У поэта соперников нету —
ни на улице и ни в судьбе.
И когда он кричит всему свету,
это он не о вас — о себе.
Руки тонкие к небу возносит,
жизнь и силы по капле губя.
Догорает, прощения просит:
это он не за вас — за себя.
Но когда достигает предела
и душа отлетает во тьму…
Поле пройдено. Сделано дело.
Вам решать: для чего и кому.
То ли мед, то ли горькая чаша,
то ли адский огонь, то ли храм…
Все, что было его, — нынче ваше.
Все для вас. Посвящается вам.
Булат Окуджава
Сэм Макбратни.
«Знаешь, как я тебя люблю?»
Настало время спать, и маленький зайчонок крепко ухватил большого зайца за длинные-длинные уши. Он хотел точно знать, что большой заяц его слушает.
— Знаешь, как я тебя люблю?
— Конечно, нет, малыш. Откуда мне знать?..
— Я люблю тебя — вот как! — и зайчонок раскинул лапы широко-широко.
Но у большого зайца лапы длинней.
— А я тебя — вот как.
«Ух, как широко», — подумал зайчонок.
— Тогда я люблю тебя — вот как! — и он потянулся вверх изо всех сил.
— И тебя — вот как, — потянулся за ним большой заяц.
«Ого, как высоко, — подумал зайчонок. — Мне бы так!»
Тут зайчонку пришла в голову отличная мысль: кувырк — встал на передние лапы, а задними вверх по с
Удивительная штука - жизнь. В детстве кажется, что 28 лет - это возраст полуживого старика. В 28 ты не понимаешь, как 40-летние ноги таскают. И зачем. Легли бы уже и лежали, что бродить зазря, песок свой просыпать повсюду… А потом ты сам стремительно влетаешь в этот возраст и тебе смешно вспоминать себя, того, маленького и глупого, думавшего так. И ты понимаешь, что в 35 лет можно влюбиться, как подросток, и создать самую счастливую семью. В 38 - построить дом, переехать, начать всё с нуля. И будет здорово.
В 40 бросить работу, без которой ты себя не мыслил два десятка лет, уехать куда нибудь и ни о чем не жалеть, оглядываясь назад. Ни единого дня не жалеть ни о чём. А после 40 находить д
Однажды, в прошлом веке, мое девичье сердце оказалось разбито на мелкие осколки. Герой-любовник покинул меня, променяв на какую-то подколодную змею с короткими ногами, крашеной челкой и расходящимся косоглазием. Косоглазие, надо заметить, особенно уязвило самолюбие.
В растрепанных чувствах явилась я к бабушке, которая как раз в этот день расписывала пулю с подругами по ломберному столу. Дамы уже тяпнули коньяку и были настроены игриво. А тут я со скорбной рожей. Одна из прелестниц по имени Леля, а точнее, Ольга Александровна Аросева, поинтересовалась, в связи с чем, собственно, траур.
Упиваясь сюжетными поворотами трагедии, я поведала леденящую душу историю своего жизненного фиаско.
— А