Опровержение мнения, что судьба управляет всеми

Знаю, что недавно я говорил о судьбе пред вашей любовью но ничто не препятствует и сегодня заняться речью о том же самом предмете, не потому, что болезнь – сильна, но потому, что беззаботность наша – невыразима и делает великими даже незначительные болезни. Само собой ясно даже и слепому, что верный не должен нуждаться ни в словах, ни в учении для того, чтобы избегать этого зла. Подобно тому как человека, живущего в нашей земле и управляющагося имеющими у нас место законами, и подчиненного одним и тем же царям, нет надобности убеждать в том, что не следует вводить в нашей стране персидского государственного устройства, но должно только запрещать ему, – так, конечно, должно быть поступлено и здесь. Из грехов одни имеют нужду в слове и учении, а другие до такой степени ясны и очевидны, что могут быть отклоняемы страхом и одним только наказанием; например: убийство, прелюбодеяние, воровство не требуют слов, вследствие чего именно и законодатель не создал учения, говорящего нашим ушам о том, что это – дело порочное, так как это уже прежде было известно нашему рассудку, но только запретил: «не прелюбодействуй, не убивай» (Втор. 5:17–18). Когда же беседует с нами о презрении вдовиц и об обмане относительно того, что вверено на сохранение, то присоединяет и рассуждения: сжалься над вдовицей, говорит, и пришельцем, потому что и ты был пришельцем в земле египетской (Втор.10:18–19). Субботу чти покоем (Исх. 20:10, 31:13–14), – говорит он, – затем приводит и основание.
Итак, отвращение от рока принадлежит к числу не того, что требует рассуждения, но того, что – ясно. Подобно тому как ясно, что дурно – убивать и отвратительно – прелюбодействовать, так ясно и то, что придавать значение року – дурно и недозволительно. На основании того, что есть доверяющие ему, не заключайте, что это относится к числу незапрещенных вещей, так как отваживаются и на убийство, хотя оно и воспрещено законами, также к числу запрещенных деяний относятся нарушения супружеской верности и грабежи, хотя и совершаются многими. А что даже по законам языческим повиновение инстинкту деторождения принадлежит к числу запрещенных вещей, подобно убийству, ясно из того, что если кто-либо из соблудивших с женой известного лица, придя, будет говорить в суде в ответ на обвинение, что виновен не я, но инстинкт деторождения, так как я желал быть целомудренным, а он меня толкнул и вовлек, то разве по этой причине он не получит более тяжкого наказанил, как человек, прибегающий к достойной смеха защите, разве он получит какое-либо снисхождение? Никоим образом. И однако, с точки зрения таких людей надлежало бы получить, потому что если все происходит по инстинкту деторождения, а не по нашей свободной воле, то нет защиты больше этой. Если же наше произволение имеет перевес и более могущественно, чем инстинкт деторождения, тогда последний не может иметь значения; и даже если бы кто-либо стал придумывать бесчисленные основания, что необходимо исполнять веления того инстинкта, что тот человек неосновательно наказывается и не получает себе снисхождения, то никто не послушал бы его, не внял бы защите и не дал бы прощения: в такой степени это дело всеми отвергнуто и кажется имеющим значение басни и глупой болтовни. И многие из числа начальников (хотя, если бы каким-либо человеком совершалось насилие, то обвиняемому достаточно было бы того же самого оправдания или – лучше сказать – не должно бы, кажется, остаться даже и места обвинению), многие, говорю, из начальников, обвиненные за несправедливые убийства, понесли наказание; палачей же, служащих смертной казни и собственноручно совершающих убийство, с самаго начала никто не привлекал в суд, даже и не разыскивал, так как защитой для них служит необходимость, авторитет начальства и страх подчинения. Затем, если прощают человеку, принуждаемому человеком соплеменным и принадлежащим к одному роду, то не гораздо ли более должно было бы оказывать прощение тому, кто вынуждается судьбой? Надлежало бы бежать? Но, как говорят, власть судьбы в такой степени непреодолима, что, хотя бы кто ушел в пустыню, хотя бы в море или еще куда-либо, не скроется от ее предначертаний. Итак, как же не безрассудно, чтоб человек, теснимый насилием варваров, легко получал снисхождение, и даже никогда не был обвиняем, а испытывающий принуждение со стороны более могущественной, как говорят, силы терпел наказание и ему не позволялось бы подобным же образом защищать себя? Никто из ссылавшихся в свое оправдание на судьбу никогда не был оправдан: ни злодей в судилищах, ни слуга в доме, ни дети в школе, ни ученики в мастерских, всякий раз как в чем-либо они погрешали. Поэтому как же некоторые уважают судьбу, если они в то же время так пренебрежительно относятся к ней и не дают никакого снисхождения стоящей в зависимости от нее необходимости? Таким образом искренно и в своей совести они весьма убедились, что дело это – басня. Когда же впадут в тяжкие прегрешения, то в свою очередь присоединяют к ним другой грех, чтобы этим путем ускользнуть от предстоящего им наказания, а не получить его в более тяжелой степени. Не так тягостно грешить, как тягостно после греха не иметь никакого стыда и из-за своих собственных пороков клеветать на Бога. Это – хуже всякого греха; о том конечно, позаботился и диавол, чтоб мы не только сделались нерадивыми к добродетели и склонными к пороку, приписывали Богу причину всего, но чтоб, под видом защиты, сделав богохульными и нашу душу, и наш язык, мы обвиняли Бога и с себя самих слагали обвинение в совершаемом, перенося его на Того, Кто в действительности не виновен. Однако даже если по отношению к людям окажется кто дерзнувший на что-либо подобное, то одного этого достаточно бывает для его обвинения и гибели. Когда клевещет на другого человек не совершивший ничего ужасного, то он подвергается наказанию, налагаемому на совершивших дерзкий поступок. Поэтому смотри, сколь великое зло ввел диавол чрез судьбу, а именно – презрение добродетели, потому что, хотя бы душа наша была очень расположена к усиленным трудам для приобретения ее, он ослабляет ее, внушая убеждение, что никакое дело из приключающихся с нами не должно быть считаемо за порок. Когда кто-либо признает, что прелюбодей или убийца, также и подкапывающий стены не заслуживают упрека, то он не перестанет, как бы на стремнистой местности, ревностно несясь вперед, делать других клеветниками на Провидение, также и сам быть клеветником на Бога. Какое, скажи мне, зло могло бы быть хуже этого? Посему, возлюбленные, будем избегать этого идолослужения: истинно смерть находится в котле (4Цар.4:40) и всякий, почерпнувший отсюда хотя бы и малую какую-либо долю преисполненных заразы догматов, необходимо умирает совсем если не возвратится обратно и не отведает неподдельного здоровья. Итак, чтобы нам после этого не сетовать бесполезно когда в след за переселением отсюда будет пресечено назначенное нам время покаяния, постараемся покаяться, пока мы остаемся в силе, хоть и уловлены болезнью, – и вознегодуем на себя самих; а все, которые здоровы, соблюдем свое здоровье в неповрежденности и протянем руку захваченным этим недугом! Если в отношении к больным телесно мы обнаруживаем столь великую заботу и попечение, то, когда пред нашими глазами – немощь душевная, что не должно быть нами сделано? Чего не предпримем для того, чтобы вновь стяжать брата, вместе с нами принадлежащего к одному и тому же обществу членов и входящего в полноту церковного тела? Итак, ради этого употребим в дело все, все совершим из-за него, отгоняя собак и волков, и не будем думать, что для нас достаточно одного нашего спасения. Подобно тому как сказано: «когда видишь вора, сходишься с ним, и с прелюбодеями сообщаешься» (Пс.49:18), так точно, послушаемся и здесь; когда увидим, что кто-либо из наших братьев обольщает словами и наушничает, то послушаемся этого. Церковь – дом Господень, верные – драгоценные сосуды. Итак, когда, увидишь, что кто-либо из внешних желает похитить какой-нибудь из сосудов, то, хотя бы сам ты был неодолим и тебе не угрожала опасность, но если отнесешься с пренебрежением и не придешь сказать об этом тем, кто в состоянии исправить, то окажешься повинным в его душе, – ты, который видел, что вор делал подкоп, и не препятствовал или своими силами, или с помощию другого. Говорю это не потому, что опасность действительно повисла над тобою, но для того, чтобы охранить тебя, для того, чтобы склонить тебя к одинаковой заботе о спасении – своем собственном и остальных людей. При таких условиях мы будем в состоянии достигнуть и обещанных нам благ, благодатию Христа, Которому слава во веки веков. Аминь.
• Слово О будущем суде
«Писать вам о том же для меня не тягостно, а для вас назидательно» (Флп.3:1). Если же для Павла была нужда беспрестанно наставлять учеников, для Павла, который учил с помощью благодати Духа и властно прогонял врагов, а также уничтожал страдания всех, для Павла, окружаемого почестями, которого слушали все, как бы нисшедшего с небес ангела, лучше же сказать: как бы самого Христа, – итак, если для того была нужда беспрерывно говорить одно и то же, то гораздо более – для нас, которые не имеем никакой цены. И действительно, назидательно для вас часто слушать об одном и том же, и не только об одном и том же, но и одно и то же об одном и том же. Следовательно, никто пусть не негодует, и пусть не думает, что он отягощается с нашей стороны, если мы намерены об одном и том же предмете опять говорить одно и то же. Если бы даже можно было уповать, что, однажды услышав это, вы удалите от себя болезнь души, то и при таких обстоятельствах не следовало бы отступить, но еще надлежало бы говорить об одном и том же для того, чтоб сделать ваше здоровье прочным и крепким и вас необоримыми, так чтобы вы не впали снова в те же самые дела. А так как мы подозреваем, что у слушателей сохраняются еще некоторые остатки зла, то необходимо и согласно с разумом наше непрерывное относительно этих предметов наставление. И сегодня необходимо сказать, как мы могли бы избежать того. Итак, каким образом мы могли бы избегнуть? Во-первых, с помощью молитв и беседы с Богом, во-вторых же, с помощью благочестивых размышлений. Если ты увидишь, что будет и что есть в настоящее время, и относительно того и другого произнесешь правильный приговор, то это зло никогда не коснется твоей души. Итак, когда увидишь, что кто-либо богат не по достоинству, то не ублажай, не подумай, что он достоин соревнования, не осуди провидения Божия, не думай, что настоящие дела движутся безрассудно и случайно, потому что такой-то обогащается не по заслугам. Вспомни о Лазаре и богатом (Лк.16:19), как один достиг до вершины изобилия и роскоши, хотя был и жесток, и безчеловечен, и более дик, чем даже собаки: действительно, если эти имели сострадание к бедному и служили, не боясь касаться своим языком ран, которые были распространены по всему телу, то тот не уделял ему даже и крошек. Поразмысли же, как он достиг до вершины изобилия, а тот бедняк, хотя в действительности богатевший и преизбыточествовавший, впал в самую крайнюю бедность и имел недостаток даже в необходимой пище, борясь и с болезнью и с постоянным голодом. И один имел меньше, нежели в чем нуждался, а другой изобиловал богатством свыше меры. Но, однако, тот не изъявлял негодования, не произнес нечестивого слова, не обвинил Бога, не порицал Провидения, не приписал случившегося судьбе, не сказал кому-либо, а даже не сказал и себе самому: «я, который не сделал ничего худого даже и по виду, терплю столь великое наказание и переношу крайнее мучение, изнуряемый голодом, истощаемый самой тяжкой болезнью, понемногу умерщвляемый и обезображиваемый, а этот обогащается и роскошествует, живя несчастьями других, глумясь над моими бедствиями; и этого бесчеловечного и незнакомого с состраданием, свирепого и жестокосердого Бог сделал господином столь великих сокровищ, а меня, который не раздражил Его даже и малейшим словом, оставил на терзания столь великими бедствиями. Как это достойно правосудия? Как достойно это Промысла и попечения о нас?» Ничего такого он не сказал. Поэтому, как же не нелепо, когда те самые, которые испытывают бедствия, так благословляют Господа во всем, – ты, стоящий вне борьбы, злословишь Бога за то, за что другие настроены благодарно? Тот, кто испытывает несчастье, даже если и скажет какое-либо грубое и неприятное слово, получает снисхождение, хотя и не столь великое, какое – другой, но, по крайней мере, очень малое; а тот, кто находится вне несчастий и губит свою душу ради других вещей, какого мог бы быть достоин снисхождения, если злословит Бога за то, за что человек, потерпевший бедствие, благодарит и никогда не перестает прославлять Его? Когда увидишь, что праведник терпит несчастия, то вспомни вот этот пример; ты не мог бы теперь назвать мне кого-либо, более праведного, чем тот человек, как это ясно из его терпения, ясно из наград за его подвиги, из того, что он получил в удел первое место упокоения, удостоившись чести вместе с патриархом Авраамом; ты не мог бы указать кого-либо, испытавшего большие несчастия, ни такого, кто был бы столь пренебрежен. В самом деле, что ты скажешь, когда он не мог насыщаться даже падавшими со стола крошками? Итак, когда ты видел самую крайнюю порочность, – а что бесчеловечнее того, кто не обращал внимания на человека, находившегося в столь великом несчастии? Какой порок ты назвал бы, который не был бы соединен с этим? Притом, что могло бы быть изобильнее той трапезы и одеяния, покрывавшего самую крайнюю роскошь и счастье? Опять, когда ты увидишь высочайшую праведность, – а что могло бы быть боголюбезнее души, терпящей таковое и благородно переносящей самое крайнее бедствие? Что могло бы быть тягостнее голода и болезни столь неизлечимой? После всего этого, какое для тебя, скажи мне, снисхождение, если соблазняешься в остальном? Разве дела не ограничены пределами настоящей жизни?
Подожди конца, и тогда ты увидишь воздаяние, сообразное с достоинством жизни каждого; не приходи в смущение прежде наград, прежде венцов. Итак, когда увидишь обоих вошедшими в судилище и выслушавшими приговор, тогда и сам произнеси суждение о каждом. Сколь многие теперь подстерегают на дорогах, сколь многие подкапывают стены, сколь многие разрывают могилы умерших, сколь многие злоумышляли против чужих браков, сколь многие погубили многих при посредстве губительных ядов? Разве за это мы обвиняем судью? Никоим образом. Если бы он, захватив их для произнесения приговора, отпустил, – и человека, потерпевшего зло, наказал, а нанесшего почтил и, увенчав его, освободил, – то он поистине был бы достоин обвинения и самых крайних упреков; когда же они еще не преданы и не настало время приговора, и он еще не требует судебных разысканий, то зачем ты преждевременно осуждаешь? Но надлежало бы, скажешь, уже здесь воздать наказание за грехи. Поразмысли, человек, о той жизни, которую ты провел сам, войди в свою совесть, и ты переменишь мнение; не будешь хвалить этого приговора, но прославишь человеколюбивого Бога за долготерпение. Если бы каждого надлежало привлекать в суд для наказания за погрешности одновременно с совершением самых грехов, то род наш, давно исторгнутый, не дожил бы до настоящего времени. «Кто может сказать: «я очистил мое сердце, я чист от греха моего?"» (Прит.20:9). Но, когда скорбишь из-за долготерпения Божия, то с тщательностью исчисляй допущенные тобой грехи, и будешь благодарен за то терпение, придя в изумление пред Его незлобием. Ты смущаешься и сетуешь и все наполняешь унынием, потому что такой-то обогащается не по заслугам и пользуется услугами со стороны большинства; потом ты не слышишь, что говорит псалмопевец: «не бойся, когда богатеет человек, когда слава дома его умножается: ибо умирая не возьмет ничего; не пойдет за ним слава его» (Пс.48:17–18)? Разве ты не слышишь, что пророк великим гласом взывает: «всякая плоть – трава, и вся красота ее – как цвет полевой» (Ис.40:6)? Разве не видишь, что сама истина дел свидетельствует согласно с изречениями пророков? Разве не видишь, что опыт и конец жизни подтверждают собой сказанное: «умирая не возьмет ничего»? Послушай Иова, говорящего то же самое: «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь» (Иов.1:21), «ибо умирая не возьмет ничего» (Пс.48:18). Послушай Павла, любомудрствующего так же: «мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести» (1Тим.6:7). А ты ублажаешь человека, который не может отсюда вынести ничего такого, что должно помочь ему там в день суда. И какой другой предел несчастнее, какое иное состояние жальче, скажи мне, нежели то, когда человек, живший в большой роскоши, уходит отсюда с наибольшим бесчестием? Ты же, если бы увидел на площади кого-либо владеющего могуществом и высокомерного, пользующегося большой честью в чужой стране, имеющего тунеядцев и льстецов, но по возвращении в отечество лишенного возможности взять что-нибудь из этого, нагого, неуважаемого, более нуждающегося, чем нищие, и представляющегося более их презренным, – то разве стал бы считать его достойным соревнования, наоборот – по этой причине не счел ли бы ты его скорее достойным сожаления и не назвал ли бы несчастным? Это делай и в отношении к богатым. Но есть некоторые люди, которые, – мы употребим в дело эти слова философии, – будучи подчиненными власти своего чрева наподобие свиней и козлов и рабами настоящих обстоятельств, думают, что после переселения отсюда ничего не остается; другие же, хотя полагают, что нечто остается, но предпочитают настоящее будущему. Итак, против тех, которые думают, что ничего не остается, но что уничтожившаяся наша душа не являет никакого разума, и полагают, что она не подвергается наказанию, может быть, даже смешно и возражать, как против безумных и сумасшедших. В самом деле, если бы кто во время дня стал сомневаться в том, что налицо – день, и подвергал сомнению то, что признается всеми, то не стоило бы и убеждать такового словом и приводить его к (должному) мнению. Но, однакож, ради вашей любви побеседуем и с ним, как даст это Божия благодать. Что говоришь, человек, полагая, что после этой жизни нет ничего? Но необходимо сказать, каким образом человека, однажды совратившегося с пути истины, диавол предает, как бы цепи каких-то зол, все более и более злочестивому мнению. Смотри же: он убедил пренебречь целомудрием, справедливостью, и иной добродетелью, сделал дурными в жизни, наконец, свыкшимися со злой совестью и старающимися перенести на других наказание за допущенные ими грехи, между тем как им следовало бы раскаиваться в пороке. Этого они не сделали, но измыслили догмат негодный и преисполненный бесчисленных зол, догмат касательно судьбы. Затем, опять опровергаемые на счет этого и принуждаемые допустить, что настоящее – ничто, они ниспровергают будущее и упраздняют слово о воскресении. Даже если опять опровергнем и это, то они беззаконствуют, впав в другое учение. Мы, однакож, опровергнем то, что под рукой. Ужели, человек, нет ничего после этой жизни, и ужели ты стоишь на стороне этих догматов? Таковое пустословили язычники, однакож, не воспротивились истине того догмата. Но, даже если ты и согласишься с ними, все-таки они допустили некоторую жизнь после этой, также и судебные разыскания и судилища в аду, и наказания, и почести, и решения, и приговоры. Даже если ты спросишь иудеев, даже еретиков, даже какого бы то ни было человека, он устыдится пред истиной того догмата, и хотя бы в других отношениях они были различных мнений, но в этом все согласны и говорят, что за случившееся здесь там требуются отчеты. Но ты не хочешь доверять ничему из этого, а однажды отдавшись заблуждению, ведешь себя бесстыдно. Итак, ради тех, которые еще живут трезво, необходимо повести речь об этом. Тому, кто признает, что после этой жизни нет ничего, необходимо признать, что нет и Бога. Видишь, что именно я сказал: что к числу более дурных принадлежат всегда те догматы, которые следуют за первыми, сменяют их собой? Если нет там после этой жизни ничего, то нет и Бога. Если есть Бог, то он праведен; если же праведен, то воздает каждому то, что следует по достоинству; если же после этой жизни нет ничего, то где каждый получит сообразно со своими заслугами? Обрати внимание: многие, как и сами они наперед согласились, благоденствуют здесь и пользуются почестями не по достоинству, другие же, живущие согласно с правдой, наказываются. Посему, если нет никакого времени после этой жизни, то праведные умрут потерпевшими несправедливость, а неправедные – не по заслугам благоденствовавшими; если же дело будет обстоять таким образом, то как могла бы существовать справедливость? Необходимо, чтоб было какое-либо время после этой жизни, когда каждому воздавалось бы по заслугам, потому что здесь мы не находим этого. Если же нет времени, то каким образом каждый получит то, что следует по достоинству? А если никто не получает следующего по заслугам, то и Бог в отношении к тебе несправедлив; если же Бог несправедлив, то Он не мог бы быть и Богом. Богохульство же да обратится на голову тех, кто вынуждает нас к этому! Смотрите, до какого богохульства дошла эта речь. Но, что Бог существует, об этом вопиют самые дела; Он также и справедлив; если же справедлив, то воздает каждому следуемое по заслугам; а если воздает всякому сообразно с его достоинством, то необходимо, чтоб после этой жизни было некоторое время, в которое каждый получит согласно с его заслугами, и получит наказание, и будет почтен за свои хорошие поступки. Придем в себя, возлюбленные: некоторые ведь живут в неведении Бога; придем в себя, будем бодрствовать! Ты согрешил, – не присоедини еще греха; ты согрешил, – успокойся. Ты согрешил, – не свяжи своих грехов дважды. Мы же связываем трижды и четырежды, внося в наши души бремя таковых догматов. Ты согрешил, – познай Владыку, сострадательного, человеколюбивого, благого, врача, снисходительного, легко умолимого, умилостивимого. Разве ты не слышал, что некто, истратив весьма большое число талантов (Мф.18:24) и погубив и уничтожив все господское имущество, когда был готов продать как свою жену, так и своих детей, нашел избавление и прощение всего того долга, после того как только пролил слезы, после того как только коснулся ног господина? Если же ты стал бы говорить, что последний вслед за этим предал его истязателям, то знающие эту историю знают и причину; тут речь идет об ином плане человеколюбия. И тогда господин, сжалившись, отпустил его, и снова сжалившись над ним, вверг его в темницу: подобно тому как тогда поступал, помогая этому, так и теперь, помогая тому, требовал долг, для того чтоб этого научить не быть жестоким, ни бесчеловечным, а того чтоб освободить от насилия и бесчеловечия другого. Смотрите, возлюбленные; в то время, как я говорил, в меня вошла эта прекрасная мысль, каким образом не только корыстолюбие и хищение, но также и недостаток сострадания приготовляет нам геенну. Этот был предан мучителям не после того, как несправедливо взял чужое, а после того как бесчеловечно потребовал принадлежавшее ему самому. Именно сказано, что тот был должен; но, хотя тот был должен, также и на тебе лежал тот же самый долг, и в том и другом случаях надлежало, чтоб сохранялось одно и то же равенство. Посему тебе он отпустил, дабы показать тебе свое человеколюбие, сделать тебя подражателем Господней кротости. А после того как, получив благодеяние, ты не сделался лучшим, то исправляет тебя другим образом, при посредстве наказания, при посредстве истязания, так что и это – вид благодеяния. Он предал мучителям, чтобы, подобно тому как поступает прекрасный врач, вырвать из души порок. Ты не поддался приятному лекарству, для тебя нужно, наконец, железо и огонь. Тот, кто простил великое множество талантов, знал, что ты жесток и бесчеловечен, но Он ожидал, что оправдает себя пред тобой исходом дел, а это Он часто делает, зная, что поступает справедливо. После того, как оправдал Себя пред тобой, Он делает это. Так Он поступил и в отношении к жителям Содома: не прямо послал огонь и не исторгнул тех городов, но что? «Вопль содомский и гоморрский» (Быт.18:20), и не это только, но – «сойду и посмотрю» (ст.21). И не остановился даже и здесь, но послал ангелов, показывающих тебе порочность обитателей города, чтобы никто даже из бесстыдных людей не мог злословить Бога за то, что надлежало погибнуть людям негостеприимным, бесчеловечным, беззаконным и не знавшим законных требований справедливости, ниспровергшим общие законы природы и преисполненным порока. Что может быть равно столь человеколюбивому и кроткому Богу? Мы, наказывая, часто не находим нужным говорить о причинах; а Он, если прежде не научил тебя, если прежде не убедил тебя и не получил с твоей стороны приговора, что Он справедливо наводит наказание, то не наказывает тех, которые давно были достойны наказания и мучения, и многократно готов давать тебе отчеты и вступает с тобой в суд, и не отказывается от судебного состязания. Видишь, что пророки преисполнены этих речей: всюду – суды Божии с людьми. И часто поступивших несправедливо – самих призывает в судьи, а часто призывает для произнесения приговора и тварь, показывая этим, что приговоры делаются открыто для всех сторон: Бог не отказывается призывать к произнесению судебного приговора ни самого противника, ни даже бесчувственную тварь, что именно и мы имеем обыкновение делать, когда уверены в своих собственных правах. «Слушайте, горы, суд Господень, и вы, твердые основы земли» (Мих.6:2); и опять: «слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит» (Ис.1:2). Часто же обращается и к самим тем виновным: «народ Мой! что сделал Я тебе и чем отягощал тебя?» (Мих.6:3). И Иеремия: «какую неправду нашли во Мне отцы ваши?» (Иер.2:5). Делает же это Он не по отношению к городам и народам только, но часто и по отношению к одному человеку. Он судится чрез посредство пророка с Давидом; и пред Ионой, отказывавшимся возвестить ниневитянам, защищается через посредство тыквы: если ты пожалел о тыкве, то «Мне ли не пожалеть Ниневии» (Ион.4:10–11)? И ты найдешь, что Писания преисполнены многими такого рода местами. Итак, зная это, будем покланяться Ему, удивляться, почитать Его, как то для нас возможно, потому что невозможно в той степени, в какой достойно. Позаботимся о настоящей жизни и будем верить, что Бог надзирает и что всем управляет Промысл, и после всего этого есть возможность, переселившись отсюда, получить обещанные блага, которые, о, если бы удалось стяжать всем нам, по благодати Христа, Которому слава во веки веков. Аминь.
•••
Поистине, возлюбленный, нет ни одного столь порочного и преисполненного неисцелимой гнилости учения, как учение о судьбе и роке. Помимо того, что оно влагает в души совращенных богохульное, нечестивое и гибельное мнение и убеждает говорить о Боге то, чего никто не сказал бы даже о демонах, оно также разрушительно влияет на нашу жизнь, все наполняет беспокойством и большим смятением; и то, что введено Богом и природой, чрез пророков и святых мужей для научения и исправления, оно ниспровергает и разрушает и доказывает, что это – бесполезно. И делает то же самое, как если бы кто-либо стал убеждать заболевшее и нуждающееся в лекарствах тело, – когда налицо находятся врачи и приготовляют врачество, – не пользоваться ничем из этого и не отстранять от себя болезнь, но, предавшись беспечности и легкомыслию, ожидать самой жалкой гибели. Или не это говорит судьба? Никто пусть не увещевает ни к чему полезному, никто пусть не слушает другого, который увещевает; напрасно существуют законы и судьи, напрасно – порицания и наставления, напрасно – страх наказания, напрасно – почести и почетные дары, также и награды за подвиги тем, кто хорошо поступает! Если ты проявишь заботливость, не будет отсюда никакой пользы, и если ты будешь нерадив, не произойдет никакого вреда. Будучи дитятей, никто пусть не ходит в училище, став мужем, никто пусть не слушает законов, пусть не обращает внимания на советы и полезные вразумления! Что будет в состоянии принести труд? Подобно тому как ненагруженный и оставленный корабельщиками и кормчими корабль, так пусть стремится человек, передав кормило ума порыву бури! Желаешь, скажи мне, чтоб мы послушались, и не стали делать ничего для спасения нашей жизни? На некоторое время оставим то, что касается души, в стороне, и побеседуем относительно обстоятельств настоящей жизни. Поверим ли судьбе, говорящей так, и не будем ли ни слуг, допускающих проступки, наказывать, ни тех, которые заражены распутством, обращать на путь истинный, ни поступающих несправедливо приводить в суд, ни слушаться законов? Желал бы я, чтоб это случилось хотя на короткое время, дабы на деле вы имели возможность понять эту губительную и вредную учительницу зол. Если всячески необходимо, чтоб произошло то, что определено судьбою, как в том случае, когда мы ревностно занимаемся чем-либо, так и в том, когда мы спим, то никакой земледелец пусть не запрягает волов и пусть не влечет плуга, и пусть не прорезывает борозды, и пусть не бросает семян, и пусть не выжидает удобного времени года, и пусть не терпит стужи и продолжительного дождя, и несчастья, и трудов в течение времен года, – пусть не точит серпа и пусть не жнет посеянного хлеба, пусть не растирает колосьев, пусть не насаждает и пусть не ухаживает за растениями, – отбросив совершенно всякую заботу о земледелии, пусть сидит дома и пусть спит все время: если все несомненно назначено ему судьбою и определено Парками, то блага придут в дом сами собою; если же Клофо1 повернет веретено в противоположную сторону, то, хотя бы он трудился бесконечно, не будет для него никакого предела трудов и усилий. Итак, почему вы не увещеваете делать это, если только действительно верите судьбе? Почему не советуете, чтобы на самом деле узнали то прекрасное, что обусловливается судьбой? Желаешь ли показать мне, что в действительности предопределено судьбой? Прекрати земледелие, упраздни мореходство, изгони все житейские искусства, и ни домостроитель, ни медник, ни ткач, ни другой кто из приносящих пользу для нашей жизни пусть не заботится о своем искусстве, и тогда ты увидишь прекрасно, какова награда со стороны судьбы, тогда прекрасно испытаешь ее, тогда увидишь неизменность ее. И зачем я говорю об искусствах, которые поддерживают нашу жизнь? Пусть остаются искусства, и не упраздняй даже и одного, но в то время, как все они остаются на свойственном им месте, каждый в отдельности пусть нисколько не заботится о своих делах и пусть не печется о том, что относится к его дому, но пусть вверит управление всеми своими делами судьбе, и тогда узнает пользу от нее, когда, подвергая его мучениям и бичеваниям, будут требовать от него податей; а он, не имея их, убежит под защиту той, но никто не обратит на него внимания. До какого времени нам быть детьми по уму? Доколе мы не перестанем пустословить? Доколе мы не познаем общего Владыки? Если судьба делает дурными и хорошими, то зачем ты даешь советы дитяти, зачем вразумляешь? Все – без пользы и напрасно. Если она делает богатыми и бедными, то не посылай в училища, не доставляй денег, не делай ничего могущего увеличить для него имущество, но дела его поручи судьбе. Однакож ты не отваживаешься на это. Видишь ли, как совсем не веря силе ея в меньших делах, доверяешь ей в больших? Если действительно судьба существует, то позволь дитяти и вступать в сношения с дурными людьми, и развращаться вместе с развращенными: всячески, если это определено ему судьбой и назначено Парками, то будет полезно и для тебя. Действительно, говорят, действительно существует судьба. Тогда зачем же доставляешь хлопоты и себе самому, и другому? И для чего я говорю относительно детей, когда ты не отваживаешься делать этого, во всяком случае, даже и в отношении к слугам, но и угрожаешь, и стращаешь, и употребляешь всякие способы, чтобы слуга у тебя сделался прекрасным, и не полагаешься на рок? Почему же наказываешь, если он сделался дурным? Ведь произошел грех не от него, а от рока, который его толкал. Почему же хвалишь его, если он сделался прекрасным? Ведь не его – добродетель, а роковая. Лучше же сказать: никто не будет ни прекрасным, ни худым. Человек, не делающий ни того, ни другого по собственному побуждению, но получающий принуждение извне, не будет ни этим, ни тем. Итак, почему же мы хвалим мужей? За что же порицаем? За что проклинаем, за что ублажаем других? Видишь, до какой нелепости довело нас слово о судьбе? Никто не целомудрен, никто не распутен, никто не корыстолюбив, никто не справедлив; и добродетель, и порок упразднены, и напрасно мы введены в эту настоящую жизнь, лучше же сказать: не напрасно, а даже – на несчастье. И как не нелепо быть толкаему в грех принуждением рока, а с другой стороны, терпеть крайнее наказание под его же воздействием, вместо того, чтобы пользоваться сожалением и состраданием, – подвергаться ненависти и наказанию, вместо того, чтобы пользоваться почтением? Того, кто терпит несправедливость и пострадал от насилия, следует не наказанию подвергать, а окружать почестями; а мы и терпим несправедливость, и переносим наказание. Что могло бы быть неразумнее этого: за то, что тяжко страдаем, ввергнутые в грех, за это терпеть и наказание? Судьба сотворила человекоубийцу, и берет жизнь за то, что человек повиновался ей: какой догмат мог бы быть пагубнее этого? Это похоже на то, как если бы кто, столкнув в пропасть и овладев свергнутым, снова домогался наказания его за это; или – как если бы кто, предав кого-нибудь бесчеловечной госпоже на изувечение и в жертву бесчисленным бедствиям, потребовал наказания преданного человека за его рабство и плен. Скажи мне: разве что-нибудь могло бы быть неразумнее этого или – более несчастно, чем этого рода люди? Если же это так, если даже враги и неприятели знают о снисхождении к своим врагам, когда те совершают что-либо тягостное для них недобровольно и не по желанию; а судьба не будет знать снисхождения к тем, кто ей послушен и во всем повинуется, лучше же сказать, к тем, которые подчинены ее принудительной силе, но за то, что принудила их совершить, за это самое требует их к наказанию; то, скажи мне, какое смятение, какой лабиринт, какой ураган будет изображением этого смешения? Мне недостаточно было одного вида несправедливости, что именно, ни в чем не согрешив, я ввержен в грех, и что другой, ни в чем не поступив добродетельно, становится добродетельным и наслаждается почестью; недостаточно одной только той несправедливости, что судьба безрассудно и неразумно сделала как меня дурным, так его прекрасным, – но она присоединяет и другую и не подражает человеческому правосудию; между тем как люди столь человеколюбивы и кротки, что различают невольное от добровольного, эта, управляющая человеческими делами, какая-то Эринния2 и злой демон, все таким образом смешивает. Итак, если нет Бога, Который имеет наблюдение над этим, то данное мнение изобличается с другой стороны. Невозможно, чтоб при столь великом благоустройстве не было Провидения. Кроме того, если нет Бога, то каким образом вообще это приведено в порядок? Если же существует, то как Он не имеет попечения об этом? Если сам Он сотворил, то обрати внимание на нечестие и на преизбыток богохульства; если же не сотворил, и если не имеет попечения о происшедшем, то опять – не меньшее прежнего обвинение. Видишь, как отовсюду стесняется диавол, склоняющий людей к неистовству против Владыки? Ты желаешь меня убедить, что веришь судьбе и что она, по твоему мнению, есть значительный догмат? Не обвиняй прелюбодействующую женщину, не преисполняйся гневом, не приводи прелюбодея в судилище к судье. Если увидишь, что подкапывается стена, то не захватывай того, кто подкапывает, и не домогайся наказания его, потому что он сделал это недобровольно, как сам же ты утверждаешь. Пренебреги всеми твоими делами, потому что во всяком случае тебя достигнет то, что определено судьбой; брось золото, сколько ни имеешь его; пренебреги домами, торжищами, рабами, потому что твоя беззаботность не принесет никакого вреда беззаботности судьбы. Но ты не отважишься ни на что такое, так как убедился на деле в том, что нужно осудить догматы о судьбе. Итак, почему, всюду осудив ее, прикрываешь себя ею в грехах? Видишь, что этот догмат внесен не откуда-нибудь, как только со стороны беззаботности и нерадения и ослабления сил в отношении к самым трудам, предпринимаемым для снискания добродетели. Если есть рок, то нет суда; если есть рок, то нет веры; если есть рок, то Бога нет; если есть рок, то нет добродетели, нет порока; если есть рок, то все напрасно, все без пользы и делаем, и терпим; нет похвалы, нет порицания, нет стыда, нет позора, нет законов, нет судилищ. Итак, откуда такой-то обогащается, – говорят, – откуда другой пребывает в бедности? В особенности, если мы даже не знаем причин этого, то нам надлежало бы оставаться при незнании, а не воспринимать другого негодного догмата. Лучше хорошо не знать, чем худо знать, потому что одно свободно от вины, а другое лишено снисхождения. Но, кроме того, по благодати Божией, и теперь нам ясно стало, откуда один – богат, а другой перебывает в бедности? Именно, потому тот богат, что или получил отеческое наследство, или прибегал к морскому путешествию и мелочной торговле, или похитил и отнял силой принадлежащее другим, или заключил богатый брак, или занимался земледелием, или искусством, или чем-либо другим в таком же роде. И много способов обогащения: одни праведные, другие неправедные. Таким же, конечно, образом объясняется происхождение и бедности: сделался кто-либо жертвой клеветы или ябеды, или чьего-нибудь корыстолюбия, или своей расточительности, или сжился с леностью, или впал в безумие, или обеднел каким-нибудь другим образом, потому что – много способов для того, чтоб сделаться бедным. А почему, говорят, такой-то, содержа блудниц и тунеядцев, и льстецов, и принося вред делам посторонних, и проводя изнеженную и разнузданную жизнь, имеет богатства, которые притекают к нему как бы из источников; другой же, проводящий в свою жизнь милосердие и целомудрие, и справедливость, и остальные добродетели, не имеет даже и необходимого пропитания? Потому что один – хорош и избирает себе соединенную с трудом добродетельную жизнь, а другой – порочен и воспринял роскошный и разнузданный путь греха? Итак, для чего же злой обогащается, а добродетельный беден? Для того, чтобы и этот получил больший венец, если останется на своем посту и проявит терпеливость, и тот – большее наказание и мучение, если не переменится и не сделается лучшим и не познает Владыку своего. Послабления, даваемые со стороны Бога, более отягчают тех, которые остаются злыми, и изобилие, даваемое Им тем, кто не пользуется этим, как должно, делается умножением вины. Таким же образом, конечно, и бедствия, и затруднительные обстоятельства являются увеличением венцов, хотя бы иногда такие люди и впадали в заблуждения. Ведь соразмерен бывает приговор, потому что не просто произносится суд о грехах, но иначе судится богач, иначе бедный: один со снисхождением, другой же без снисхождения. Например, пусть будут вором и честолюбцем богач и бедняк; один, хотя и жалкое, но все-таки имеет некоторое прибежище в нужде, проистекающей от бедности, а другой не имеет даже никакой благовидной или правдоподобной увертки, так что бедный насколько умаляется в настоящей жизни, настолько избыточествует в будущей соответственно своим добрым делам, и богач – сообразно с его прегрешениями. Поэтому, не подумай, что бедный терпит несправедливость, или что богач имеет преимущество. Подобно тому как и в отношении к несчастиям, те, кто здесь потерпят наказание, или совсем очищаются или там терпят меньшее наказание, как выдержавшие здесь напор великих злостраданий; так и в отношении к благам, те, кто здесь наслаждались честью и оставались дурными, имеют эти почести средством, ведущим к наказанию. Итак, смотри, каким образом Бог всюду укоряет порочных людей за здешние почести: Я дал тебе все, что принадлежало твоему господину (2Цар.12:8); и опять – жрецов во время Илия за почесть (1Цар.2:28); и в ином месте: Я дал вам «из сыновей ваших в пророки и из юношей ваших – в назореи» (Амос.2:11), – и всюду присоединяет о том, что было сделано в пустыне. Посему, когда увидишь, что богатый поступает несправедливо, корыстолюбив, совершает хищения, то по этой причине более всего оплачь его, так как он, будучи богат, делает это, – и тем большее получит наказание. Когда увидишь, что бедный проявляет большу́ю заботу о справедливости, то по этой причине всего более удивись ему, так как он таков, не смотря на бедность. Если это тобою тщательно исполнено, то ты никогда не придешь в смущение по поводу тех обстоятельств, какие происходят, если именно будешь взирать на будущее и ни во что не ценить настоящее, если всегда будешь надеяться на то, и отдаляться от этого. О, если бы, по благодати Христа, мы достигли всех благ! Аминь.
Cвятитель Иоанн Златоуст