Вот и в доме Савельевых такие часы стояли. Массивные, красного дерева, с витиеватым маятником. Они достались Регине Михайловне от её матери, а той – от своей свекрови. И если бы эти часы умели говорить... Хотя, постойте-ка. Разве я не для того здесь, чтобы рассказать вам их историю?

*Тик-так, тик-так* – отсчитывали они минуты в тот судьбоносный вечер, когда три поколения женщин собрались за одним столом. Семидесятилетие Регины Михайловны – событие, которое нельзя было пропустить даже Софии, её внучке, не появлявшейся на семейных торжествах уже пять лет.

– Боже мой, София! – всплеснула руками Регина Михайловна, увидев внучку на пороге. – Ты что же, решила стать живой рекламой химчистки? Эти твои волосы... РОЗОВЫЕ?!

София – высокая, стройная, с россыпью веснушек на носу и татуировками на запястьях – только усмехнулась:
– А что, бабуль, розовый – как раз твой корпоративный цвет. Ювелирный дом Савельевых, помнишь? "Роскошь в каждой детали, утончённость в каждом изгибе"...

Вера, мать Софии, нервно теребила ремешок сумочки, где лежал конверт с результатами генетического теста. Конверт, который жёг ей руки уже третий месяц.

– София, милая, проходи... Я пироги испекла, твои любимые, с яблоками...
– Надеюсь, в этот раз не подгоревшие? – съязвила Регина Михайловна. – А то в прошлый раз пришлось скормить их соседскому пуделю. Бедняжка потом неделю лечился...

*Тик-так, тик-так* – напольные часы словно отсчитывали секунды до взрыва.

А он был неизбежен. София привезла с собой "подарок" – холст, накрытый чёрной тканью. Он стоял в углу гостиной, как бомба с часовым механизмом. Впрочем, разве не все подарки в этой семье были своего рода бомбами?

За столом витало напряжение – густое, как крем в фирменном торте Регины Михайловны. Вера суетилась с посудой, то и дело роняя столовые приборы, словно её руки вспоминали тот далёкий день, когда они в последний раз коснулись клавиш рояля.

– Мам, а помнишь конкурс Чайковского? – вдруг спросила София, намазывая масло на хлеб с той небрежностью, которая всегда раздражала бабушку. – Тот самый, перед которым ты... случайно повредила руку?

*Дзинь!* – вилка выпала из рук Веры, звонко ударившись о паркет.

– София, милая, давай не будем... – начала было Вера, но дочь уже было не остановить.

– А ты, бабуль, помнишь, как случайно затерялись мои документы перед подачей в Академию художеств? И как случайно мой преподаватель получил предложение о работе в другом городе прямо перед выпускным показом?

Регина Михайловна промокнула губы салфеткой – жест, который она всегда использовала, чтобы выиграть время для ответа.

А мы, тем временем позволим старинным часам открутить время на 25 лет назад.

***

Вера с детства была одаренной пианисткой. Её преподаватель, заслуженный педагог консерватории, пророчил ей большое будущее. В восемнадцать лет она прошла предварительный отбор на престижный конкурс имени Чайковского, что могло стать началом её международной карьеры.

Регина тогда впервые по-настоящему испугалась. Гастроли, переезды, чужие страны... Она видела в этом угрозу - ведь именно "творческая свобода" когда-то увела от неё Александра. Дочь могла пойти по тем же стопам, ускользнуть из-под контроля, а может быть... даже встретить своего настоящего отца в музыкальных кругах Европы.

За неделю до конкурса Регина пригласила дочь в загородный дом, якобы чтобы та могла спокойно репетировать. Вечером накануне отъезда она "случайно" оставила открытой дверь подвала. Вера, спускаясь в темноте за нотами, оступилась на крутой лестнице.

Множественный перелом запястья. Три операции. Полгода реабилитации. Пальцы так и не обрели прежнюю подвижность.

А Регина была рядом - заботливая, участливая. Возила по лучшим врачам, оплачивала дорогостоящие процедуры. И мягко, но настойчиво убеждала, что, может быть, это знак свыше? Пора подумать о чём-то более надёжном, семейном бизнесе например...

"Я же из лучших побуждений," - говорила она себе, глядя, как дочь часами разрабатывает непослушные пальцы. "Лучше маленькая боль сейчас, чем большая - потом."

Вера поступила на экономический. Со временем стала правой рукой матери в ювелирном бизнесе. И только иногда, поздними вечерами, когда никто не видел, она садилась за старый рояль и пыталась наигрывать простые мелодии своего детства...

***

– Я всего лишь оберегала вас обеих от ошибок, – её голос звучал как всегда уверенно, но пальцы чуть заметно дрожали. – Музыка, живопись... Это всё прекрасно для хобби. Но серьёзный человек должен иметь надёжную профессию.

– Надёжную? – София встала из-за стола. – Как торговля побрякушками для богатых дамочек? Или ты имеешь в виду что-то более... семейное?

Она подошла к своему "подарку" и сдернула ткань. На холсте был портрет – мужчина лет шестидесяти пяти, с благородной сединой и знакомым прищуром зелёных глаз. Глаз, которые каждый день смотрели на Регину Михайловну с Вериной фотографии на стене.

– Познакомься, бабуль. Это Александр Вяземский. Я встретила его в Праге три месяца назад. Представляешь, он тоже ювелир. И, кстати, никогда не был в той авиакатастрофе, о которой ты рассказывала маме...

*Бом-бом-бом!* – напольные часы начали отбивать девять вечера, но их бой потонул в звуке разбившегося хрустального бокала.

– Вера, доченька, – Регина Михайловна впервые на памяти внучки выглядела растерянной. – Я могу всё объяснить...

– Объяснить? – Вера достала из сумочки конверт. – Может, заодно объяснишь и это? Результаты генетического теста, который я сделала после того странного разговора с доктором Левинским о наследственных заболеваниях...

В гостиной повисла тишина – та особая, звенящая тишина, которая бывает перед грозой. Только напольные часы продолжали свой вечный танец: *тик-так, тик-так*...

– Я не дочь Александра, верно? – голос Веры дрожал, как осенний лист на ветру. – Потому ты так отчаянно пыталась контролировать каждый мой шаг? Боялась, что правда всплывёт наружу?

Регина Михайловна – стальная бизнес-леди, гроза конкурентов и гордость ювелирного мира – вдруг показалась маленькой и очень старой.

– Я любила его, – прошептала она. – Господи, как же я его любила! Но он... он выбрал свою драгоценную Прагу, свою "творческую свободу". А я осталась здесь. Одна. С ребёнком под сердцем...

– И с чужим мужчиной, который согласился дать мне свою фамилию? – Вера горько усмехнулась. – А потом случайно погиб на охоте?

София смотрела на эти две сломленные фигуры – мать и бабушку – и вдруг рассмеялась. Звонко, искренне, как не смеялась уже давно.

– Господи, какие же мы все... породистые! Бабуля создала империю из страха потерять контроль. Мама всю жизнь играла роль примерной дочери из страха быть собой. А я... я сбежала от всего этого в свои краски и холсты, потому что боялась стать такой же.

Она подошла к серванту и достала пыльную бутылку коллекционного коньяка:
– Ну что, дамы? Может, наконец-то поговорим по-человечески?

И они говорили. Боже мой, как они говорили! Слова лились рекой – горькие и сладкие, обвиняющие и прощающие. История о том, как молодая Регина влюбилась в женатого ювелира. О том, как она узнала о беременности через месяц после его отъезда в Прагу. О добром человеке, который предложил ей свою фамилию и отцовство для будущего ребёнка...

– Я хотела как лучше, – Регина Михайловна промокнула глаза платком, расшитым её фамильными вензелями. – Думала, если у вас будет успешный бизнес, престижные профессии – будете счастливы...

А в итоге мы просто потеряли время – и друг друга, – тихо сказала Вера, глядя на старинные часы, которые словно замерли вместе с ними.

София встала и решительно подошла к часам:
– Знаете что? Иногда механизму нужно просто... – она осторожно подкрутила стрелки, – дать возможность идти своим ходом. Без чужого вмешательства.

*Тик-так, тик-так* – часы благодарно отозвались ровным, здоровым боем.

***

Друзья мои, порой самые крепкие узы становятся самыми острыми ножами – они режут глубоко, до самого сердца. Но знаете что? Иногда именно такая боль нужна, чтобы выпустить старые обиды и впустить новое понимание.

Я часто думаю о той ночи в доме Савельевых. О трёх женщинах, которые наконец-то набрались смелости снять маски и посмотреть друг другу в глаза. О старых часах, которые, как и семейные отношения, иногда нужно просто... подкрутить.

А вы никогда не задумывались: что страшнее – жить во лжи ради сохранения семьи или разрушить привычный мир ради правды? И есть ли правильный ответ на этот вопрос?

В конце концов, может быть, главное не в том, какие тайны мы храним, а в том, хватит ли нам мудрости и любви принять друг друга такими, какие мы есть – со всеми нашими ошибками, страхами и надеждами. Ведь семья – это не идеальный механизм, а живой организм, который растёт и меняется вместе с нами.

*Тик-так, тик-так* – мудро отмеряют время старые часы в доме Савельевых. Теперь в их бое слышится не укор, а надежда. Надежда на то, что любовь сильнее страха, а правда – целительнее самой удобной лжи.

А теперь, если вы спросите меня, в чём же главный урок этой истории, я отвечу: иногда нужно позволить старым ранам кровоточить, чтобы они наконец-то смогли зажить.