Юлия Данилова

— Представляешь, триста рублей, зачем их тратить на ерунду? — С праведным гневом шептала она. — За эти деньги можно купить два килограмма картошки. Мы сидели с Ириной на ее кухне, и она с видом гениального счетовода раскладывала на столе чеки из супермаркета. Это был ее ежемесячный ритуал — «оптимизация семейного бюджета». Она обводила красной ручкой позиции, от которых «можно было бы и отказаться», и с гордостью показывала мне итоговую сумму сэкономленных средств. Сегодня под нож попал маленький кусочек дорогого сыра с плесенью. Я молча пила чай и смотрела на нее. Моя прекрасная, умная, талантливая подруга, которая в свои сорок семь лет научилась мыслить категориями картошки. Ее муж, Павел, наверняка бы назвал ее идеальной женой. А я видела в этом не добродетель. А медленное, добровольное предательство души. И этот несчастный кусочек сыра вдруг стал для меня последней каплей, спусковым крючком для воспоминаний. Которые я старалась гнать от себя много лет. …Первый кадр. Нам с Ириной

— Я потом, — говорил он. — После обеда, после отчёта, после отпуска, когда дети вырастут, когда ипотека закончится, когда чуть-чуть полегчает на работе. Потом, когда починят кран на кухне, когда соседи утихнут со своим ремонтом, когда в голове станет чуть тише. Потом, когда будет время. Когда солнце не будет таким ярким, когда тело отдохнёт, когда не будет этих нескончаемых писем и звонков. Он повторял это как заклинание. Будто от того, что произнесёт — станет легче. Сначала говорил жене, стараясь улыбаться, но голос предательски дрожал. Она кивала, отводила глаза. Потом друзьям — в компаниях, на юбилеях, между "а помнишь" и "ну мы пошли". Все понимали: занят. Работает. Ответственный. Надёжный. С каждым годом "потом" обрастало оправданиями. Становилось как удобная обувь — старая, поношенная, но не отпускающая. Оно защищало его от жизни, от рисков, от глупостей. А заодно и от счастья. Ну правда, ну не до отдыха сейчас. Не до рыбалки — снасти где-то в кладовке, пыльные, заброшенные, как