Группа "Слава Богу за всё"

Когда я был молодым, то думал, что жизнь – это страдание, а в старости я понял, что Богу угодно, чтобы мы были счастливы. Из-за того, что семья разрушена, наш народ угрюм и несчастлив, потому что человек может быть счастлив на земле, только если у него есть полноценная семья. Чего бы человек ни достиг – карьеры, славы, богатства, – счастье дает только семья. Жить среди любимых и этим людям служить – высшее счастье и блаженство. Протоиерей Димитрий Смирнов

"Если бы к этому старцу надо было ползти по минному полю, я бы поползла", - Ольга Кормухина Певица Ольга Кормухина сначала покоряла нас своим голосом, красотой и талантом... Теперь ко всему вышеперечисленному добавила и свой опыт духовной жизни. Для меня поиск Бога — это поиск правды и любви, которых мне всегда в жизни не хватало. Причём я всегда знала, что со мной в 33 года случится что-то очень важное, жизнь моя изменится. Мы же по духовной стезе все гуляли, как хотели. И кришнаизмом увлекались, и буддизм практиковали. У нас половина Гнесинки в астрал выходило. Помню, блюдечки двигали раза два. Думали, что идём к свету, а сами блуждали в потёмках. В детстве я в карты играла и гадала очень хорошо. В 16 лет резко перестала. Бабушка моя (она была верующая) заметила это и сказала: «Ни в коем случае». И как отрезало. У нас была одна знакомая женщина, монахиня в миру. У неё был постриг тайный. До этого она была убеждённой коммунисткой, и был случай, когда она пережила клиническую смерть. Это произошло у неё дома. Она описывала это так: это была абсолютная темнота и пустота, и жуткий страх. Я, говорит, не понимала, где я, и что со мной происходит. И вдруг услышала голос: «Ты будешь находиться здесь вечно». И мне, говорит, стало так страшно, что я взмолилась Богу, в которого не верила: «Господи, верни меня, пожалуйста, на землю. Я всю жизнь тебе посвящу». Когда я приехала в Троице-Сергиеву лавру к отцу Науму, я выписала все свои грехи с шестилетнего возраста, как мне и сказала монахиня Серафима, целую тетрадку. Когда мы подошли к старцу, он меня спросил: "Вы кто?" Я ответила: «Я – певица». И думаю: сейчас отправит в какой-нибудь монастырь петь на клиросе. А он мне говорит: «Ну, вот и пой… Что ты тут себе накрутила?» и показывает на мою голову. А у меня под платком заколка, я и не поняла… Потом Серафима мне объяснила, что он мысли мои прочитал. Батюшка благословил меня оставаться на своём месте. Серафима ещё сказала: «Монастырь... А ты думаешь: захотел и пошёл? До монастыря дорасти надо. Туда не каждого берут. Монастырь — это не подвиг, а великая честь». Говорят, что Господь долго ждёт, а потом больно бьёт. Он меня хорошо подстегнул. Я просто взвыла. И уже невозможно было не ехать. Если бы мне сказали, что к этому старцу надо ползти по-пластунски по минному полю, я бы поползла... на остров Залит к отцу Николаю (Гурьянову). Самый главный груз у меня тогда был — уход папы. Я тогда впервые начала читать молитву «Отче наш», когда он лежал в коме девять дней. У него слёзы текли из глаз, у практически неживого человека. Это были очень сильные впечатления. Когда батюшка мне сказал: «А и не будет у тебя детей»… Я вдруг поняла: а ведь в этом правда. А ведь я заслужила, я сделала аборт. Это же убийство. И я ещё смею награды просить. Ребенок — это же награда. Я вспоминала слова мамы, которая мне говорила, что для женщины нет счастливее момента, когда приходишь домой, а тебя обнимают детские ручонки. И когда отец Николай (Гурьянов) сказал, что не будет у меня детей, я рыдала от того, что это очень справедливо. Это правда Божья. Я наказана. Я сама себя наказала. Он сам внутренне плакал. А потом сказал: «Господь сделает, как ты хочешь». Господь сделал гораздо больше, чем я могла даже мечтать. Мы с подругой ходили на Даниловское кладбище и просили у Матронушки: она – квартиру, я — ребёнка. Она сейчас живёт в двухкомнатной квартире в Москве, а у меня дочка родилась (Ольга в 40 лет родила дочь Анатолию —примеч. авт.). Когда я приехала к отцу Николаю, я поняла, что я — тот самый блудный сын, который мотался годами, профукал всё своё имущество, внутреннее имеется в виду. Ничего хорошего не приобрёл в своих фейерверках и праздниках, и скитаниях. И вот, наконец, вернулся домой к любящему отцу, который никогда не лгал и никогда не солжёт. Мы в семье очень жёстко переболели этим вирусом. Маму еле спасли. Я тоже задыхаться начала. В эту ночь я думала: «Как странно. Я всегда представляла, что когда буду умирать, буду готовиться: храм, исповедь, причастие… А тут ни храма, ни исповеди, ни причастия…» Думала, с чем я сейчас приду? Ни любви, ни правды не стяжала. Лгала, лукавила… И что же я принесу в итоге? И вдруг я поняла, что, кроме жадного желания правды и готовности пострадать, у меня ничего нет. Все эти заслуги какие-то, песни, стихи, поступки… Да, наверное, они имели смысл. Но они имели смысл настолько, насколько они приближали меня к правде и любви. Болезнь была для меня моим личным Апокалипсисом. Для того она и нужна мне была, чтобы лишний раз напомнить: не погрязай в мелочах. Так и живём мы все: идём по темной улице, на которой находятся редкие фонари, которые не дают сбиться с пути. Почувствовал любовь и правду — ты под фонарём. А потом опять по тёмной улице до следующего фонаря. И не важно, кто зажигает эти фонари — отец Николай, к примеру, или какие-то скорби, болезни, события… Важно, чтоб они были... Что они есть. "Господь сделал гораздо больше того, чем я могла даже мечтать", - говорит Ольга Кормухина.

Церковь Божия, милость к нам Божия, Сколько страшных столетий подряд, С кораблями межзвёздными схожие, На земле эти храмы стоят. Час придёт, и Вселенная сдвинется, Встанет пламя гудящей стеной. И тогда эти храмы поднимутся Над усталой и грешной землёй. В час, когда с неба звёзды покатятся, У последней беды на краю, Дай мне, Господи, время покаяться, Уповая на милость Твою! Дай увидеть хотя бы окраину… А пока по ступеням веков Нас привел сатана, нераскаянных, В рай пластмассовый для дураков. Всё развязней он лупит по клавишам, Всё разнузданней пляшет земля… Дай нам, Боже, схватиться за краешек Уходящего ввысь корабля. Леонид Дербенев

ЧЕТВЕРГ Преподобномученица Татиа́на Фомичева, послушница ДНИ ПАМЯТИ 3 декабря 7 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской ЖИТИЕ Священномученик Владимир Медведюк и преподобномученица Татиана (Фомичева) Свя­щен­но­му­че­ник Вла­ди­мир ро­дил­ся 15 июля 1888 го­да на тер­ри­то­рии совре­мен­ной Поль­ши в го­ро­де Лу­ков Сед­лец­кой гу­бер­нии в бла­го­че­сти­вой се­мье же­лез­но­до­рож­но­го ра­бо­че­го Фад­дея Мед­ве­дю­ка. Уми­рая, отец ска­зал сы­ну Вла­ди­ми­ру: «Ди­тя мое, как хо­те­лось бы мне ви­деть те­бя свя­щен­ни­ком или да­же пса­лом­щи­ком, но толь­ко слу­жи­те­лем Церк­ви». Сын от­ве­тил ему, что это яв­ля­ет­ся так­же и его же­ла­ни­ем. Окон­чив в 1910 го­ду ду­хов­ное учи­ли­ще, Вла­ди­мир слу­жил пса­лом­щи­ком в Ра­дом­ском со­бо­ре в Поль­ше. Мир­ное те­че­ние жиз­ни бы­ло пре­рва­но Пер­вой ми­ро­вой вой­ной, и Вла­ди­мир Фад­де­е­вич, как и ты­ся­чи дру­гих, ока­зал­ся в по­ло­же­нии бе­жен­ца. При­е­хав в Моск­ву, он по­зна­ко­мил­ся с Вар­ва­рой Дмит­ри­ев­ной Ива­ню­ко­вич, ко­то­рая про­ис­хо­ди­ла из глу­бо­ко ве­ру­ю­щей се­мьи из Бе­ло­рус­сии и так же, как и он, бы­ла бе­жен­кой. В 1915 го­ду они по­вен­ча­лись. В 1916 го­ду Вла­ди­мир Фад­де­е­вич был ру­ко­по­ло­жен во диа­ко­на ко хра­му му­че­ни­цы Ири­ны, что на Воз­дви­жен­ке в Москве. Здесь он про­слу­жил до 1919 го­да и был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка ко хра­му Сав­вин­ско­го по­дво­рья на Твер­ской ули­це. В 1921 го­ду он был на­зна­чен на­сто­я­те­лем хра­ма свя­ти­те­ля Мит­ро­фа­на Во­ро­неж­ско­го в Пет­ров­ском пар­ке в Москве. С пер­вых дней слу­же­ния в хра­ме свя­ти­те­ля Мит­ро­фа­на отец Вла­ди­мир стал пы­тать­ся на­ла­дить при­ход­скую жизнь. В том оке­ане стра­стей, бед и стра­да­ний, ко­то­рый пред­став­ля­ла со­бой в это вре­мя со­вет­ская Рос­сия, для ве­ру­ю­щих этот при­ход стал ост­ров­ком люб­ви. Мо­ло­дой свя­щен­ник рев­ност­но от­нес­ся к сво­им пас­тыр­ским обя­зан­но­стям, и к нему сра­зу по­тя­ну­лась ве­ру­ю­щая мо­ло­дежь, ко­то­рой он ста­рал­ся при­вить лю­бовь к пра­во­слав­но­му бо­го­слу­же­нию и хра­му. В храм свя­ти­те­ля Мит­ро­фа­на ча­сто при­ез­жа­ли хо­ры из раз­ных церк­вей, что при­вле­ка­ло мно­гих мо­ля­щих­ся и лю­би­те­лей цер­ков­но­го пе­ния, так что бы­ва­ли слу­чаи, ко­гда храм не мог вме­стить всех же­ла­ю­щих. Во вре­мя раз­гу­ла об­нов­лен­че­ства, ко­гда рас­коль­ни­ки при по­мо­щи без­бож­ных вла­стей дерз­ко за­хва­ты­ва­ли хра­мы, отец Вла­ди­мир, чтобы из­бе­жать та­ко­го са­мо­чин­но­го за­хва­та, сам за­пи­рал по­сле бо­го­слу­же­ния две­ри хра­ма и уно­сил клю­чи до­мой. Уви­дев, что не мо­гут за­хва­тить храм без со­гла­сия на это свя­щен­ни­ка, об­нов­лен­цы при­гла­си­ли от­ца Вла­ди­ми­ра к об­нов­лен­че­ско­му епи­ско­пу Ан­то­ни­ну (Гра­нов­ско­му); тот, по­тре­бо­вав у свя­щен­ни­ка клю­чи от хра­ма, за­кри­чал на него: – От­дай клю­чи! – Не от­дам, вла­ды­ка, не от­дам! – от­ве­тил отец Вла­ди­мир. – Убью! Как со­ба­ку убью! – Убей­те, – от­ве­тил свя­щен­ник. – Пе­ред пре­сто­лом Бо­жи­им мы с ва­ми вме­сте пред­ста­нем. – Ишь, ка­кой! – ска­зал епи­скоп Ан­то­нин, но на­ста­и­вать боль­ше не стал. И храм не уда­лось за­хва­тить об­нов­лен­цам. В 1923 го­ду отец Вла­ди­мир был на­граж­ден ка­ми­лав­кой. В 1925 го­ду вла­сти аре­сто­ва­ли свя­щен­ни­ка и, предъ­явив ему об­ви­не­ния, ста­ли угро­жать за­клю­че­ни­ем в конц­ла­герь. Осво­бо­дить­ся, по их сло­вам, мож­но бы­ло лишь со­гла­сив­шись на со­труд­ни­че­ство с ОГПУ. Отец Вла­ди­мир дал со­гла­сие на это и был осво­бож­ден. ОГПУ да­ва­ло ему ка­кие-то за­да­ния, в ос­нов­ном ка­са­ю­щи­е­ся Ме­сто­блю­сти­те­ля мит­ро­по­ли­та Пет­ра, ко­то­рые он ис­пол­нял, но чем даль­ше, тем боль­ше он вхо­дил в раз­лад с со­ве­стью и тем му­чи­тель­нее пе­ре­жи­вал свое по­ло­же­ние. Ни рев­ност­ное слу­же­ние в хра­ме, ни пас­тыр­ская доб­ро­со­вест­ность не мог­ли ути­шить этой жгу­чей ду­шев­ной бо­ли. В кон­це кон­цов отец Вла­ди­мир ре­шил пре­кра­тить свои от­но­ше­ния с ОГПУ в ка­че­стве сек­рет­но­го со­труд­ни­ка и ис­по­ве­дал грех пре­да­тель­ства ду­хов­ни­ку. 9 де­каб­ря 1929 го­да сле­до­ва­тель ОГПУ вы­звал его по­вест­кой в один из ка­би­не­тов на Боль­шой Лу­бян­ке и по­тре­бо­вал от него объ­яс­не­ний. Отец Вла­ди­мир за­явил ему, что от­ка­зы­ва­ет­ся от даль­ней­ше­го со­труд­ни­че­ства. В те­че­ние трех су­ток его уго­ва­ри­ва­ли пе­ре­ме­нить свое ре­ше­ние, но отец Вла­ди­мир на это не со­гла­сил­ся, за­явив, что он все рав­но уже рас­ска­зал обо всем свя­щен­ни­ку на ис­по­ве­ди. 11 де­каб­ря был вы­пи­сан ор­дер на его арест, и ему бы­ло предъ­яв­ле­но об­ви­не­ние в «раз­гла­ше­нии... све­де­ний, не под­ле­жа­щих огла­ше­нию». 3 фев­ра­ля 1930 го­да Кол­ле­гия ОГПУ при­го­во­ри­ла от­ца Вла­ди­ми­ра к трем го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь, ко­то­рое он от­бы­вал на стро­и­тель­стве Бе­ло­мор­ско-Бал­тий­ско­го ка­на­ла. Се­мья его в это вре­мя бы­ла вы­се­ле­на из цер­ков­но­го до­ма и оста­лась без кро­ва. Это­го все­го бо­лее опа­сал­ся свя­щен­ник. На­хо­дясь в за­клю­че­нии, он стал усерд­но мо­лить­ся пре­по­доб­но­му Сер­гию и его ро­ди­те­лям, схи­мо­на­ху Ки­рил­лу и схи­мо­на­хине Ма­рии, чтобы их мо­лит­ва­ми се­мья на­шла се­бе при­ста­ни­ще. И они на­шли се­бе кров в Сер­ги­е­вом По­са­де. Вна­ча­ле им по­мог­ла в этом Оль­га Се­ра­фи­мов­на Де­фен­до­ва, из­вест­ная в свое вре­мя бла­го­тво­ри­тель­ни­ца, ко­то­рая в два­дца­тые го­ды уха­жи­ва­ла в Ни­ко­ло-Уг­реш­ском мо­на­сты­ре за боль­ным мит­ро­по­ли­том Ма­ка­ри­ем (Нев­ским). В 1930 го­ду на празд­ник Воз­дви­же­ния Кре­ста Гос­под­ня сын от­ца Вла­ди­ми­ра Ни­ко­лай по­шел в Ильин­ский храм в Сер­ги­е­вом По­са­де. Ко­гда он по­до­шел к елео­по­ма­за­нию, на­сто­я­тель хра­ма отец Алек­сандр Мас­лов ска­зал ему: – Я вас, мо­ло­дой че­ло­век, пер­вый раз ви­жу в на­шем хра­ме. – У нас, ба­тюш­ка, боль­шое го­ре, – ска­зал Ни­ко­лай. – Нас пять че­ло­век оста­лось, па­пу взя­ли. Вот ма­ма с Оль­гой Се­ра­фи­мов­ной хо­ди­ли два дня по го­ро­ду. Как узна­ют, что пять че­ло­век де­тей, ни­кто не пус­ка­ет на квар­ти­ру. Не зна­ем, что де­лать. Отец Алек­сандр по­до­звал од­ну из при­хо­жа­нок и ска­зал ей: – На­деж­да Ни­ко­ла­ев­на, у вас са­мих боль­шое го­ре, вы долж­ны по­нять и при­нять эту се­мью. – Бла­го­сло­ви­те, – от­ве­ти­ла она. Так они ока­за­лись в се­мье Ари­сто­вых; гла­ва се­мьи, диа­кон Воз­не­сен­ской церк­ви, за несколь­ко ме­ся­цев пе­ред этим был аре­сто­ван и рас­стре­лян. Этот дом стал при­ста­ни­щем для се­мьи от­ца Вла­ди­ми­ра на мно­гие го­ды. По­сле окон­ча­ния в 1932 го­ду сро­ка за­клю­че­ния отец Вла­ди­мир по­се­лил­ся вме­сте с се­мьей в Сер­ги­е­вом По­са­де, а слу­жить ез­дил в Моск­ву в храм свя­ти­те­ля Мит­ро­фа­на. В 1933 го­ду храм был за­крыт вла­стя­ми, и отец Вла­ди­мир по­лу­чил ме­сто в Тро­иц­ком хра­ме в се­ле Яз­ви­ще Во­ло­ко­лам­ско­го рай­о­на. В 1935 го­ду отец Вла­ди­мир был воз­ве­ден в сан про­то­и­е­рея. В Яз­ви­ще ему да­ли для жи­тья неболь­шую, в два ок­на, цер­ков­ную сто­рож­ку, ку­да пе­ре­еха­ла вся се­мья. Жить бы­ло тес­но, но у при­хо­да не бы­ло дру­го­го по­ме­ще­ния. Од­на­жды к ним при­шел со­сед, жив­ший на­про­тив, и ска­зал: «Отец Вла­ди­мир, пред­ла­гаю вам свой дом. Жи­ви­те сколь­ко хо­ти­те, мне ни ко­пей­ки от вас не на­до». В до­ме это­го бла­го­де­те­ля се­мья про­то­и­е­рея Вла­ди­ми­ра про­жи­ла де­сять лет. В то вре­мя в Во­ло­ко­лам­ском рай­оне жи­ли мно­гие из тех, кто вер­нул­ся из ссыл­ки и ко­му бы­ло за­пре­ще­но жить в Москве. Сре­ди дру­гих в Во­ло­ко­лам­ске жил про­то­ди­а­кон Ни­ко­лай Цвет­ков, ко­то­ро­го ве­ру­ю­щие по­чи­та­ли за по­движ­ни­че­скую жизнь и про­зор­ли­вость. Про­то­и­е­рей Вла­ди­мир ча­сто хо­дил к нему для раз­ре­ше­ния тех или иных за­труд­ни­тель­ных во­про­сов. Од­на­жды про­то­ди­а­кон Ни­ко­лай по­про­сил его по­слу­жить но­чью у него в до­ме. Ок­на бы­ли плот­но за­на­ве­ше­ны. Они об­ла­чи­лись; бы­ло все­го несколь­ко че­ло­век мо­ля­щих­ся. И вдруг во вре­мя служ­бы кто-то по­сту­чал в окош­ко. Па­мять о тю­рем­ном за­клю­че­нии и ла­ге­ре бы­ла еще све­жа, и отец Вла­ди­мир стал сни­мать об­ла­че­ние. «Отец Вла­ди­мир, не ма­ло­ду­ше­ствуй­те, стой­те как сто­я­ли. Сей­час мы узнáем», – ска­зал отец Ни­ко­лай. Ока­за­лось, что это по­сту­чал слу­чай­ный пут­ник, ко­то­рый хо­тел узнать, как про­ехать на стан­цию. По­след­ний раз отец Вла­ди­мир при­шел к про­то­ди­а­ко­ну Ни­ко­лаю вес­ной 1937 го­да, чтобы по­здра­вить его с днем те­зо­име­нит­ства. Но тот да­же не вы­шел, толь­ко из-за две­ри ска­зал: «Хри­стос вос­кре­се!» – и все. Отец Вла­ди­мир по­про­сил по­слуш­ни­цу пра­вед­ни­ка ска­зать ему, что это отец Вла­ди­мир из се­ла Яз­ви­ще при­шел по­здра­вить его с днем Ан­ге­ла. Она все пе­ре­да­ла, и отец про­то­ди­а­кон по­вто­рил ей: «Ска­жи ему: во­ис­ти­ну вос­кре­се!» Отец Вла­ди­мир рас­стро­ил­ся, так как по­нял, что это бы­ло ска­за­но про­зор­ли­вым стар­цем в том смыс­ле, что они боль­ше в этой жиз­ни не встре­тят­ся. Ле­том 1937 го­да на­ча­лись мас­со­вые аре­сты. В но­яб­ре про­то­и­е­рей Вла­ди­мир ез­дил в Моск­ву и, ко­гда вер­нул­ся, ска­зал, что уве­рен, что его вско­ре аре­сту­ют. «Не ссыл­ки и смер­ти я бо­юсь, – ска­зал он, – бо­юсь эта­пов, ко­гда го­нят за­клю­чен­ных по несколь­ку де­сят­ков ки­ло­мет­ров в день, и па­да­ю­щих, обес­силев­ших кон­во­и­ры до­би­ва­ют при­кла­да­ми, и зве­ри по­том тер­за­ют их тру­пы». 11 но­яб­ря 1937 го­да в рай­он­ное от­де­ле­ние НКВД Во­ло­ко­лам­ска по­сту­пи­ла до­клад­ная за­пис­ка о том, что в се­ле Яз­ви­ще бы­ло про­ве­де­но со­бра­ние, на ко­то­ром по­чти не бы­ло мо­ло­де­жи. И буд­то по­то­му ее не бы­ло, что сын про­то­и­е­рея Вла­ди­ми­ра Ни­ко­лай со­брал непо­да­ле­ку от из­бы-чи­таль­ни, где про­хо­ди­ло со­бра­ние, до­мов­ник, и вся мо­ло­дежь по­шла ту­да. В за­пис­ке так­же утвер­жда­лось, что к свя­щен­ни­ку еже­днев­но при­хо­дит до два­дца­ти че­ло­век, в ос­нов­ном ста­рух и ста­ри­ков из раз­ных кол­хо­зов Во­ло­ко­лам­ско­го и Но­во­пет­ров­ско­го рай­о­нов. 24 но­яб­ря 1937 го­да был вы­пи­сан ор­дер на арест свя­щен­ни­ка. 25 но­яб­ря отец Вла­ди­мир со­би­рал­ся слу­жить за­каз­ную за­упо­кой­ную ли­тур­гию и на­ка­нуне ве­че­ром, стоя у ок­на в сво­ей ком­на­те, вы­чи­ты­вал свя­щен­ни­че­ское пра­ви­ло. В до­ме, кро­ме се­мьи свя­щен­ни­ка, на­хо­ди­лись две мо­на­стыр­ские по­слуш­ни­цы, Ма­рия Брян­це­ва и Та­тья­на Фо­ми­че­ва, ко­то­рые по­сле за­кры­тия мо­на­сты­ря жи­ли при Тро­иц­кой церк­ви в Яз­ви­ще, ис­пол­няя по­слу­ша­ния пса­лом­щи­цы и ал­тар­ни­цы. Они в этот ве­чер по­мо­га­ли су­пру­ге свя­щен­ни­ка ру­бить ка­пу­сту. Вдруг отец Вла­ди­мир уви­дел, что ми­мо его ок­на идут пред­се­да­тель сель­со­ве­та и ми­ли­ци­о­нер. «Ка­жет­ся, сей­час за мной при­дут», – ска­зал отец Вла­ди­мир до­че­ри. Через несколь­ко ми­нут они бы­ли уже в до­ме. «Дой­дем до сель­со­ве­та, на­до кое-что вы­яс­нить», – ска­зал один из них. Отец Вла­ди­мир стал со все­ми про­щать­ся, при­чем со­труд­ник НКВД на­ро­чи­то его то­ро­пил, го­во­ря, что он ско­ро вер­нет­ся. Но отец Вла­ди­мир знал, что уже ни­ко­гда не вер­нет­ся, всех бла­го­сло­вил и ска­зал до­че­ри: «Вряд ли, де­точ­ка, мы те­перь уви­дим­ся». То­гда же вме­сте с ним бы­ли аре­сто­ва­ны по­слуш­ни­цы Та­тья­на и Ма­рия. В тот же день су­пру­га свя­щен­ни­ка Вар­ва­ра Дмит­ри­ев­на со­бра­ла пе­ре­да­чу и по­нес­ла в сель­со­вет, но ее не до­пу­сти­ли к му­жу, а ска­за­ли, что при­дут к ней ве­че­ром с обыс­ком. Позд­но но­чью при­шел тот же со­труд­ник НКВД и с ярост­ным шу­мом стал про­из­во­дить обыск. Тре­ща­ли пол­ки, па­да­ли кни­ги. Обыск свел­ся к то­му, что он взял все, что по­па­лось под ру­ку, и по­бро­сал без опи­си в меш­ки. До­про­сы на­ча­лись по­чти сра­зу по­сле аре­ста. 26 но­яб­ря бы­ли вы­зва­ны пред­се­да­тель сель­со­ве­та, участ­во­вав­ший в аре­сте свя­щен­ни­ка, сек­ре­тарь сель­со­ве­та и «де­жур­ные сви­де­те­ли», ко­то­рые под­пи­са­ли по­ка­за­ния, на­пи­сан­ные сле­до­ва­те­лем. В тот же день был до­про­шен про­то­и­е­рей Вла­ди­мир. – След­ствие рас­по­ла­га­ет дан­ны­ми, – за­явил сле­до­ва­тель, – что ва­шу квар­ти­ру ча­сто по­се­ща­ют мо­наш­ки и ве­ру­ю­щие из окру­жа­ю­щих се­ле­ний Во­ло­ко­лам­ско­го и Но­во­пет­ров­ско­го рай­о­нов. Дай­те по­ка­за­ния по это­му во­про­су. – Фо­ми­че­ва и Брян­це­ва мою квар­ти­ру по­се­ща­ли, но очень ред­ко. Ве­ру­ю­щие мою квар­ти­ру по­се­ща­ют толь­ко с тре­бой. – След­ствию из­вест­но, что у вас на квар­ти­ре устра­и­ва­ют­ся сбо­ри­ща. На сбо­ри­щах вы об­суж­да­е­те по­ли­ти­ку пар­тии и со­вет­ской вла­сти. – Сбо­рищ у ме­ня на квар­ти­ре ни­ко­гда не бы­ло. – След­ствие рас­по­ла­га­ет дан­ны­ми, что вы сре­ди окру­жа­ю­щих вас лиц за­ни­ма­е­тесь контр­ре­во­лю­ци­он­ной и ан­ти­со­вет­ской аги­та­ци­ей. – Контр­ре­во­лю­ци­он­ной и ан­ти­со­вет­ской аги­та­ци­ей я не за­ни­мал­ся. – Вы по­ка­зы­ва­е­те лож­но. По ва­ше­му де­лу до­про­шен ряд сви­де­те­лей, ко­то­рые под­твер­жда­ют ва­шу контр­ре­во­лю­ци­он­ную и ан­ти­со­вет­скую аги­та­цию. След­ствие тре­бу­ет от вас прав­ди­вых по­ка­за­ний. – Еще раз за­яв­ляю, что контр­ре­во­лю­ци­он­ной и ан­ти­со­вет­ской аги­та­ци­ей я ни­ко­гда не за­ни­мал­ся. В тот же день бы­ли до­про­ше­ны по­слуш­ни­цы Ма­рия Брян­це­ва и Та­тья­на Фо­ми­че­ва. По­слуш­ни­ца Ма­рия ро­ди­лась в 1895 го­ду в се­ле Се­ве­ро­во По­доль­ско­го уез­да Мос­ков­ской гу­бер­нии в се­мье кре­стья­ни­на Гри­го­рия Брян­це­ва. Хо­зяй­ство у от­ца бы­ло неболь­шое – дом с на­двор­ны­ми по­строй­ка­ми, два са­рая, ам­бар, ло­шадь и ко­ро­ва. В 1915 го­ду, ко­гда де­вуш­ке ис­пол­ни­лось два­дцать лет, она по­сту­пи­ла по­слуш­ни­цей в мо­на­стырь. По­сле ре­во­лю­ции под­ви­за­лась в Бо­ри­со­глеб­ском мо­на­сты­ре в Вос­кре­сен­ском уез­де до его за­кры­тия в 1928 го­ду. В этом же го­ду она вы­еха­ла на ро­ди­ну в По­доль­ский рай­он. По­слуш­ни­ца Та­ти­а­на ро­ди­лась в 1897 го­ду в се­ле На­до­враж­ное непо­да­ле­ку от го­ро­да Ис­т­ра Мос­ков­ской гу­бер­нии в се­мье кре­стья­ни­на Алек­сея Фо­ми­че­ва. В 1916 го­ду она по­сту­пи­ла по­слуш­ни­цей в мо­на­стырь и по­сле ре­во­лю­ции бы­ла на по­слу­ша­нии в Бо­ри­со­глеб­ском мо­на­сты­ре. В 1928 го­ду вла­сти за­кры­ли мо­на­стырь, и она пе­ре­еха­ла к ро­ди­те­лям в се­ло На­до­враж­ное. В 1931 го­ду вла­сти на­ча­ли пре­сле­до­вать мо­на­хов и мо­на­хинь за­кры­тых мо­на­сты­рей. Мно­гие из них, несмот­ря на за­кры­тие оби­те­лей, ста­ра­лись при­дер­жи­вать­ся в сво­ей жиз­ни мо­на­стыр­ско­го уста­ва. Неко­то­рые по­се­ля­лись непо­да­ле­ку от оби­те­лей, за­ра­ба­ты­ва­ли на про­пи­та­ние, по­доб­но древним пу­стын­ни­кам, ру­ко­де­ли­ем, а мо­лить­ся хо­ди­ли в бли­жай­шую при­ход­скую цер­ковь. В на­ча­ле 1931 го­да ОГПУ со­зда­ло «де­ло» про­тив мо­на­хинь Кре­сто­воз­дви­жен­ско­го мо­на­сты­ря, рас­по­ло­жен­но­го ря­дом с се­лом Лу­ки­но По­доль­ско­го рай­о­на. До ре­во­лю­ции в Кре­сто­воз­дви­жен­ском мо­на­сты­ре под­ви­за­лось око­ло ста мо­на­хинь. По­сле ре­во­лю­ции мо­на­стырь был за­крыт, но мо­на­хи­ни до­би­лись раз­ре­ше­ния на от­кры­тие в сте­нах оби­те­ли сель­ско­хо­зяй­ствен­ной ар­те­ли, со­сто­я­щей из быв­ших мо­на­стыр­ских се­стер. Та­ким об­ра­зом мо­на­ше­ская жизнь про­дли­лась здесь до 1926 го­да, ко­гда мо­на­стырь был окон­ча­тель­но упразд­нен, а в его кор­пу­сах раз­ме­стил­ся дом от­ды­ха име­ни Кар­по­ва. Две­на­дцать се­стер оби­те­ли и то­гда не ушли от­сю­да, ча­стью устро­ив­шись ра­бо­тать в до­ме от­ды­ха, ча­стью по­се­лив­шись в со­сед­них де­рев­нях и ру­ко­дель­ни­чая. Мо­лить­ся все хо­ди­ли в Ильин­ский храм в се­ле Ле­ме­ше­во. Хор при хра­ме так­же со­сто­ял из ино­кинь и по­слуш­ниц за­кры­тых мо­на­сты­рей. Сре­ди дру­гих в хо­ре пе­ли по­слуш­ни­цы Ма­рия Брян­це­ва и Та­тья­на Фо­ми­че­ва. До­про­шен­ный 13 мая 1931 го­да сле­до­ва­те­лем ОГПУ ди­рек­тор до­ма от­ды­ха по­ка­зал, что «в быв­шем мо­на­сты­ре, где на­хо­дит­ся сей­час дом от­ды­ха, еще до сих пор ви­сят ко­ло­ко­ла, кре­сты, стен­ные гра­вю­ры икон и раз­ные цер­ков­ные укра­ше­ния, а за огра­дой мо­на­сты­ря на­хо­дит­ся цер­ковь. Чем объ­яс­ня­ет­ся, что до се­го вре­ме­ни не сня­ты ко­ло­ко­ла и мо­на­стырь не пе­ре­де­лан в нор­маль­ный вид, труд­но ска­зать. Од­на­ко пре­бы­ва­ние до се­го дня две­на­дца­ти мо­на­шек и их ан­ти­со­вет­ская де­я­тель­ность да­ет ос­но­ва­ние по­ла­гать, что от­ста­лое на­се­ле­ние окру­жа­ю­щих де­ре­вень на­хо­ди­лось под их вли­я­ни­ем и не под­пи­сы­ва­лось за сня­тие ко­ло­ко­лов с мо­на­сты­ря. Две­на­дцать мо­на­шек со­став­ля­ют не что иное, как об­щи­ну во­круг быв­ше­го мо­на­сты­ря... эти две­на­дцать мо­на­шек име­ют об­ще­ние меж­ду со­бой, про­жи­ва­ют при мо­на­сты­ре, свя­за­ны с ку­лац­ким эле­мен­том, аги­ти­ру­ют сре­ди кре­стьян про­тив ме­ро­при­я­тий со­вет­ской вла­сти, ча­сто вра­ща­ясь сре­ди кре­стьян­ства, име­ют об­ще­ние с от­ды­ха­ю­щи­ми, вся­че­ски ста­ра­ясь воз­дей­ство­вать на них, по­ка­зы­вая се­бя об­ма­ну­ты­ми со­вет­ской вла­стью». До­про­шен­ный сле­до­ва­те­лем ОГПУ культ­ра­бот­ник до­ма от­ды­ха по­ка­зал: «Вы­ска­жу свое мне­ние о “свя­том” оча­ге во­круг церк­ви. Хо­тя я стал­ки­вал­ся все­го два-три ра­за с этим оча­гом во вре­мя об­сле­до­ва­ния мест­но­сти, клад­би­ща, церк­ви, и при­чем очень по­верх­ност­но, тем не ме­нее я яр­ко ощу­тил имен­но гнез­до и рас­сад­ник, враж­деб­ный нам, со сво­и­ми зло­ве­щи­ми ста­ру­ха­ми, про­кли­на­ю­щи­ми на­шу уста­нов­ку. Ха­рак­тер­но от­ме­тить, как силь­но их вли­я­ние. Де­вуш­ки-кре­стьян­ки в воз­расте до два­дца­ти пя­ти лет, с ко­то­ры­ми я раз­го­ва­ри­вал око­ло церк­ви, ве­ру­ют в Бо­га и на мои по­пыт­ки раз­убе­дить их сна­ча­ла при­слу­ша­лись, но ско­ро от­мах­ну­лись и по­шли в цер­ковь, ру­ко­во­ди­мые ста­ру­ха­ми мо­наш­ка­ми. Зи­мой бы­ли от­ме­че­ны слу­чаи, ко­гда от­ды­ха­ю­щие так­же хо­ди­ли в цер­ковь, по­это­му мое мне­ние та­ко­во, что нуж­но во­об­ще лик­ви­ди­ро­вать этот очаг вплоть до сне­се­ния церк­ви». 18 мая 1931 го­да по­слуш­ни­цы Ма­рия и Та­тья­на бы­ли аре­сто­ва­ны и за­клю­че­ны в Бу­тыр­скую тюрь­му в Москве. Все­го то­гда бы­ло аре­сто­ва­но сем­на­дцать мо­на­хинь и по­слуш­ниц из раз­лич­ных оби­те­лей, по­се­лив­ших­ся вбли­зи от за­кры­то­го Кре­сто­воз­дви­жен­ско­го мо­на­сты­ря. Хо­зяй­ка до­ма в се­ле Ле­ме­ше­во, где жи­ла по­слуш­ни­ца Та­тья­на, по­ка­за­ла, что по­слуш­ни­ца за­ни­ма­ет­ся ру­ко­де­ли­ем, ко­то­рое про­да­ет кре­стья­нам со­сед­них де­ре­вень, и что она на­стро­е­на про­тив ме­ро­при­я­тий со­вет­ской вла­сти. Од­на из лже­сви­де­тель­ниц по­ка­за­ла, что по­слуш­ни­ца Та­тья­на яв­ля­ет­ся ярой цер­ков­ни­цей и ве­дет ак­тив­ную ан­ти­со­вет­скую де­я­тель­ность. Дру­гой сви­де­тель по­ка­зал, что по­слуш­ни­ца Ма­рия го­во­ри­ла кре­стья­нам: «За­чем вам нуж­ны кол­хо­зы и за­чем ид­ти в них, ко­гда там де­ла­ют на­си­лие над кре­стья­на­ми. Сей­час вы, кре­стьяне, за­гна­ны в та­кой хлев, в ко­то­ром ни­ка­кие за­ко­ны не пи­са­ны». И кре­стьяне буд­то бы за­кри­ча­ли в от­вет на сло­ва од­ной из по­слуш­ниц: «Пра­виль­но го­во­рят ма­туш­ки, они все же боль­ше на­ше­го зна­ют». На до­про­се по­слуш­ни­ца Ма­рия ска­за­ла: «К со­вет­ской вла­сти я от­но­шусь с пре­зре­ни­ем. Со­вет­ская власть нас за­ду­ши­ла. На Цер­ковь ком­му­ни­сты устро­и­ли го­не­ния, за­кры­вая хра­мы и тре­буя упла­ты боль­ших на­ло­гов. Ви­нов­ной в ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции я се­бя не при­знаю». 29 мая 1931 го­да трой­ка ОГПУ при­го­во­ри­ла по­слуш­ниц Ма­рию и Та­тья­ну к пя­ти го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь. Осво­бо­див­шись в 1934 го­ду, Ма­рия по­се­ли­лась в се­ле Вы­со­ко­во, а Та­тья­на – в де­ревне Ше­лудь­ко­во Во­ло­ко­лам­ско­го рай­о­на, и ста­ли по­мо­гать в Тро­иц­ком хра­ме про­то­и­е­рею Вла­ди­ми­ру. Они бы­ли аре­сто­ва­ны в 1937 го­ду вме­сте с ним. До­про­шен­ные 26 но­яб­ря 1937 го­да, по­слуш­ни­цы ка­те­го­ри­че­ски от­ка­за­лись под­твер­дить об­ви­не­ния, воз­во­ди­мые на них сле­до­ва­те­ля­ми, и не со­гла­си­лись ни­ко­го ого­ва­ри­вать. 28 но­яб­ря след­ствие бы­ло за­кон­че­но, и на сле­ду­ю­щий день трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла про­то­и­е­рея Вла­ди­ми­ра к рас­стре­лу, а по­слуш­ниц Та­тья­ну и Ма­рию – к де­ся­ти го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь. В это вре­мя жене от­ца Вла­ди­ми­ра Вар­ва­ре Дмит­ри­евне со­об­щи­ли, что за­клю­чен­ных го­то­вят к от­прав­ке в Моск­ву и по­езд прой­дет через бли­жай­шую от их се­ла стан­цию в три ча­са дня. Ей ска­за­ли, что за­клю­чен­ных по­ве­зут в пер­вом ва­гоне, ко­то­рый бу­дет с ре­шет­ка­ми. Вар­ва­ра Дмит­ри­ев­на с детьми по­до­шла к по­ез­ду, взяв с со­бой ве­щи, – их она по­ла­га­ла пе­ре­дать му­жу. По­езд оста­но­вил­ся, но ва­гон с за­клю­чен­ны­ми окру­жи­ла охра­на, ни­ко­го не под­пус­кая к нему близ­ко. Они ста­ли при­сталь­но всмат­ри­вать­ся в за­ре­ше­чен­ные окош­ки и вдруг уви­де­ли, как в од­ном из них по­яви­лась ру­ка и свя­щен­ни­че­ским бла­го­сло­ве­ни­ем бла­го­сло­ви­ла их. По­езд сто­ял на стан­ции три ми­ну­ты, ко­то­рые по­ка­за­лись им од­ним мгно­ве­ни­ем. По­сле от­хо­да по­ез­да не бы­ло сил ид­ти на­зад три ки­ло­мет­ра и нести ве­щи, пред­на­зна­чен­ные для от­ца Вла­ди­ми­ра. В это вре­мя по­до­шел под­ро­сток, жив­ший в се­ле Яз­ви­ще, и спро­сил, что слу­чи­лось. Они объ­яс­ни­ли, и он по­мог им до­не­сти ве­щи до до­ма. Про­то­и­е­рей Вла­ди­мир Мед­ве­дюк был рас­стре­лян 3 де­каб­ря 1937 го­да и по­гре­бен в без­вест­ной об­щей мо­ги­ле на по­ли­гоне Бу­то­во под Моск­вой. По­слуш­ни­ца Ма­рия Брян­це­ва по­сле окон­ча­ния сро­ка за­клю­че­ния вер­ну­лась до­мой, а по­слуш­ни­ца Та­тья­на Фо­ми­че­ва при­ня­ла смерть в за­клю­че­нии.

Преподобный Серафим Саровский дает совет: «С душевным говори о душевном, а с духовным - о духовном». С неверующими людьми следует говорить о том, что входит в круг общих житейских интересов и служебных обязанностей. Вера - это, прежде всего, состояние человеческого сердца, способность воспринимать реалии духовного мира. Если у человека отсутствует религиозное чувство и заглушены духовные интуиции, то попытки приобщить его к вере могут только вызвать негативную реакцию с его стороны. Разговоры с такими людьми, переходящие в полемику, чаще всего оканчиваются одним результатом: чувством потери времени и опустошения своей души. Архимандрит Рафаил (Карелин)

Истинная молитва есть голос истинного покаяния. Когда молитва не одушевлена покаянием, тогда она не исполняет своего назначения, тогда не благоволит о ней Бог Игнатий Брянчанинов

Каждая литургия — атомная бомба в ад

Почему заповедано "Не суди, да не судим будешь?" А потому что не должно хромому смеяться над горбатым! Потому что все мы с горбатой душой и хромой верой! (Протоиерей Димитрий Смирнов)

Господь дал человеку семью для чего? Для того, чтобы семья привела его в Царствие Небесное. Семья — это школа любви. Протоиерей Димитрий Смирнов