Музыка сопровождала Булгакова с самого раннего детства, она царила в семье. И совсем не случайно его дядя, СИ. Булгаков, учитель пения и регент хора Второй киевской гимназии, куда Михаил поступил в приготовительный класс, выпустил книгу «Значение музыки и пения в деле воспитания и в жизни человека». В семье существовал даже домашний оркестр, где отец играл на контрабасе, брат Николай — на гитаре, сестра Варвара и мать — на двух роялях. В детстве Булгаков мечтал стать оперным певцом, у него был мягкий, красивый баритон. Сестра писателя вспоминает: «На столе у него, гимназиста, стояла карточка артиста Киевской оперы Льва Сибирякова — с надписью, которую брат с гордостью дал мне прочесть: «Мечты иногда претворяются в действительность». В доме Булгаковых все увлекались оперой, серьезной музыкой и пением. На ночь мама играла детям на пианино Шуберта, отец играл на скрипке. Михаил Афанасьевич исполнял на пианино увертюры и пел арии из своих любимых опер: «Фауст», «Кармен», «Руслан и Людмила», «Севильский цирюльник», «Травиата», «Тангейзер», «Аида». Но оперным певцом Булгаков не стал: «Знаете, как говорят итальянцы: человек, который поет на лестнице, певцом не будет. Так вот я пою теперь только на лестнице», — говорил про себя писатель. Впрочем, так или иначе, судьба свела писателя с музыкой, с оперой и Большим театром. В Большом, как известно, в 1930-е гг. Булгаков работал либреттистом. По воспоминаниям близких писателя, он любил дирижировать. Булгаков воспринимал жизнь как человек, очарованный музыкой. Сам говорил о своей музыкальности очень просто: «Потребность слушать музыку для меня характерна. Можно сказать, что музыку, хорошую, я обожаю. Способствует творчеству». Специального музыкального образования у писателя Булгакова не было. Но он вырос в атмосфере счастливого домашнего музицирования. Ощущение уютного счастья создавалось теплым светом лампы под абажуром и нотами «Фауста» на пианино. Таким это счастье предстает в метельной, стихийной «Белой гвардии». Домашнее музыкальное счастье светится и в последнем романе. Воланд убедительно и мягко спрашивал: «О, трижды романтический мастер, неужто вы не хотите днем гулять со своею подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта?» Маргарита, идя со своим возлюбленным к их вечному дому, говорит: «Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи».

Булгаков в 1910-х годах во время учёбы в Киевском университете Взрослея и набирая высоту, писатель Булгаков вдохновлялся музыкой. Среди его постоянных музыкальных спутников – «Аида» Верди, оперы Чайковского и, конечно, «Фауст» Гуно. Булгаковские сочинения пронизаны напоминаниями о любимой музыке. О выразительных музыкальных «цитатах» в романах, повестях, эскизах Булгакова бережно написал Яков Платек в книге «Верьте музыке!» Напомню о появлении оперы Гуно «Фауст» в трех больших сочинениях – «Театральном романе», «Мастере и Маргарите», «Белой гвардии». По убеждению писателя, во времена испытаний бессмертный «Фауст», «Фауст» оперный, становится гарантом вечности, залогом того, что, несмотря на стихию войн, жизнь продолжится. В сцене прощания Елены с мужем Булгаков верит: «Все же, когда Турбиных и Тальберга не будет на свете, опять зазвучат клавиши, и выйдет к рампе разноцветный Валентин, в ложах будет пахнуть духами, и дома будут играть аккомпанемент женщины, окрашенные светом». В «Театральном романе» погасшая лампочка становится последним доводом для отчаявшегося, истерзанного бессонницей героя: в руках у него браунинг. Но стоило Максудову приложить дуло к виску – «снизу послышались очень знакомые <…> звуки, сипло заиграл оркестр, и тенор в граммофоне запел: Но мне бог возвратит ли все?!» Это реплика оперного Фауста-тенора. Заметьте: потенциальный самоубийца говорит – «очень знакомые звуки». Это очень важная деталь, к ней еще предстоит вернуться. И даже с дулом у виска меломан верен себе – не может умереть, не услышав выхода Мефистофеля. Того, что поет зловещим басом. Дождался сразу двух: оперного, с наклеенными бровями и вполне реального, в блестящих калошах. Что было дальше – всем известно. Однако ради оперных любимцев Булгакова и Максудова стоит вспомнить потрясающий эпизод рождения пьесы: когда плоская страница романа превращалась в объемную театральную картинку, и герои оживали. У этой страницы-картинки вскоре даже появился голос – зазвучал рояль. Волшебны слова Максудова: «Я вижу вечер, горит лампа. Бахрома абажура. Ноты на рояле раскрыты. Играют «Фауста». Для Максудова так начинался Театр.

История мастера, по сути, тоже начиналась с оперы Гуно. В главе «Явление героя» мастер возникает перед растерянным Иваном не столь эффектно, как оперные персонажи, но все-таки… Волнительная беседа пациентов доктора Стравинского о загадочном и непостижимом не лишена вполне земных деталей. Мастер, несколько смущаясь, спрашивает Ивана: «ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный?» И, словно уточняя степень невежественности, задает еще один вопрос: «Простите, может быть, впрочем, вы даже оперы «Фауст» не слыхали?» Для главного героя «Мастера и Маргариты» опера Гуно – мерило просвещенности, культурный минимум. Для Булгакова, создавшего Максудова, Турбиных и мастера, отказавшегося от своей фамилии, оперный «Фауст» — своего рода знак посвященных, допуск к общению на равных. Для читателей, погружающихся в таинство булгаковских книг, всплывающие в них музыкальные названия – не единственное свидетельство удивительной музыкальности писателя. В них вообще много музыки: она несется из окон, гремит на балу, в коридорах гимназии, украшает домашние вечера, предчувствует, угрожает, утешает. Сочинения Булгакова с фонетической, звуковой стороны так виртуозно организованы, что они звучат, даже когда читаешь про себя. Благодаря веселому стрекотанию сверчка за печкой, бою совершенно бессмертных часов эти рукописи не горят. Разве огонь может уничтожить музыку? #ладик#булгаков#райскин#Др1120мая#музыкаИслово Сидельников начал работать над оперой в конце 70-х и закончил в 1984 году. По его задумке (осуществлённой) опера практически полностью должна была соответствовать пьесе, здесь он точен вплоть до структуры — у Булгакова пьеса в 4 действиях и 8 снах, у Сидельникова те же 8 снов, но только в 2 действиях. Не удивительно, что и судьба у обоих опусов оказалась схожей: их постановка случилась только после смерти авторов. Причины, правда, были несколько иными. У Булгакова — идеологические расхождения с линией партии (пьесу он написал в 1927, она понравилась Горькому и не понравилась Сталину, поэтому премьера прошла только после смерти последнего, в 1957). А у Сидельникова, главным образом потому, что опера получилась по-вагнеровски гигантской, на 5 часов, и сокращать он не хотел ни в какую. Масштабы оперы отчасти отразились и в её музыке: симфонически-размашистой, однако с вплетением джазовых и эстрадных мотивов, на что в середине 80-х всё ещё косо посматривали. Это, разумеется, тоже никоим образом не способствовало постановке. Сидельников очень из-за этого досадовал, он любил эту свою работу и частенько наигрывал из её клавира в близком кругу. Из воспоминаний дочери композитора, органистки Анастасии Сидельниковой: «К своему творчеству отец подходил с большой ответственностью. Я помню, как он работал по 16 часов над оперой „Бег“, многократно переписывая одну и ту же сцену, доводя её до совершенства». Посмертная участь авторов тоже отличается, музыку Сидельникова играют мало, сейчас он больше известен своими учениками, среди которых были Владимир Мартынов, Эдуард Артемьев, Владимир Тарнопольский и Иван Соколов. Словом, sic transit. * * * Премьеру сидельниковского «Бега» удалось провести только к 80-летию композитора в 2010 в музтеатре имени Бориса Покровского. Версию поставили не полную, а купированную и по времени (3 часа против 5), и по материалу (камерный оркестр, вместо расширенного поздеромантического). Сокращённую версию сделал ученик Сидельникова, композитор Кирилл Уманский, на неё скрепя сердце дала добро и тысячестраничную партитуру дочь композитора. https://youtu.be/11euIsiLhsE