дочь от первого брака, которую он фактически вырастил. Он все эти годы исправно платит нам неплохие алименты. У нас, в общем-то, хорошие отношения, и мы даже можем конструктивно обсудить с ним рабочие дела (вы же помните, что у нас с ним похожие специальности?), но если я ему звоню и жалуюсь на ситуацию с Виталиком, он сразу фигурально разводит руками — ну а я-то что теперь отсюда могу сделать?
— Что с Виталиком?
— До пятого класса всё было абсолютно штатно. Его всегда было трудно усадить за уроки, но когда он всё-таки усаживался, то делал их сам — нужно было только проверить. Всегда спорил: «Нет, я не буду переписывать!» «Нет, я правильно оформил!», — но бабушка его уговаривала, пережидала, и всё было нормально, троек почти не было. Занимался в каких-то кружках, они каждый год практически полностью менялись. Виталик быстро загорался, и даже почти везде какие-то успехи появлялись, но когда начинался уже реальный напряг и «надо пахать», он быстро сдувался. Я не видела каких-то резонов в это упираться — это же просто кружки, и никаких талантов или особенных устремлений у него никогда не было.
В середине пятого класса всё начало рушиться, а в шестом просто обвалилось. Виталик перестал учиться. Прямо говорит: «Мне это не интересно, не нужно, не хочу, не буду». Вначале мы с бабушкой ещё как-то «покупали» его учёбу — за телефон, за вкусняшки (Виталий не любит обычную нормальную еду и сейчас ест почти исключительно фастфуд, уже посадил желудок и приобрёл лишний вес). А сейчас он уже перерос и меня, и бабушку, и мы просто не можем, например, отобрать у него телефон — он становится как безумный, начинает орать, всё крушить, может броситься с кулаками. В школу ходит через раз, там ничего толком не делает, дерзит учителям. Может какой-нибудь урок просто просидеть в туалете, бравирует этим всем перед одноклассниками.
Дома Виталик постоянно оскорбляет меня и бабушку. Может материться, говорит: «А что вы мне сделаете?»
Я советовалась в школе, что делать, с ним кто-то — психолог или социальный педагог — побеседовал, а Виталий мне потом сказал: «Да она просто дура!», — вот и весь эффект. Потом в школе потребовали освидетельствования у психиатра. Я с ним сходила в наш ПНД. Психиатр сказал: «По моей части здоров. Если хотите моё неофициальное мнение: обычный избалованный барчук, довольно противный». Мне, конечно, было неприятно это слышать, но я вынуждена была с ним согласиться.
Вишенка на торте: полтора года назад я встретила мужчину, о котором мечтала всю жизнь. Он — моряк, старше меня, любит свою работу. Я звала его Капитаном. Вдовец, его жена (он очень её любил) рано умерла от рака, он сам воспитывал сына. Сын уже закончил Макаровку (Государственный университет морского и речного флота имени адмирала С.О. Макарова в Санкт-Петербурге. — Прим. ред.).
Мы с Капитаном почти сразу решили, что будем вместе. Я познакомила его с Виталиком, с мамой. Он посмотрел на всё это раз, другой, третий и сказал: «Наташа, мужчины не плачут, но я в это мгновение — внутренне рыдаю. Твоего сына сейчас надо ломать, прямо через колено. Возможно, с применением физических воздействий. Только тогда, возможно, из него получится человек, мужчина. Я готов, но ты же мне не позволишь? И твоя мама не позволит?» — Я подумала, представила себе всё это и сказала: «Да, не позволю». — Он сказал: «Я не смогу быть с тобой рядом, видеть вот это всё и ничего не делать. Прости».
А Виталик сказал: «Кто он такой? Пусть катится. У него тут никаких прав нет, и если что — я сразу на него и на вас обоих в опеку пожалуюсь».
И мой Капитан ушёл. Я не могла его удерживать. Мы же не подростки уже, чтобы кино-кафе-гостиница. Он хотел именно семью, и я — впервые в жизни! — тоже. Но…
И моя мама тоже ушла, уехала жить в свою квартиру. Она сказала: «Я не могу больше. Он всё равно мою еду не ест, не учится. Меня ни в грош не ставит, а у меня — сердце». Виталик сказал: «Даже хорошо, что она уехала, не будет прикапываться».
Я смотрю на своего единственного сына, и меня мутит.
Я не совсем бесчувственная. Чувство вины перед ним, презрение к себе, сожаление, что всё так получилось, — всё это тоже у меня есть.
Но что мне делать дальше? Если бы Виталию было семнадцать, хотя бы шестнадцать, — я бы просто мысленно зачёркивала дни до конца этой истории. Но ему всего тринадцать, и я не могу…
***
Что ж, уважаемые читатели, вот вам история.
Она индивидуально-уникальна и типична одновременно.
Подросток практически перестал учиться. Хамит и дерзит — дома и в школе, или только дома. Силой с ним домашним (часто это мать-одиночка или мама и бабушка) уже не справиться. Убеждения не действуют. Ума — среднего. Собственные волевые механизмы развиты только в направлении еды и телефона. Медицинские диагнозы и прогностическое мышление — практически отсутствуют. Живёт одним днём, по поводу проблем с учёбой считает, что «всё как-нибудь само образуется». Полагает, что у него всё нормально, пусть только все отстанут. Отправить его работать ещё невозможно — просто по законодательству РФ.
Что делать?
Ваши соображения, может быть, опыт.
Ждём с интересом и надеждой.
Иллюстрация: Veronchikchik