Ольга Мареева

Чуть калитку с петель не снесла… откуда такая угорелая? Ну чего хлюпаешь? Упала что ли? Мать отчитывает двенадцатилетнюю Анюту за спешность и за плаксивость. Хотя плаксой ее не назовешь. Косичка с голубым бантом, больше похожим на ленточку, лежит между лопаток, а плечи девочки вздрагивают. - Там мальчишки… - Чего мальчишки? - Сказали, что у меня ноги кривые… Димка сказал, а еще смеялся и пальцем на меня показывал… Тамара разглядела неподдельное детское горе от обидных слов и кинулась утешать. – Да кто это сказал? Подумаешь, Димка ляпнул, да он из зависти… ты вон у меня какая девчуля видная, да ты у нас хорошенькая… - Ага, хорошенькая… с кривыми ногами, - продолжала плакать Анюта. Так и сидела на ступеньке крыльца, обхватив коленки и плакала. Тут бабушка Тоня вышла. – Упала что ли? Ну вот, говорила же, не носись по улицам как угорелая, ходи спокойно. - Не упала я, мальчишки дразнятся, Димка сказал, что у меня ноги кривые, - и Анюта вытянула свои худенькие ножки, хотела удостовериться, в

— Сима! Симочка! Иди чай пить! — крикнула Галина Петровна в распахнутое окошко. В лицо ей полоснуло занавеской. — Симочка, самовар на подходе, и закрой, пожалуйста, створки, дом выстудится, ночью опять спину заломит. Галя прислушалась – тишина. — Сима! Ну что же ты там? Женщина покачала головой, сама кое–как прикрыла окно в комнате, едва не прищемила себе пальцы, потом пошла в беседку. Самовар, действительно, пыхтел паром, дребезжала на нем крышечка с позолоченной шишечкой, подкапывал носик. Это, наверное, такая традиция, что у всех самоваров, этаких старожилов, передающихся по наследству из поколения в поколение, подкапывает. Галя улыбнулась своему отражению в начищенном боку самовара, поправила прическу, кокетливо прищурилась и подставила блюдце, чтобы не намочило скатерть. На столе, накрытом к послеобеденному чаепитию, уже стоял Галин фирменный пирог с яблоками, ведь только что отметили Яблочный спас, собрали несколько корзин хрустких, крепких яблок, часть отправят в хранилище – спр

Вовка остался без отца, когда ему было десять лет. Но отец был жив, ничего с ним не случилось. Вот только семья их распалась. Развод родителей сын переживал, наверное, больше матери и папы. Но мальчик был скромным и даже немного замкнутым, поэтому не показывал своих чувств, а много в это тяжёлое для него время читал, чтобы отвлечься, и принялся даже рисовать, за что его хвалила бабушка, мамина мама. - Ты хоть будь мужчиной, Володенька, - обнимала его баба Нюра, - матери сейчас нелегко. Ей вдвойне тяжелее распад семьи: батя загулял, изменил, влюбился, видишь ли… Но Бог ему судья. А мы с тобой маму должны поддержать. Она у нас одна. Её беречь надо… - бабушка всхлипывала, а Вовка кивал и уходил в свою комнату, стараясь не думать о таком поступке отца, которого он тоже любил… Кристина Сергеевна, мать Вовки, работала в библиотеке, именно она и привила сыну любовь к литературе. А в этой литературе было достаточно примеров истинного мужества, дружбы и любви. Но жизнь мальчика стала другой. Он