Заземлили? По неподтвержденным данным, хуситы сбили F-22 Raptor

Хуситы, возможно, подкинули всему нормальному человечеству хорошую новость к середине рабочей недели: по неподтвержденным данным, им удалось сбить американский истребитель F-22 Raptor.
«Поступает всё больше сообщений, что хуситам впервые удалось сбить американский истребитель пятого поколения F-22A Raptor»,
– сообщает Telegram-канал «Военный обозреватель».
Никаких ссылок на публикации и данные объективного контроля пока не приведено. Англоязычные СМИ также не сообщают о потере самого дорого и продвинутого американского истребителя. В общем, подождем радоваться.
«Двадцать второй» является первым и, можно сказать, модельным представителем истребителей пятого поколения. Самолёт сочетает комплекс технологий по снижению заметности с возможностью полета на сверхзвуковой скорости без использования форсажа. Машина считается самой продвинутой, вот только цена у нее оказалась такой, что тонна веса F-22 равнялась по цене тонне золота, из-за чего его прозвали «золотым».
В общем, истребитель оказался слишком дорогим даже для американского бюджета: вместо первоначально предполагавшихся к выпуску 750 бортов серию ограничили 187 серийными машинами, из-за чего гигантские расходы на НИОКР в стоимости отдельной машины оказались просто гигантскими. Отказавшись от продолжения выпуска F-22, Пентагон попытался сосредоточиться на программе F-35, но и эта машина тоже оказалась проблемной, поэтому с 2021 года были возобновлены поставки в ВВС истребителей четвёртого поколения F-15, проектирование которых стартовало в далеком 1962 году.
В общем, у американского ВПК «циркулярная пила» тоже с крупным зубом; потеря F-22 – событие маловероятное, а хуситам большое спасибо за то, что они делают с американскими беспилотниками и сухогрузами недружественных нам стран.
Влад Шлепченко, военный обозреватель Царьграда

Молится Россия. Невидимо миру, телеграмм-каналам, но видимо Богу - глубоко и всё горячее молится.

Борис Корчевников.

И не только по храмам, кельям и миллионам теперь квартир, из которых мужчины ушли воевать, поставив на молитву о себе и о Победе своих женщин - мам, жён и дочерей.
Россия молится ещё и в крестных ходах, опоясавших теперь страну.
Я и правда не припомню стольких крестных ходов одновременно. Из край в край Русской земли идут богомольцы.
Огромный крестный ход с Годеновским крестом перекрестил Россию; следом - наш крестный ход с мощами святых воинов вдоль линии фронта; в те же дни мощи святого Георгия прошли крестным ходом по стране;
Недавно завершился грандиозный Великорецкий крестный ход - десятки тысяч человек в намоленом сердце России шли под 150 километров с молитвой святителю Николаю;
Через всю страну уже много недель идёт огромный крестный ход с чудотворным списком Казанской иконы Богородицы;
На днях огромный крестный ход в Твери и перенесение мощей святого Михаила Тверского в новый Кафедральный Собор города ознаменовались потрясающим чудом расступления над Тверью дождливых и грозовых облаков, которыми была укутана вся европейская Россия;
А до того там же в Тверской области стартовал огромный крестный ход от истока Волги;
На Троицу по Москве некоторые крестные ходы пойдут не только вокруг храмов, но и между районами города;
Совсем скоро, в ночь убийства Царственных страстотерпцев, пойдёт грандиозный крестный ход из Екатеринбурга в монастырь на Ганиной Яме - мы с друзьями шли им в прошлом году;
Скоро из Москвы в Сергиев Посад отправится трех-дневный крестный ход "От Государя к Преподобному"...
Если прибавить сюда ещё пасхальные крестные ходы, крестные ходы в честь епархиальных или просто храмовых праздников, традиционные крестные ходы монастырских насельников и локальные молитвенные шествия маленьких невидимых миру общин.... то мы мы не увидим Русской земли - потому что она окажется вся укутуна пылью от дорог, по которым идут пилигримы и богомольцы.
И самое поразительное, что мы этого не замечаем. Мы всматриваемся часто в грязь со двора нашей жизни: в голые вечеринки, поющих эскортниц, сатанинские бары и книжки и проч. - и правильно, что всматриваемся - потому что это кричащее зло несёт нам смерть в этой жизни и в вечности, а нашей стране - позорный проигрыш в идущей войне (да, да, войны как выигрываются, так и проигрываются, очень часто вопреки военной науке - и только по грехам или добродетелям тыла!)...
Но мы не видим часто за этим мусором того, как и освящается, вымаливая Победу, наша страна. Не видим, как горе войны растопило миллионы сердец, как в них стало прорастать покаяние - изменение ума и всей жизни.
Мы не видим того, что видят на самом деле и близкие Богу, и даже многие-многие воины на передовой: что ситуация там для нас настолько тяжёлая, что уповать только на мощь оружия и военной выдумки - не выйдет.
И поэтому по стране растёт упование - подлинное, переходящее порой в крик и плач, - на Бога.
Россия молится. Идёт с крестами и иконами по всем своим дорогам.
Давайте их заметим - этих странников и новых калик перехожих.
И когда придёт Победа, не забудем, что она не только выстрадана и выгрызана жертвой и мужеством героев фронта, но и вымолена горячей молитвой тыла.
Вымолена, чтобы славить Бога - и этой Победой и всей жизнью после Неё.
Иначе Победа будет напрасна.

А Я НИЩИМ ПОДАЮ... Мне иногда говорят: «Бабка, да ты что?

У них, вон, за углом у каждого по «мерседесу», а ты со своей пенсии будешь им последнее отдавать?»

А я — что ж? Пенсия-то, она ж, как теперь говорят, хоть и маленькая, а все равно хорошая… сколько смогу, подам. Мне говорят: вот вы все, кто им подаёт, вы их развращаете подачками своими, они и не работают. А я думаю: лучше уж ошибиться и подать тому, кто на самом-то деле и не нуждается, чем в другую сторону ошибиться и не подать, кому на самом деле надо... Они, кому не надо-то, иногда и сами не берут. Говорят: бабуль, это мы лохов всяких стрижём, а у таких как ты брать — грех; давай-ка мы лучше тебе сами подадим. Так чудно говорят — лохов, говорят, стрижем. Мне смешно их слушать... как говорят-то теперь, какими все словами...
А я ведь почему подаю? Мне семь лет было, когда нас с мамой и с сестрой в Германию угнали. Жили мы, правда, в лагере не для военнопленных, а для перемещённых... там все-таки полегче было. Но все одно — много народа померло с голоду. А я такая худая была... вот такая худющая, как стручок. И меня из-за этого никто не покупал. Других детей покупали в батраки, а меня — никто не брал. А я и рада. Вот — в четыре утра встаю, когда охранник на вышке устанет и не видит уже ничего толком... внимание-то уже рассеивается, поди-ка, подежурь всю ночь. И вот, я встаю, пролезаю в щель в заборе и иду в город. У нас ни колючей проволоки, ничего такого не было, один простой забор, дощатый… И вот я иду в город, побираться. Целый день хожу, прошу хлебушка. А потом, уже к вечеру — назад проберусь и мамку кормлю. И других тоже, кто там с детьми был... им тоже, когда могла, давала.
Ну, вот. Кончилась война. Назад в Польшу нас не пустили, отправили на Украину. Да ещё перед этим всё проверяли, не шпионы ли мы... Ладно. Приехали на Украину. А это сорок шестой год. Самый голод. Я до сих пор все помню, как люди на улицах лежали и умирали. Мамка моя начала с голоду пухнуть. А я опять — хожу да побираюсь. И вот... ведь сами там все из последних сил еле-еле тянули... а всё равно подавали! Кто свеколку подаст сахарную, кто угля в передник насыплет. Так мы с мамочкой и выжили. А если бы не подавали, нипочём бы не выжили... Так вот, с тех пор и я, — кто просит, я тому подаю. Знаю, что теперь другое время, что никто с голоду, слава Те, Господи, не пухнет — а всё равно. Не могу не дать. И хочу иногда не давать — а не получается.
И собак я тоже с тех времен люблю, с военных. Там, в лагере, один охранник был... дурной такой, не приведи Господь. Один раз взял и стал на меня собачищу свою натравливать... овчарку. Я со страху как упаду, как руками вот так вот закроюсь... А она, слышь, подошла ко мне, понюхала — и не тронула. Он ей — и так, и сяк, и усь-усь, и чего-то ещё по-ихнему... и даже сапогом ей под брюхо поддал. А она — всё равно... подходит, нюхает и хвостом виляет. Понимает, что перед ней дитя...
Конечно, это мне повезло, это собака такая умная попалась. Другая бы в раз разорвала, не поглядела бы, что я маленькая... Но всё одно: я теперь собак люблю... всё никак про ту забыть не могу. И они ведь меня любят — бедовые такие! Всё соображают! Я вот иногда думаю: собаки перед нами — всё равно, что мы перед Господом. Чего-то понимаем, а главного-то самого понять и не можем. И услужить, вроде, рады, а чуть что не так — шерсть на холке вздыбим и рычим. Покормят нас — ластимся, хвостом виляем. Забудут покормить — враз пойдём шастать по чужим дворам да другим хозяевам хвостами подвиливать. А потом вернёмся, подползём на брюхе-то.. уж скулим, скулим: прости, дескать, нас. Такие уж мы бессчастные да бестолковые!
А чего бессчастные? Чего мы все жалуемся с утра до вечера? У меня вот, к примеру, жизнь была хорошая. Всякое бывало, конечно, но всё равно — такая бывала в жизни радость, что я уж прямо и не знаю, за что ж мне такая радость была. А ты говоришь: нищим не подавать? Как же не подать, когда у меня и так всё есть!
Автор :Монахиня София.