Галина Герман (Ковтун)

Стоит только произнести имя Тамары Макаровой — и в воздухе появляется особый холодок. Не злоба, не надменность, а та самая аккуратная дистанция, которой обладают люди, слишком давно привыкшие к чужим взглядам. Каждое её появление — как выход женщины, которая многое пережила, но ни разу не позволила себе дрогнуть в кадре. Или вне его. В лабораториях киностудий ходили легенды: она могла войти в помещение, и там почему-то становилось тише. Не потому, что боялись. Потому, что иначе было бы неприлично. В её походке — уверенность, в жестах — точность, в словах — ледяная экономия. Макарову называли императрицей не потому, что она была высокомерной, — напротив, эта женщина знала себе цену без единого громкого заявления. И всё же главное в ней — не холод. Главное — выдержка, которую сегодня трудно даже представить. Выдержка, которая выдержала Сергея Герасимова. Их союз называли идеальным, хотя видели все: верность Сергею Аполлинариевичу давалась куда труднее, чем красноречивые речи о высокой ду

В том доме, в Градичах, я прожил ровно семь лет. Семь долгих, ни на что не похожих лет щенячьего одиночества и горького постижения реальной жизни без прикрас. В том доме, во всей грубости реальной жизни, навсегда закончилась моя наивная молодость, со всеми ее надеждами и иллюзиями. И началась моя зрелость. В том доме началась моя вторая жизнь. Тогда еще довольно новый, из светлого кирпича, с двумя комнатами, печью и чердаком, наподобие небольшой дачи, он был построен лет десять тому своим хозяином при деньгах, который вернулся почти с золотых приисков — из Воркуты, где он отработал не один год в каких-то там шахтах. Типичный такой дом, который с того времени стоял почти новый, необжитой, без внутренней отделки, в ожидании своих жильцов. Прежде чем въехать, мне сначала пришлось привести его в порядок. Сделать элементарный ремонт внутри: выгрести горы строительного мусора, прибить плинтуса, покрасить и побелить, наклеить обои и прочистить печь, которая страшно дымила, так как ею за все д