Светлана Кручинина

Уставать — это стало моей нормой. Не «подустал», не «хотелось бы полежать». А вот это всё — как в рекламе стирального порошка: серое бельё в голове, пустота в глазах и руки, которые тянутся не к чашке с чаем, а к кнопке «выключить весь мир». Работа — выжимает. Люди — раздражают. Новости — бьют по нервам. А ещё окна не мыты, родители ждут звонка, холодильник молчит, потому что пустой. И вот в этом состоянии я открываю дверь — и на меня несётся она. Моя собака. Хвост — пропеллер. Глаза — как на мультиках: «папа пришёл! папа пришёл!» И я такой... ну, конечно, пришёл. А кому, по-твоему, идти домой с сумкой и чужой усталостью? Она под лапы лезет, прыгает, лижет, бегает от стены к стене, тащит мяч, тапок, подушку. Я говорю: — Подожди. Она не подожди. Она любовь на максималках. А я — тишина с залипанием. Сначала я просто отмахивался. Садился за комп, ставил в микроволновку что-то вчерашнее, бросал ей пару игрушек: на, играй. Она приносила — я не брал. Она приносила ещё раз — я отворачи

1942 год выдался для Ленинграда вдвойне трагичным. К голоду, ежедневно уносящему сотни жизней, добавилось еще и нашествие крыс. Очевидцы вспоминают, что грызуны передвигались по городу огромными колониями. Блокадница Кира Логинова писала: «…тьма крыс длинными шеренгами во главе со своими вожаками двигались по Шлиссельбургскому тракту (ныне проспекту Обуховской обороны) прямо к мельнице, где мололи муку для всего города. В крыс стреляли, их пытались давить танками, но ничего не получалось: они забирались на танки и благополучно ехали на них дальше. Это был враг организованный, умный и жестокий…» Серые твари сжирали даже те крохи еды, что оставались в городе. Кроме того, из-за полчищ крыс в городе возникла угроза эпидемий. А кошек – главных крысиных врагов – в городе не было уже давно. Их съели. Из дневников блокадников: «Я питаюсь по второй категории, поэтому имею право», – оправдывался осенью 1941 года один из них. Потом оправданий уже не требовалось: обед из кошки часто был единствен

Чем больше я наблюдаю как дети обращаются с уличными кошками, тем больше я уверен, что все это идёт от неспособности чувствовать боль живого существа их родителей. Сегодня видел как трое детей, завидев кошку, схватили палки и пошли ее звать "кис-кис". Это было ужасно. Пришлось на доступном им языке объяснить суть вещей. И все это следствие одной главной мысли, которую повторяют все вокруг, - "Жизнь человека важнее жизни животного." Когда я слышу, - Вам что жизнь кошки дороже жизни человека?, - то мне хочется сказать "Да! Дороже". Ни кошке, ни мне ни пришло бы в голову определять чья жизнь дороже, но вы ввели эту иерархию. Именно вы решили устанавливать чья жизнь более ценна, а чья менее. В моем мире каждая жизнь бесценна, но в вашем сильный стоит выше. И если уж вы ввели свою пирамиду ценности жизней, то человек болтается где-то внизу этой иерархии. Он ничего не даёт планете. Он только гадит, уничтожает и сеет смерть. Да, мир устроен так что все жрут друг друга, чтобы выжить. Э