Владимир Машков

«Хорош ломаться, тоже мне, принцесса выискалась», — трясущимися руками он спешил расстегнуть пуговицы на ее блузке, а когда она, Наташа, стала вырываться, зло выругался. — Не согласишься, отнесу вот эту бумажку в НКВД, все узнают твою настоящую фамилию. — Лучше пусть расстреляют, чем с таким, как ты, в постель! — решительности Наталье было не занимать. Она так долго скрывала, что она одна из Романовых, проклятая фамилия не давала покоя, рано или поздно все равно кто-то да прознал бы. Вот и случилось, парень с работы решил ее угрозами и шантажом уложить в свою постель. Он отнес записку на Лубянку. На долю Натальи Александровны не выпало блистать во дворцах и носить царских драгоценностей. Внучка опального великого князя Николая Константиновича, после некрасивой истории с кражей бриллиантов сосланного в Ташкент и так женившегося морганатическим браком на дочери полицмейстера, свое происхождение воспринимала как смертный приговор. Ей было всего два года, когда отец, Александр Николаевич Р

Марина уже несколько дней чувствовала постоянную усталость. Столько дел нужно переделать, но ей хотелось сесть и не двигаться, а лучше лечь и лежать. На еду смотреть не могла. Сделала тест на беременность, который подтвердил её догадку. Два года, как вышла из декрета, не успела отдохнуть от пелёнок-распашонок, а тут снова… Расстроилась. Алёше вот- вот пять исполнится, Лидочка во второй класс перешла. Дети нуждаются в её заботе и внимании, а она будет занята малышом. Поймут ли они её, не заревнуют ли к новому брату или сестрёнке? «Конечно, ребёнок - дар Божий. Дал Бог зайку, даст и лужайку. Что там ещё говорят в подобных случаях? Да, но время такое ненадёжное, смутное, хотя, когда оно было лёгким? Женщины даже в войну рожали. Что сказать на работе? Что скоро уйду в декрет, а потом буду часто брать больничные? Да о какой работе может иди речь с тремя детьми? Семья увеличится, а жить придётся на одну Сашину зарплату…» Марина мучилась сомнениями и не спешила «обрадовать» мужа. Время для р

В России нет ни одного памятника русским жертвам среднеазиатской трагедии 90-х. В отличие от Польши и Израиля, мы не требуем принести извинения за то, что случилось во время развала СССР. И учебники истории переписать (официально) не просим. А потом получаем в лицо: "Никакого геноцида русских не было!" И сейчас стерпим? ОЛЬГА АНТОНОВА Февраль 1990 года. Поезд увозит семью Людмилы Петровской из Душанбе. В родном городе, где она родилась и выросла, осталась любимая работа, заколоченная дача. Но сейчас главное спасти жизни двум маленьким сыновьям и выжить самой. Даже спустя десятки лет без содрогания те дни вспоминать невозможно: Перед побегом мы месяц не выходили на улицу. Питались запасами: картошкой, консервами. Соседку Иру Кривцову убили таджики. Выбили дверь в квартиру, ворвались толпой. Издевались, кричали: "Русские валите!" Я звонила в милицию, но мне по-русски сказали: нет свободных экипажей. Составы были битком набиты русскими беженцами. Поезд пересек границу России, и молчаливые

В России нет ни одного памятника русским жертвам среднеазиатской трагедии 90-х. В отличие от Польши и Израиля, мы не требуем принести извинения за то, что случилось во время развала СССР. И учебники истории переписать (официально) не просим. А потом получаем в лицо: "Никакого геноцида русских не было!" И сейчас стерпим? ОЛЬГА АНТОНОВА Февраль 1990 года. Поезд увозит семью Людмилы Петровской из Душанбе. В родном городе, где она родилась и выросла, осталась любимая работа, заколоченная дача. Но сейчас главное спасти жизни двум маленьким сыновьям и выжить самой. Даже спустя десятки лет без содрогания те дни вспоминать невозможно: Перед побегом мы месяц не выходили на улицу. Питались запасами: картошкой, консервами. Соседку Иру Кривцову убили таджики. Выбили дверь в квартиру, ворвались толпой. Издевались, кричали: "Русские валите!" Я звонила в милицию, но мне по-русски сказали: нет свободных экипажей. Составы были битком набиты русскими беженцами. Поезд пересек границу России, и молчаливые

Девушка просила только немного еды. Она даже не пыталась прикрыться, хотя на ней ничего не было. Страж закона отшатнулся. Никогда еще он не видел ничего подобного: грязная келья с отверстием в полу. И человек, запертый без малейшей надежды. Кто была эта девушка и что с ней произошло, предстояло выяснить Краковским властям. В середине лета 1817 года, в польском городе Венгрув (что в Мазовецком воеводстве) на свет появилась девочка, названная Анной. Дочь мелкого торговца, Болеслава Убрыка, которой предстояло повторить судьбу матери: выучиться чтению и письму, встать за прилавок в юном возрасте, а потом выйти замуж за такого же рядового обитателя Венгрува, каким был ее отец… Но судьба распорядилась иначе. Болеслав умер от холеры, когда его дочери исполнилось тринадцать лет. Вдова и сирота пытались сами заниматься торговлей, но не слишком преуспели. Их обсчитывали поставщики товара, они же частенько привозили некачественные вещи, так что лавка быстро прогорела. Мать Анны, не вынеся тревог,