Танзиля Кларина

Примерно каждый человек вне Африки генетически на 1–4% неандерталец. Фрагменты древней ДНК встроены в наш геном и до сих пор влияют на то, как мы болеем, спим, реагируем на боль и даже на то, совы мы или жаворонки. Около 50 тысяч лет назад, наши предки встретили неандертальцев на Ближнем Востоке. Итог связей: генетический обмен, который до сих пор чувствуется в каждом из нас. Неандертальцы были не просто «другим видом людей» — это были мастера адаптации под холодный северный климат. Они жили в Евразии сотни тысяч лет, выживали в холоде, охотились на мамонтов и боролись с вирусами, о которых современная медицина даже не слышала. Когда Homo sapiens вышли из Африки, у них не было иммунитета к местным инфекциям. И здесь им и помогли гены неандертальцев. Учёные из Института Макса Планка выяснили, что современные люди унаследовали от них целую коллекцию генов иммунной защиты: Не всё неандертальское наследие можно назвать удачным. Некоторые древние гены, которые спасали жизни 40 тысяч лет на

Пожилые люди иногда уверены, что видели то, чего не было, и даже клянутся в этом внукам. Представьте: вам показывают слова «кровать», «подушка», «одеяло», «матрас». А потом спрашивают — было ли слово «сон»? И треть людей старше 60 уверенно восклицают: «Конечно было!» Проблема в том, что его там не было вовсе. Мозг не врёт — он просто старается помочь, «дорисовывая» логичный сюжет. После 60 он становится мастером фантомных воспоминаний. И это не деменция — это стандартная комплектация человеческой памяти. В итоге человек абсолютно уверен: «Я ведь точно там был!», хотя этого могло не быть вовсе. Давайте разбираться, почему так бывает, когда это безобидно, а когда — тревожный сигнал. После 60 лет все мы слегка меняемся. Кто-то начинает дольше искать нужное слово, кто-то уверен, что уже звонил врачу, хотя телефон лежит нетронутый. По данным Columbia University, в возрасте 65–69 лет деменция встречается всего у 3 % людей, лёгкие когнитивные нарушения — у 18 %. К 80 годам уже почти половин

Август 1936-го. Чикаго, США. Нарком пищевой промышленности СССР Анастас Микоян стоит у прилавка с банками американского майонеза и думает: «Вот оно! Вот чего не хватает социализму!» Через несколько месяцев первая партия нового соуса едет прямо в Кремль — на дегустацию к самому Сталину. Сталин пробует, хмурится, но потом говорит: «Годится». С этого момента майонез становится официально советским. К семидесятым его жирность — 67%, вкус — чуть резковатый от спиртового уксуса (но с детства помним!). А баночка по 250 граммов стала универсальным предметом быта: хранили в ней всё — от винтиков до рассад. Без майонеза не обходилось ни одного серьезного праздника. Какой же «Оливье» да без майонеза? Но вот парадокс: вывозить за границу было нельзя. Давайте разбираться, как майонез был заново переоткрыт в СССР, почему стал культовым продуктом и что же помешало отправлять его на экспорт, хотя запрос на майонез был. Анастас Микоян придумал, как превратить голодную страну в страну пломбиров, шампа