Татьяна Молодченкова

Она стояла за прилавком и мечтала не о конфетах. Руки машинально выдавали пряники и лимонад, а глаза цеплялись за манеж — туда, где гремел оркестр, где пахло опилками и жаром прожекторов, где жизнь била током. Маленькая Вера из буфета при цирке Никитиных не знала слова «сцена», но уже чувствовала — ей тесно без зрителей. Барвиха. После революции — не дача, не элита, просто посёлок, где шумели сосны и пахло варёной сгущёнкой из циркового буфета. Отец — буфетчик, уважаемый человек с лопатой добродушных усов. Дом полон детей, шум, смех, и где-то между чайниками и конфетами — девочка, которая запоминает каждую интонацию взрослых, каждое движение артиста за кулисами. Ей десять, а она уже умеет угадывать, когда шутка сработает, а когда — провал. Первый раз она вышла на сцену в сельском драмкружке. Не в белом платье, не в короне — просто девчонка, которая читала Пушкина с какой-то безумной, неподобающей серьёзностью. Когда зал смеялся не там, где нужно, она не растерялась — изменила интонаци

Володи больше не было. "Как нам теперь быть, как быть?!", - заламывая в отчаянии руки, сокрушался Ося. Лиля, надевая новые чулки, сохраняла спокойствие. Она была уверена, что очень скоро познакомится с мужчиной не хуже Маяковского. О том, что Володи больше нет, Лиля и Осип Брики узнали в Берлине. 14 апреля 1930 года швейцар берлинской гостиницы, в которой остановились супруги, передал Лиле телеграмму Якова Агранова, в которой черным по белому было сказано: "Сегодня утром Володя покончил с собой". Лиля и Осип немедленно отправились в советское полпредство, где им ускоренно оформили въездные визы. Брик позвонила Агранову и просила, чтобы похороны Маяковского отложили до тех пор, пока супруги Брик не приедут в Москву. 17 апреля 1930 года Лиля и Осип сошли с поезда на Брянском вокзале и сразу же отправились в клуб писателей на улице Воровского. Александра Алексеевна Маяковская, мать поэта, обняла Лилю и, плача, сказала: «При вас этого не случилось бы». Но это случилось - Владимир