Анна Мандрыкина

Домовой сидел, пригорюнившись, на теплом боку остывающей печи и тихонько вздыхал. Каждый его вздох был похож на шелест золы в загнетке — такой же легкий и печальный. Он знал, что его хозяйка умирала. Старушке Вере было почти девяносто. Всего год назад она еще бодро, по-хозяйски, обходила свой двор, кормила кур, а вечерами, усевшись на крыльце, подолгу смотрела на закат. Но годы, тяжелые и неумолимые, взяли свое. Теперь она не вставала с постели, и от ее некогда крепкого и живого тела осталась лишь легкая, почти невесомая тень под одеялом. Домовой, которого Вера почему-то звала то Мефодием, то ласково — Федей, сидел в своем углу и вспоминал. Картины из прошлого проплывали перед его внутренним взором, яркие и четкие, как будто это было вчера. Вот она, молоденькая, румяная, входит в этот дом молодой женой, и от ее смеха звенит посуда в горнице. Вот уже бегают по избе маленькие детишки, а она за ними поспевает, успевая и печь истопить, и белье постирать. Вот она, уже поседевшая, но все