Пасмурным осенним утром 1880 года Вилли Кюне, выдающийся профессор физиологии Гейдельбергского университета, с нетерпением ждал смерти 31-летнего Эрхарда Райфа. Райфа признали виновным в предосудительном акте утопления собственных детей в Рейне и приговорили к гильотине. Однако нетерпение Кюне по поводу смерти Райфа не имело ничего общего с его желанием увидеть торжество правосудия. Напротив, его нетерпение было эгоистичным — ему обещали глаза мертвеца, и он планировал использовать их, чтобы немного утолить научное любопытство, которое мучило его годами.

В течение нескольких лет до этого Кюне был одержим глазами, и особенно механизмом, лежащим в основе способности глаза создавать изображение внешнего мира. В рамках этой одержимости Кюне хотел раз и навсегда определить правдивость популярного убеждения, что человеческий глаз хранит изображение последней сцены, которую он наблюдал перед смертью, и что это изображение затем может быть извлечено из сетчатки умершего. Кюне дал этим изображениям название: оптограммы. Он видел доказательства их существования у лягушек и кроликов, но еще не подтвердил их существование у людей.

К тому времени, как Куне начал экспериментировать с ними, оптограммы стали чем-то вроде городской легенды. Как и большинство городских легенд, трудно определить, где это началось, но одно из самых ранних описаний можно найти в анонимной статье, опубликованной в Лондоне в 1857 году. В ней утверждалось, что окулист в Чикаго успешно извлек изображение из глаза убитого человека. Согласно истории, хотя изображение и ухудшилось в процессе отделения глаза от мозга, на нем все еще можно было различить фигуру человека в легком пальто. Читателю оставалось только гадать, был ли изображенный человек на самом деле убийцей, и могут ли дальнейшие усовершенствования процедуры привести к надежному методу идентификации убийц путем изучения глаз их жертв.

Оптограммы оставались интригой во второй половине XIX века, но они стали особенно интересны Кюне, когда физиолог Франц Болл открыл биохимический механизм, который сделал их правдоподобными. Болл идентифицировал пигментированную молекулу (позже названную Кюне родопсином ) в палочках сетчатки, которая трансформировалась из красновато-фиолетового цвета в бледный и бесцветный при воздействии света. В то время большая часть биологии, лежащей в основе зрительного восприятия, все еще оставалась загадкой, но теперь мы знаем, что поглощение света родопсином является первым шагом в зрительном процессе в палочках. Это также приводит к тому, что известно как «обесцвечивание», когда изменение конфигурации родопсина заставляет его перестать поглощать свет до тех пор, пока не будет произведено больше исходной молекулы родопсина.

Изучая этот эффект, Болл обнаружил, что обесцвечивание родопсина может производить грубые изображения окружающей среды на самой сетчатке. Он продемонстрировал это на лягушке. Поместив животное в темную комнату, он приоткрыл ставни окон ровно настолько, чтобы впустить полоску света, и позволил глазам лягушки сфокусироваться на этом тонком потоке света в течение примерно десяти минут. После этого Болл обнаружил аналогичную полоску обесцвеченного родопсина, бегущую вдоль сетчатки лягушки.

Кюне был заинтригован исследованием Болла, и вскоре после прочтения о нем начал собственные исследования сетчатки. Он также смог наблюдать оптограммы в глазах лягушек, и увидел еще более подробную оптограмму в глазу кролика. Она сохранила изображение света, проникающего в комнату через семистворчатое окно (см. рисунок).

Кюне усердно работал над усовершенствованием своей техники получения оптограмм, но в конце концов решил, что — несмотря на фольклор — эта процедура вообще не имеет никакого судебно-медицинского потенциала (или даже большого практического применения).

Он обнаружил, что сохранение оптограммы требует интенсивной работы и большой удачи. Во-первых, глаз должен был быть зафиксирован на чем-то и без возможности отвести взгляд (даже после смерти), иначе исходное изображение быстро смешивалось с другими и становилось неразборчивым.

Затем, после смерти, глаз должен был быть быстро извлечен из черепа, а сетчатка химически обработана отверждающими и фиксирующими веществами. Все это должно было быть сделано очень быстро, потому что если родопсин мог регенерироваться (что могло произойти даже вскоре после смерти), то изображение было бы стерто, и все усилия были бы напрасны.

Но даже если все пойдет точно по плану и оптограмма будет успешно получена, неясно, можно ли будет повысить уровень ее детализации настолько, чтобы полученное изображение стало чем-то большим, чем грубый контур и лишь очень приблизительное приближение к внешнему миру.

Несмотря на это, Кюне не мог упустить возможность изучить глаза Рейфа. В конце концов, у него никогда не было возможности увидеть, могут ли оптограммы сохраняться в человеческом глазу после смерти, и, кто знает, возможно, оптограммы в человеческом глазу будут качественно отличаться от оптограмм, сделанных в глазах лягушек и кроликов. Возможно, человеческие оптограммы будут более доступными и подробными, чем он ожидал, и они даже будут иметь научную ценность.

Рейф был обезглавлен в городе Брушаль, в недалеко от городка с лабораторией Кюне. После смерти Рейфа Куюне быстро отнес обезглавленную голову в тускло освещенную комнату и извлек левый глаз. Он подготовил его с помощью процесса, который сам усовершенствовал, и через 10 минут уже смотрел на то, что намеревался увидеть: человеческую оптограмму.

Так было ли это революционным открытием, которое навсегда изменило офтальмологию и судебную экспертизу? Очевидно, нет, иначе расследования убийств выглядели бы сегодня совсем иначе. Кюне сделал простой набросок того, что он увидел на сетчатке Рейфа (перепечатано из одной из статей Кюне - рисунок посередине текста).

Как вы можете видеть, это немного разочаровывает — определенно не тот тип изображения, который мог бы раскрыть любые тайны убийства. Это подтвердило, что уровень детализации человеческой оптограммы на самом деле не оправдывает усилий по ее извлечению. Кюне не дал никаких объяснений относительно того, что это может быть за изображение. Конечно, любая попытка охарактеризовать его будет означать чистую спекуляцию, и, возможно, уважаемый гейдельбергский физиолог не чувствовал себя комфортно, добавляя такого рода догадку в научную статью.

Этот опыт был достаточным, чтобы удержать Кюне от продолжения работы по восстановлению человеческих оптограмм, и, похоже, это был бы логичный конец увлечению оптограммами в целом. Однако идея использовать их для раскрытия убийств периодически возникала и в 1900-х годах. Например, в 1920-х годах редакционная статья в New York Times критиковала судмедэксперта, который пренебрег фотографированием глаз жертвы убийства, предполагая, что была упущена важная возможность восстановить изображение убийцы.

Но по мере того, как 20-й век шел, и наше понимание биохимии зрительного восприятия становилось все более ясным, интерес к оптограммам в конце концов пошел на убыль. Те, кто изучал глаз, не были убеждены в их полезности, и это мнение в конечном итоге убедило в этом общественность. Однако интересно думать о том, насколько другим был бы наш мир, если бы оптограммы действительно оправдали шумиху. Это, безусловно, упростило бы некоторые эпизоды судмедэкспертизы.


Ланска ДЖ. Оптограммы и криминология: наука, репортажи и фантастические романы. Prog Brain Res. 2013.

Переходите по ссылке в раздел #ОчевидноеНевероятное